Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

Он стал убирать со стола, мучаясь из-за того, что утром придется идти в комиссариат. Он ни на грош не верил французским полицейским, хотя и утверждал обратное, чтобы успокоить Лили. До тех пор, пока Феликс Селигзон не увидит своих родителей и малышку сестру живыми и здоровыми, он никому не будет верить на этой земле. Только семья Осолиных в его глазах заслуживала доверия. Визит полицейских напугал его, и то, что они с Ксенией обращались, как с обычной преступницей, возмущало его. Но он не протестовал! «Я просто трус», — думал он со стыдом. Нет, он не допустит, чтобы женщину, которую он называл тетей Ксенией, держали за решеткой. Для нее и для Наташи он был готов на все. Это было делом чести. И любви. Просто любви.

«Лучше избегать ареста, когда у тебя такие ухоженные ногти», — подумала Ксения не без иронии, рассматривая ярко-красные пятнышки лака на ногтях. Вздохнув, она натянула на руки перчатки. Деревянная лавка, на которую ее усадили полицейские, была очень твердой, сквозняк холодил икры; комиссариат казался зачумленным местом, в нем пахло страхом и старой бумагой.

Ее заставили ждать всю ночь в мрачном коридоре, не предложив ни одеяла, ни стакана воды. Один известный пианист вот так ждал уже в течение двух дней. Когда в три часа утра она попросила разрешения посетить туалетную комнату, суровый надзиратель ждал ее перед дверью. Она удивилась, что ее не поместили в камеру. Это обстоятельство вселяло некоторую надежду, хотя положение ее по-прежнему было отчаянным. Она боялась, что ее, как и многих других, сразу отправят в лагерь Дранси или даже в тюрьму в пригороде Фреснес. Именно там находилась теперь большая часть парижского бомонда.

Нервное напряжение пульсировало по венам, начала сказываться усталость. Она не смогла сомкнуть глаз всю ночь.

— Мадам Водвуайе? Следуйте за мной.

Она быстро поднялась, покачнулась и насмешливо улыбнулась. Методы классические, даже банальные. Надо было показать тюремщику, что она уверена в себе и ни капельки не устала. «По крайней мере, нервы мои в порядке», — успокаивала она себя, думая о пытках, которым подвергались участники Сопротивления. Она не боялась, потому что ни в чем не была виновата, но опасалась, что ущемят ее права. Ксения до сих пор сохранила подсознательный страх, присущий всем эмигрантам, живущим по нансеновскому паспорту или по временному виду на жительство и не имеющим равных прав с постоянно проживающими в стране.

Допрашивающий был в штатской одежде. Это был мужчина среднего роста, с тонкими чертами лица, с мешками под глазами. Незатянутый узел галстука позволял видеть адамово яблоко. Он знаком велел ей сесть напротив. От пепельницы, полной окурков и пепла, неприятно пахло. На концах некоторых окурков были заметны следы губной помады. В ворохе наваленных как попало бумаг Ксения увидела толстую папку, на которой было жирно выведено имя Габриеля Водвуайе. Сердце ее забилось сильнее.

— Вы знаете, по какой причине находитесь здесь, мадам?

— Что-то связанное с моим мужем, я полагаю.

— Некая персона оказалась настолько любезной, что привлекла наше внимание к делу мэтра Габриеля Водвуайе.

— Позволю себе заметить, что мэтр Водвуайе скончался.

— Вот именно. А у мертвых есть преимущество. Они не могут разговаривать.

Он говорил короткими фразами, прищуривая глаза. Ксения подумала, что допросы, должно быть, утомили его. За последние пару месяцев в каждом парижском квартале появился свой Комитет освобождения, их члены выписывали ордера на арест, не задумываясь о незаконности подобных бумаг. Для задержанных придумывали различные унижения, нескольких человек расстреляли. Внутренние чистки проходили и в полицейской префектуре, и в городском магистрате. Несмотря на то что полиция сыграла важную роль во время восстания, никто не мог, увидев чиновника в полицейском кепи, не задаться вопросом: а что тот делал во время нацистских облав и реквизиций? Таким образом, репутация этих людей оставляла желать лучшего, к ним относились презрительно и с раздражением.

Мужчина посмотрел на нее блеклым взглядом, в улыбочке искривив губы.

— Вы ведь русская по происхождению?

— Да. Десять лет назад я получила французское подданство. Хотите посмотреть мои документы?

Он устало сделал отрицательный жест.

— У нас еще будет время на это.

— В чем конкретно меня обвиняют? — раздраженно спросила она.

— Сейчас посмотрим, — сказал он и, порывшись в папках, извлек бумагу с рукописным текстом, пробежал по ней рассеянным взглядом. — Вот письмо, анонимное. Мы таких много сейчас получаем. На удивление много.

— Не сомневаюсь, что эти же люди писали такие письма и при оккупации, — заключила она, не скрывая своего отвращения.

— Совершенно с вами согласен. Но для вас это все равно ничего не меняет. Итак, по утверждению автора письма, вы часто принимали в своем доме немцев, а также были в числе приглашенных на коктейли, устраиваемые в посольстве Германии.

Ксения вздрогнула. Увы, клеветой это не являлось. Габриель заставлял ее давать обеды, на которые приглашались военные и штатские чиновники оккупационной администрации. Он также настаивал, чтобы она сопровождала его на приемы к немецкому послу Абецу. Можно было даже найти фотографии ее и мужа, сделанные на вернисажах, на скачках в Логншаме или на больших концертах в честь франко-германской дружбы. Узнав об ужасной судьбе евреев, которых согнали на Зимний велодром, она заявила мужу, что больше не будет принимать участия в подобных мероприятиях, но Габриель внезапно предстал перед ней с совершенно неожиданной и незнакомой стороны. Он четко дал ей понять, что знает о ее измене, и в случае непослушания у него хватит влияния доставить ее любовнику массу проблем. Из-за этого шантажа Ксения возненавидела супруга. В других обстоятельствах она немедленно собрала бы вещи, но тогда она оказалась в ловушке. Не только из-за боязни, что Габриель выдаст Макса, но и потому, что должна была защитить Феликса и Лили. Все это было началом цепочки, которая потом привела к драме.

— Не могу это отрицать, — сказала она, выпрямившись.

Мысль о том, что она должна оправдываться, удручала ее. Не в характере Ксении было объяснять свои поступки. Решения она принимала самостоятельно, начиная с пятнадцати лет, и никому не давала отчета в своих действиях. Ее семья всегда могла на нее положиться, близкие знали, что находятся под защитой человека с сильным характером. Но какова была цена этого? Испытания превратили Ксению в женщину прямолинейную, порывистую, с которой трудно было заводить дружбу, женщину невероятно талантливую, способную безоглядно любить своих близких.