Не очень драматические пьесы. Повести и рассказы - Дмитрий Аркадин

Светлана (задумчиво): – А сына-то зачем он забрал?

Виктор: – Какого сына?

Светлана: – Зачем Борис сына забрал с собою в Ташкент?

Виктор: – Как выяснилось – спасал от службы в армии! Уж очень ему не понравилось, что сын может попасть в действующую армию. Он спортсмен, легкоатлет и чемпион по пулевой стрельбе! Сказали – только в боевые войска!

Рита: – А я слышала, что Александра, напротив, хотела, чтобы сын именно тут пошёл в армию.

Виктор: – Вот из-за этого разногласия они разбежались. Борис, считай, тайно выкрал сына у матери. Она узнала о том, что Фимка улетает, только через сутки в воскресенье, когда он был уже в самолёте. Говорят, врачи с трудом её откачали, насилу вывели из предынфарктного состояния!

Татьяна: – О, Господи! Каждый поц хочет своё кровавое воскресенье! Ну не идиёт этот Борис? Сейчас в российской армии жуткая дедовщина! Такая страшная, что западный берег с его арабскими бандитами из Рамаллы и Хеврона просто покажется гоголь-моголем! Бедный еврейский мальчик! Русский сержант будет проверять его обрезание! Не знаю, кого мне больше жалко – его или его маму!

Виктор: – Мама находит утешение в дочке. Та уже отслужила и учится на фармацевта, кажется.

Светлана: – Мир сошёл с ума! Девочки служат, парни от армии драпают, а матери мечутся между разлучёнными детьми и рыдают по ночам. Теперь мне понятно, откуда у Александры замкнутость и чрезмерная строгость!

Виктор: – Не знаю, рыдает ли она по ночам, но вы, женщины, такие – если мужья сбегают в Ташкенты, находите сто уловок, демонстрируя своё превосходство над всеми.

Рита: – Это не мир сошёл с ума! Это Израиль трещит, как пустой орех, ломая кровные, семейные узы, скрепляющие родителей с детьми, детей с внуками, разобщая людей, ломая судьбы и разбивая семьи. А потому такие дома, подобно нашему, растут как грибы после дождя.

Виктор: – Израиль не виноват. Он вынужден быть таким орехом, пока его окружают воинствующие арабы. Как это ни прискорбно, как это ни ужасно и противоестественно, но слово «мобилизация» еврейские девочки тут узнают раньше, чем слово «свидание».

Татьяна: – Полный облом, я вам скажу! Как это у Левы Толстого? Всё смешалось в доме Обломских.

Рита: – «Всё смешалось в доме Облонских», Татьяна.

Татьяна: – Ну, а я про шо? Толстой знал, про кого писать!

Из дверей дома появляется Алла, катит впереди себя фуршетный столик на колесиках. На нём небольшой термос, чашки, вазочка с сахаром. На полочке внизу – аккордеон. Ей помогает Тимур.

Алла: – Жильцы дорогие, по четвергам у нас не спевки, а чаепитие! Недели две не собирались! Присаживайтесь девочки, мальчики! Чай с ромашковым настоем. Говорят, очень полезен.

Виктор: – Чай с ромашковым настоем! С вами, Алла, даже кипяток пить приятно.

Оксана: – Правильно про чай из ромашки говорят. Такой чай стимулирует творчество поэта, когда мозг его мечется в поисках нужного слова.

Сдвигают стулья вокруг столика, наливают чай, ухаживая друг за другом.

Светлана: – Нам же, жрицам Мельпомены, никакой чай не помогает, когда мы мечемся в поисках значимой роли! Только уповаем на его величество случай.

Юрий (сверху): – Не печальтесь, уважаемая Светлана. Есть актрисы, у которых со случаем хуже, чем у вас. Перед самим отъездом сюда меня познакомили с актрисой настолько невезучей, что даже в туалетной бумаге с ароматом персика ей всегда попадались косточки.

Светлана поперхнулась чаем, громко кашляет, слёзы на глазах, все бросаются стучать ей по спине.

Алла: – Юрий! Вы что, присутствовали при этом? Вы отдаёте отчёт своим словам? Что вы несёте?

Юрий: – Что я могу носить? Интересный вопрос. Что бы я понёс, если бы мог ходить?

Алла (надевает аккордеон): – Бог ему судья, Светлана! Он и так наказан по жизни. Давайте лучше попоём. Не возражаете? (Начинает негромко играть и поет вполголоса):

«В ночь последнюю зимы,ты мой нежно гладил локон.Помнишь ласточку? Как мыпомахали ей из окон.И пророчество твое,до сих пор все пью до дна я.«Одна ласточка – увы,не весна еще, родная».

Татьяна (обращается к Алле): – Какая складная песня! Шо это? Шефутинский?

Алла: – Эта одна из последних песен моего сына. Он ее очень любил. С ней он стал победителем многих конкурсов. Даже одного международного. Она ему тоже очень нравилась. Он собирался записывать ее с оркестром Олега Лундстрема для фильма «Влюбленный гладиатор», но не записал. Не успел.

Оксана: – Не успел? Почему?

Алла: – Мой сын пропал в Чечне. Прекрасный музыкант. Он был главным военным дирижером Северо-Кавказского военного округа. Началась война в Чечне, и он туда летал вместе с другими артистами: с Розенбаумом, Лещенко, с джазовым ансамблем Георгия Гараняна. Неожиданно пропал, в Россию больше не вернулся.

Татьяна: – Шо значит пропал? Музыканты нигде не пропадают! Он ещё вас заберёт на Брайтон—Бич! Помяните моё слово!

Алла (горько улыбается, склоняет голову к аккордеону, тихо поёт):

И пророчество твое,до сих пор все пью до дна я.«Одна ласточка – увы,не весна еще, родная».

ЗАНАВЕС

Действие 2

Утро нового дня. Та же скамейка. Те же лица и новые героини – Элиана, Люда. Из дверей тёплого дома выходит Александра. В руках у неё видавший виды зонтик. Она кладёт его на скамейку.

Элиана: – Это Роза попросила вас захватить на улицу её зонтик? Такая смешная бабушка! Недавно открыла мне тайну! Сказала по большому секрету! Знаете что?

Скамейка (в один голос): – Что?

Элиана: – Она сказала: «Знаете ли вы, Элиана, в чём секрет жизни? Весь секрет жизни в том, чтобы подготовить хорошие воспоминания».

Люда: – Ничего нового не сказала старушка! Старо, как трёхколесный велосипед! Кстати, мне надо вернуть ей 10 шекелей. Бабушка меня выручила в магазине. Вы не видели её, Александра?

Александра: – Она подготовила хорошие воспоминания и подалась в те края, где зонтиком не пользуются. Там никогда не бывает дождей.

Элиана (вдруг спохватывается): – Вот! Вот о воспоминаниях! Как вы думаете, уважаемая Александра, какие воспоминания оставите вы, если уже почти год я хожу за вами с элементарной просьбой – сделать проезд для коляски моего Юрия! Я же вам показывала такой высокий плинтус! Выезжая на улицу, нам ежедневно приходится преодолевать настоящий барьер! Коляска гремит, прыгает, и он прыгает в ней, как танкист в танке, подорвавшись на бомбе. А ему нельзя трястись! У него и так аритмия, пневмония, давление!

Неожиданно голос Юрия с балкона.

Юрий: – Элиана, дорогая, я тебя прошу, не надо на публике делать из меня беспомощного инвалида! Американский президент Рузвельт, прикованный, как я, к коляске, огромной страной управлял! Так неужели я буду скулить и плакаться перед нашей атаманшей? Да никогда в жизни!

Александра: – Не надо передо мной скулить! Есть у нас ящик для предложений и просьб, туда и опустите свою заявку на рассмотрение.

Юрий: – Я сам скоро в этот ящик костями лягу по вашей, Александра, милости! Только не дождётесь! Я батальонами командовал! Так неужели вашу стену не проломлю!

Александра: – Подумаешь, тоже мне батальонов командир! Если б вы сидели с Рузвельтом за одним столом – тогда да!

Юрий: – Сидели! Ещё как сидели! Вы как раз тогда под этот стол, за которым мы сидели, пешком ходили!

Александра (раздражительно): – Может и ходила! А теперь вы ходите за мной. А не надо за мной ходить. Я автографы не раздаю. Пишите просьбы в ящик жалоб и предложений.

Татьяна: – Та какой там ящик предложений! Шоб вы знали, Александра, для нас ваш ящик – наша родимая стена плача! Подходим к нему плача и опускаем свои записки, мокрые от слез. Кому проводку провести, у кого «мазган» не работает, у кого кран течёт – и никому никакого дела! Вот и рыдаем целыми днями у ящика-стенки. Потому как знаем: легче автограф у нашего премьер-министра получить, чем от вас электрика! Шоб я его видела на одной ноге, а он меня одним глазом!

Люда: – Услышьте же голос народа, домком вы наш неподступный! Уж на какой золотой коляске должен подкатить к вам жилец наш – инвалид, муж Элианы?

Александра: – Не надо ко мне подкатывать! Я этого не люблю! Не забывайте, пожалуйста, мазганов много, а я одна! Кранов много, а я одна! Вас много, а я одна!