На манжетах мелом. О дипломатических буднях без прикрас - Юрий Михайлович Котов

учебе почему-то ничего нет. Ей, как химику, технарю, наши гуманитарные, да еще и со спецификой МГИМО, предметы не очень понятны. У нас ведь и одним из госэкзаменов была «История КПСС», а на протяжении курсов истмат, диамат, разумеется, и история международных отношений, но тоже на суровой идеологически выверенной основе. Кстати, никаких даже азов дипломатической службы, как это последние годы (может быть, десятилетия) делается в нынешнем Университете (МГИМО), нам не преподавали. Единственным практически необходимым в последующей службе предметом был иностранный язык. В моем случае – французский.

До сих пор одним из лучших учебников языка Вольтера, Гюго или, скажем, Бальзака остается книга И.Н. Поповой и Ж.А. Казаковой. Обе они были нашими преподавательницами. Первые два курса вела Попова. Она была сухой, жесткой и фанатичной поклонницей французской грамматики, со всеми ее страдательными залогами, сложной системой времен и прочими премудростями, которыми она долбала нас пять дней в неделю. Для меня это была мука, и, соответственно, числился я далеко не в лучших учениках (на втором курсе даже получил «неуд»). Но зато я после какого-то времени освоения нового языка принялся за чтение французских книг. Нет, упаси боже, не Руссо и не Жана Поля Сартра, а самых простеньких детективов, зачастую даже переводных – особенно Агаты Кристи. Читал я их по вечерам, естественно, со словарем, ибо у нас тексты были типа уже упомянутой «Мама мыла раму» – «Март ва а ля гар» – какая-то загадочная Марта почему-то идет на вокзал, затем еще и пересекает площадь – «э траверс ля пляс».

Ну а потом грянули третий и четвертый курсы, когда мы перешли под крыло Жоржетты Александровны (по маме – урожденной француженки). С нами она занималась разговорным языком. И к всеобщему удивлению выяснилось, что по части лексического запаса я оторвался весьма далеко от моих сокурсников. Одним словом – из отстающих вышел в передовики.

О лекциях, семинарах и прочих студенческих буднях мне вспомнить особенно нечего. Если только о парочке курсовых работ. Одна из них называлась примерно так: «Особенности национального характера французов». Это не точное наименование, но смысл сочинения отражает. В поисках необходимых сведений обратился за содействием к отцу. И он мне вскоре ничтоже сумняшеся принес небольшой материал, как я понимаю, из тех, что используется в преподавании в его специфических учебных заведениях. Там вкратце изложена была вся правда-матка о национальном характере французов. Тогда я с ними еще знаком не был, а позднее всегда недоумевал: как же такие в большинстве своем скаредные, серенькие людишки могли создать такую великую культуру. В общем, состряпал я на его основе свою курсовую работу, которая вызвала шок на французской кафедре. Как же так, а где же Кола Брюньон (из не читанного мною Ромена Роллана) или, на худой конец, мадам Бовари от Флобера? Но, с другой стороны, юридически придраться было особо не к чему, поэтому ограничились оценкой «хорошо». На следующем курсе и опять же с помощью отца с курсовой получилось гораздо лучше. Посвятил я ее конституционному строю Пятой Республики (она во Франции и по сей день). На этот раз отец принес мне недавно изданную в Париже на эту тему книгу известного французского юриста. У нас она была еще неизвестна, и я, внимательно проштудировав солидный том, составил, по сути, его краткую аннотацию. Руководитель моей работы – на тот период рядовой сотрудник МИД'а, кандидат юридических наук Юрий Владимирович Дубинин (затем один из крупнейших советских и российских дипломатов), был ею полностью удовлетворен – и я заработал твердое «отлично». На сем я, пожалуй, со студенческими годами покончу и приступлю к подготовке первой загранкомандировки.

Почти экзотическая Дагомея

Юность кончается не в один день – и этот день не отметишь в календаре: «Сегодня окончилась моя юность». Она уходит незаметно – так незаметно, что с ней не успеваешь проститься.

В. Каверин. Два капитана

В международной жизни 1960 год стал «годом Африки», в течение которого семнадцать бывших колоний получили долгожданную независимость. Некоторые из них добились ее раньше, некоторые позже, но это был действительно переломный момент. В том числе и для нашей дипломатической службы. Одно за другим открывались новые посольства, а ведь им был необходим и соответствующий штат. Проще всего, пожалуй, дело обстояло с послами – их набирали из местных партийных работников и других не слишком уж важных «государевых слуг». Не было проблем и с техсоставом: бухгалтеры, завхозы, водители, охранники (так называемые дежурные коменданты) готовы были ехать в любую, даже самую захолустную дыру. Везде ведь платили пусть и в местной валюте, типа западноафриканского франка (он, кстати, гарантировался французским собратом), но по советским понятиям, особенно если сильно экономить, и на «Москвичонок» («Жигулей» тогда еще не было) накопить было можно.

Гораздо труднее обстояли дела с оперативно-дипломатическим составом, в том числе с младшим звеном: переводчиками, дежурными референтами – это такие «мальчики на побегушках», но со знанием иностранных языков. Для набора последних пришлось обратиться за помощью в МГИМО. У нас в те времена была следующая система получения знаний. И на восточном и на западном отделении мы учились шесть лет. Но не целиком – первая половина шестого курса предназначалась для прохождения профессиональной практики, а вторая на написание диплома и подготовку к выпускным экзаменам.

Но когда у МИД'а возникли проблемы с кадрами для африканских посольств, ситуация в корне изменилась. Нашего брата-студента стали брать на работу аж с третьего курса. Именно на работу, а не на практику, с оформлением всех необходимых документов, начиная с соответствующей записи в трудовой книжке и до полной выплаты жалованья как в инвалюте, так и в рублях (такое тоже полагалось – не густо, но со стипендией не сравнить). К концу четвертого курса дело дошло и до меня. Вызвали нас с одногруппником Юрой Шманевским (он был у нас один из «вожаков» – крепкий, здоровый, недаром в институт пришел после службы старшиной в военно-морском флоте). Предложили обоим поехать поработать в наше посольство в Республике Конго, которая потом стала Заиром. Естественно, мы согласились.

Началась довольно долгая бюрократическая процедура выполнения всех необходимых для этого формальностей. Одной из главных было получение характеристики за подписью декана. Им тогда недолгое время был Вадим Константинович Собакин (крупный юрист, потом работавший в аппарате ЦК КПСС, а затем на дипломатической службе – был постпредом СССР при ЮНЕСКО). Зашли к нему с определенной робостью – вдруг у декана есть какие-нибудь придирки к соблюдению учебного процесса (а их