Тризна по женщине - Коре Холт

Он стоял передо мной такой красивый, молодой, сильный, такой далекий от всех наших общепринятых обрядов и надоевших обычаев. Меня захлестнуло доброе чувство к нему.

Тут закричал петух.

Обитатели Усеберга уже проснулись.

— Мой путь тяжел, — сказал он, наклонив голову.

Мы пошли, чтобы встретить людей.

Яркий утренний свет заливал Усеберг и невысокие окрестные горы. Туман на болотах развеялся, из отверстий в крышах поднимался дым, на двор начали стекаться люди. Они все собрались здесь. И хозяева мелких усадеб с их женами, почти прозрачными от неестественной худобы. И множество ребятишек, голодных, но все-таки румяных, как шиповник, — жизнь в них била через край. Хотя были среди них и крохотные бледные существа, светлые глаза которых уже пометила смерть. Был тут и Лодин со своим изуродованным ртом. Он не глядел на меня — неужели почувствовал, что рано утром я уже видел его? И Арлетта — могучая, неряшливая, безобразная. Рядом с ней — старая Отта, дальше — Хаке в своей кожаной перчатке, старый Бьернар, весь вид которого выражал недоверчивость и тоску. И в стороне — Эйнриде.

Эйнриде — высокий красивый старик с гордой осанкой, в нем нет и тени высокомерия, меня он приветствовал дружеским кивком головы. Подбежал еще один человек, должно быть оружейник, швеи хихикали и зевали, глаза у них были еще сонные, были здесь также мальчишки-пастухи, двое вооруженных стражей и Хеминг.

Хеминг идет между двумя рядами мужчин и женщин, в левой руке он держит бронзовое блюдо, правой бьет в него. За Хемингом — Одни, нарядная, приветливая, юная. Она слегка приплясывает. За ними иду я. Двери в королевские покои раскрываются. Хеминг и Одни отступают назад.

В сенях четверо стражей и ни одной женщины, они не здороваются со мной, я — с ними. Из покоев раздается удар в бронзовое блюдо. Один из стражей — у него как будто нет лица, волосы и борода сбриты, кожа кажется восковой, — распахивает дверь. Я вхожу внутрь.

Она сидит одна, старая женщина, и вид у нее совсем не такой суровый, как я думал. Дверь за мной закрывается. Она слегка кивает, приветствуя меня, мягко и женственно, несмотря на преклонный возраст. Я кланяюсь ей с достоинством, не слишком низко.

Это Аса, королева Усеберга. Плечи у нее закутаны в волчий мех. Шея спереди обнажена. Лицо и шея в морщинах. Глаза слезятся. Но я чувствую, что силы в этой женщине больше, чем может показаться по ее немощной внешности, во взгляде — угроза, словно какой-то скрытый третий глаз наблюдает за мной.

— У тебя под одеждой оружие? — спрашивает она.

Голос у нее хриплый. Я отрицательно мотаю головой.

— Сними плащ!

Я снимаю плащ, встряхиваю его, она кивает, но этого ей мало. Я снимаю рубаху и стою перед ней голый по пояс, и все-таки она еще не уверена, что у меня нет оружия. Тогда я стаскиваю и сапоги, остаюсь в одном исподнем. Поворачиваюсь кругом, перетрясаю свою одежду, она кивает — теперь она спокойна.

— Одевайся.

Я одеваюсь.

Она приглашает меня сесть.

Лицо ее смягчилось, напряженное выражение исчезло с него. Быстрым и резким ударом она бьет в маленькое бронзовое блюдо, лежащее перед ней на столе. Прежде чем я успеваю повернуть голову, молодая служанка приносит два рога. Один из них королева Усеберга протягивает мне. Служанка уже удалилась.

Я сижу совсем близко от королевы, нас разделяет только стол, позади нас — очаг, в котором тлеет немного углей. Покои велики и красивы. Стены и земляной пол богато убраны шкурами. Под ногами у королевы шкура белого волка, а белые волки — большая редкость. На столе несколько серебряных сосудов — добыча, привезенная из дальних стран. В одном сосуде стоят розы, это удивляет меня.

— Возьми одну, — говорит она.

Я пытаюсь достать ветку, шипы цепляются друг за друга, и я вытаскиваю весь букет. Тогда она своими старыми, но еще ловкими пальцами легко отделяет один цветок.

— Прикрепи его к своему плащу, — говорит она.

Я прикрепляю.

Теперь ее голос звучит мягче, он уже не такой хриплый. Она рассказывает, что корни этих кустов привез из Ирландии ее сын, Хальвдан, когда в прошлый раз вернулся из викингского похода.

— Один монах — кажется, их там так называют, — перед тем как его убили, сказал Хальвдану: возьми одну розу для своей матери, отвези ей и скажи, что я прощаю ее сына. Это напугало Хальвдана. Он привез корни роз в мешке с землей.

Она рассказывает мне это и улыбается, но вдруг умолкает и глядит на меня. Взгляд ее становится суровым, потом она плачет. Не знаю почему. Отворачивается. Проводит рукой по лицу, словно стирает с себя все, что чувствует; когда она оборачивается ко мне, я снова вижу перед собой королеву.

— Пришло время рассказывать? — спрашивает она.

Я киваю.

Она говорит долго.

БЕСЕДА С ЖЕНЩИНОЙ

Взгляд Асы, королевы Усеберга, устремлен вдаль.

— Это было в дни моей юности, — начинает она, обращаясь ко мне. — Он шел за мной по росе. Я была босиком, высокая трава намочила край моей юбки. В первый раз я тогда подумала, что он смотрит на меня, замечает, что на мне одето. Мысленно я все перебрала: юбка кроваво-ржавого цвета с синей полосой по бедрам, на шее платок, рубаха бледно-зеленая, словно трава, пробивавшаяся из-под старого снега. Самая искусная красильщица у нас в усадьбе майской ночью накопала нужных корней и выжала из них красящий сок. Я была юная, стройная, сильная, волосы цвета меди свободно падали на спину.

За мной шел он, Фритьоф, мой слуга, которого отец подарил мне, когда у меня прорезался первый зуб. Теперь мне было тринадцать, — ему семнадцать. Потом Фритьоф стал отцом Хеминга. Понимаешь, гость из неведомого, потом он стал отцом Хеминга! Фритьоф повсюду сопровождал меня, он ходил с длинным ножом, висевшим на поясе, а в тревожные времена брал с собой еще и короткий меч. Когда наступал вечер, служанки выгоняли его из моих покоев. Но Фритьоф спал у дверей и чуть что сразу вскакивал, однажды он даже вбежал ко мне. Ему что-то приснилось, так он сказал. Никто не знал его снов, кроме меня. Но я выгнала его прочь.

В то утро на нем была зеленая рубаха. Я сама так захотела. Сперва, когда он стоял на дворе и ждал меня, на нем все было коричневое. По-моему, зеленое тебе больше к лицу, сказала я, надув губы. Он побежал к себе в каморку, переоделся и вернулся ко мне в зеленой рубахе. Он шел чуть позади, как подобает телохранителю, была середина лета, над морем плавала синяя дымка.

Под нами на склоне раскинулась огромная усадьба моего отца — Харальд был могущественным человеком в Агдире, в его присутствии никто не посмел бы усмехнуться, величая его конунгом. Он отправлял людей в викингские походы, а в далекой молодости и сам ходил за море. Но шла молва — и, наверно, в ней была доля правды, — будто он предпочитал отсиживаться на корабле, пока его люди убивали жителей и возвращались к нему с ожерельями из жемчуга и слитками серебра. Он подарил мне такое ожерелье. Я всегда надевала его, если меня ожидало что-то важное. В тот день ожерелье было на мне.