Дневник - Зоя Хабарова

20 ноября

Мы собираем вещи. Наша кошка мечется, залезает в чемоданы. Утром вылезает и смотрит на нас. Боится, что мы ее бросим. Мама никогда не сделает такой подлости.

22 ноября

Сестра Шарлотта дала машины. Погрузили вещи, но настал вечер. Ехать нельзя. Папа пошел ночевать в машину.

23 ноября

Ночью был переполох. Папа повернулся и как-то зажег фары. Сбежались немцы. Папа не знал, как выключить. Потом все успокоилось, фары выключили.

27 ноября

Все по порядку. Шарлотта дала еще одну машину, и ее загружали до половины дня. Но не было шоферов. Вернее, был только один немец. Меня отправили с первой машиной с немцем и кошкой. Шарлотта сказала немцу, что если со мной что случится, ему будет плохо.

Мы уехали часов в 12. В горах стемнело рано. Мы заехали в татарскую деревню переночевать. Меня с кошкой поместили на женскую половину, а немец ушел на мужскую. Нас с Муркой накормили и положили спать на полу. Ночью Мурка попросилась, я вышла с ней.

На улице холодно, небо усыпано звездами. Кажется, что от них светло. Уходить не хотелось.

Где-то слышны разговоры. Я испугалась и пошла спать, Мурка за мной. Рано утром немец пришел за мной. Нас опять накормили, и мы уехали. Дорога пошла вниз, и уже не было таких поворотов. Часов в 9 мы въехали в Симферополь. На улицах много народу. Особенно много полицаев. В Ялте такого не было. Полицаи в черной форме с серым воротником.

Мы подъехали к дому, где жили тетя Аня с Жаном. Немец, Жан и соседи помогли разгрузить машину, и немец уехал.

На другой день приехали мама и папа на двух машинах. Тот же немец и русский шофер.

Сгрузили вещи, и мы кое-как устроились.

Здесь не бомбят.

29 ноября

Утром я вышла на улицу познакомиться с городом. Только зашла за угол, как встретила Винко. Я обалдела, он еще больше. Ему было некогда, и я ничего не узнала от него. Странно, почему моряк не на море. Он ведь собирался в партизаны в Югославии, а сам еще здесь.

12 декабря

Я уже хожу в школу. В классе человек 60. Только девочки. Мальчишки в другой школе.

Я опять в 7-м классе. Уже подружилась с несколькими. Лилька Измайлова – татарка, Лиля Альянаки – армянка, Люся Кун считается немкой, но она украинка. Отчим – немец и сделал их с матерью немками.

Папа быстро освоился: меня сразу определил в школу, а сам пошел устраиваться на работу в областную поликлинику. В Ялте он всего боялся, а здесь ходит спокойно.

15 декабря

Я хожу в школу. Не надо бояться бомбежек, на улицах много народу. По истории у нас старый учитель, у него на кончике носа висит сопля. Мы прозвали его «капелька».

По математике учитель, какие были в старых гимназиях, высокий, дородный, ходит в старинном мундире и очень гордый. По русскому учительница из Ленинграда, она приехала летом 41-го и не смогла уехать. Учим литературу Франции, Германии и старую русскую. Сейчас проходим Стендаля. А по немецкому – учим биографию Гитлера. Оказывается, Гитлер – это кличка, как и у Сталина. А настоящая фамилия Шикльгрубер.

В городе появилось много немцев из Сталинграда.

Моя подруга из Севастополя работает в немецком госпитале. Там очень много раненых и обоженных. Ее отец во время боев был в Севастополе. Он работал в банке и не мог бросить документы и деньги. Потом отправил семью в Симферополь, а сам остался в Севастополе.

Рассказывал, как они жили. Люди прятались по пещерам, катакомбам. Продукты были, а воды не было. В Инкермане в пещерах пили и умывались шампанским. Выйти было невозможно, продукты приносили моряки. Моряков сняли с кораблей и отправили в окопы. Немцы боялись моряков, называли их «черная смерть».

24 декабря

У немцев праздник. У нас во дворе много немцев. Они поют, веселятся, выходят во двор пострелять. Уборная во дворе одна на всех – и жителей, и немцев. Немцы не могут понять, как можно не иметь в доме уборной. Приходится и под стрельбу бегать на двор.

Я ходила в гости к Люсе. Отчим у нее вроде немец, но она чистая хохлушка, а числится немкой. У них во дворе тоже полно немцев. К ним приходят немцы – просто посидеть. Одного прозвали Чайковским за то, что он играет на губной гармошке. И еще совсем молодой, Гарри. Он из богатой семьи. Воевать не хочет. Хочет в госпиталь, чтоб не отправили на фронт. И еще один немец, но совсем не похож на немца. По-русски говорит чисто, лучше, чем русские. Нос курносый, глаза заплывшие, как у свиньи. Рассказывает странные вещи, как он переходил границу еще до войны и спокойно ходил по русским селам, переодетый в тряпье, потом шел опять к немцам. А как же наши пограничники? Почему они не трогали перебежчиков? Ведь он не один был такой. А может, он русский и ходил к немцам?

За этот год я уже много увидела и поняла. Зачем эта война? Ведь не хотят немцы умирать, и наши не хотят. Зачем столько жертв? Зачем голод, холод, расстрелы? Мы бросили квартиру, сейчас живем в бараке. Зачем столько людей бросили все и уехали неизвестно куда и зачем? Все разрушено. Свои взорвали Ялту – самый красивый город, свои разорвали душу. Зачем меня хотел убить свой советский летчик на Набережной? Я ведь ничего не сделала плохого никому. И папа не сделал, он всегда помогал людям. И мама – самый честный человек на свете. Когда я была маленькой, то любила заходить в кондитерскую, где пекли замечательные пирожные. Запах шел по всей округе. Кондитерская принадлежала Военторгу, а мама была главным бухгалтером. Когда мама узнала, что я почти каждый день захожу угощаться, то тут же оплатила все, что я могла съесть.

Я никому не показываю свой дневник, даже маме.

31 декабря

Мама с папой ушли встречать Новый год к дяде Вале. Мы с Жаном по своим комнатам, переговариваемся через дверь. Нас заперли. Немцы встречают Новый год, и мама и тетя Аня боятся, чтоб к нам никто не пришел. Особенно после истории в Ялте, когда пьяный немец хотел меня пристрелить. Здесь у нас карбидные лампы воняют страшно. Но зато светло, не сравнить с коптилкой, с которой мы сидели под лестницей в Ялте. И вообще здесь вся жизнь другая. Есть магазины, по карточкам дают немного хлеба, крупу и даже немного повидла. Есть бесплатная столовая. Там можно поесть или взять домой. Обычно дают суп с пшеном, кильку и кусок хлеба. Иногда вареный бурак с постным маслом и уксусом. И еще магазин частный. Хозяин летает в Румынию и Германию. Продаются очень красивые брошки, кольца, чулки, белье. Дорого. Мама говорит: «Нечего всякую дрянь покупать».

Папа работает в областной поликлинике. Зарплата небольшая, но он находит частных пациентов. Пока мы ничего не можем купить. Но уже не голодаем. Кое-что привезли из Ялты. Едим кашу из пшеницы, фасолевый суп. В комнате есть плита, и мама готовит в комнате.

Дядя Валя дал немного меда, у него большая пасека. Было много меда, он спрятал от немцев, закопал в саду у бабушки. Но соседи донесли, пришли немцы, мед откопали и забрали 2 тонны. Дали расписку, что взято на нужды армии. Теперь он ждет нового урожая. В Ялте мы пили чай с сахарином. Это такая гадость. Сахарин отдает металлом.

1943 год

10 января

В школе нам дали абонементы, чтоб ходить бесплатно в кино. Картины немецкие такие интересные. Я посмотрела уже две: «Коза Тедри» и «Индийская гробница». В кинотеатре продают фотографии немецких артистов по 5 рублей. Мировые фотографии. Какие платья! Я таких никогда не видела. А на одной артистке брюки и свитер. Вот бы мне такие. Я ведь до 10 лет ходила в коротких штанах из-за того, что лазила по деревьям, дралась с мальчишками и без конца то падала, то царапалась, то тонула.

У нас был огромный двор. На верхнем – мы не играли. Большой двор средний. Там мы играли в чурки-палки и жмурки. И еще был двор-сад. Там была сцена, стояли скамейки, и была масса цветов. И еще были качели и огромная шелковица. Вот оттуда я и летала. В среднем дворе были развалины после землетрясения. Там мы строили халабуды и играли в дочки-матери. Еще мы любили играть в самом низу под сараями. Иногда там мы находили старые монеты и камушки. Однажды я нашла очень красивый камень зеленовато-голубой. Потом сменяла его на стеклышко и листки сирени. Мама ругалась, как же давно это было.

Как сон. Теперь во дворах не видно детей и никто нигде не играет. В Ялте и на улицах бывало – никого не встретишь. А здесь, на Пушкинской, много народу. Гуляют и русские, и немцы. И девушки с немцами. Офицеры не гуляют. Они сидят в казино. И на других улицах есть народ. Старые – сидят у своих ворот. Рассказывали, что когда немцы взяли Севастополь, то пленных моряков запрягли, как лошадей, и заставили тащить трамвай с пьяными немецкими подонками. И еще рассказал дядя Валя, что повесили шесть человек, сразу, как пришли, и повесили на груди таблички с надписью «за грабеж», «за воровство». Правда, русские теперь не воруют. Можно уйти, бросить квартиру, и никто не войдет. И на улице можно оставить вещь – никто не берет.

21 января