Северный цветок - Hephaestia

Взгляд Эйриха упал на кувшин с водой и льдом. Он схватил его, подскочил к Конраду и выплеснул содержимое прозрачного сосуда прямо в лицо правителю, облив и руки графа заодно.

— Простите, но так в моей стране приводят в чувство бесноватых и застигнутых горем…

Император застыл неподвижно, затем фыркнул, отплевываясь от воды, граф молча подал ему сухое полотенце, взятое с накрытого для легкой трапезы столика, коротким взглядом выражая одобрение внезапному поступку юноши и успокаивая его самого.

— Итак… что ты позволишь мне предпринять?..

Конрад отбросил полотенце и остановил друга и советника жестом руки:

— Позже… — затем он обернулся к Эйриху, — я должен поблагодарить тебя, юноша… — глаза мужчины больше не сверкали безумием, они вновь казались двумя бесстрастными темными омутами, — Эйвинд, да?..

— Пусть — Эйвинд, мне все равно… — бывший конгер глубоко вздохнул, отступая назад, осознав, что расстояние между ним и правителем мира составляет всего пару шагов. — И не стоит благодарности, государь, я поступил так, как должно, и только.

— Ты имеешь представление о законах чести, — император снял с пальца массивное кольцо с желтым, словно глаза зверя в темноте, большим овальным камнем, — носи мой дар в память об этом дне, и если тебе самому когда-нибудь понадобится помощь…

Эйрих отступил еще на шаг, загораживаясь обеими руками от протянутой на ладони драгоценности.

— Нет, нет, государь, я не могу это принять… если ты, конечно, не хочешь погубить меня…

Граф де Вер кивнул:

— Действительно, Конрад, юноша прав — нельзя давать им понять, что он вообще был здесь, и что удостоился твоего внимания! Отблагодари его как-то иначе, повелитель, когда все закончится…

— Да, это разумно, — согласился правитель, возвращая кольцо на место, — а пока что сделаем вот что, — он подошел к высокому деревянному бюро, взял лист светлого пергамента и перо с причудливым переливчатым оперением, каких Эйрих прежде ни разу не видел, и написал несколько слов, затем передал лист другу. — Как тебе такое решение?

— Совсем другое дело! — улыбнулся граф. — И, главное, ни у кого не вызовет подозрений, что ты не пожелал видеть раба хранителем Гробницы!.. — он, в свою очередь, передал пергамент юноше. — Это твоя свобода, храбрец. Если пожелаешь, можешь в любой момент вернуться на родину. Или остаться здесь и верно служить нашему господину, достойному и не такой преданности! Тебе решать…

Под изучающими и внимательными взглядами двоих мужчин Эйрих слегка растерялся.

— Я не знаю, что и сказать…

— Сейчас тебе нужно отдохнуть, выспаться, и постараться забыть обо всем, чему ты стал невольным свидетелем, — грустно улыбнулся император, — позже решишь… И спасибо, что не побоялся заговорить!.. Бертран, выведи его незаметно и позаботься, чтобы юношу хорошо устроили.

Эйрих остался во дворце и вскоре приступил к обязанностям хранителя Гробницы Динео — прекрасной беломраморной усыпальницы покойного фаворита, предмета неусыпной заботы и внимания правителя Ланмарка. Бывший конгер, который вот уже второй раз в жизни невольно сменил имя, и теперь звался Эйвиндом, вскоре перестал даже опасаться за собственную жизнь — принц Манфред через месяц отбыл в новый победоносный поход, а их с императором дядя отправился в свой замок, расположенный на острове, в трех днях морского пути от столицы. Сам же Эйрих делал вид, что с трудом постепенно привыкает к новому для себя языку и новому миру вокруг. Последнее не было неправдой.

Доброжелательный и степенный мажордом двора ввел нового хранителя в круг его обязанностей, а любезные и предупредительные мальчики-пажи в течение первых дней службы неизменно сопровождали Эйриха от его комнат до витой решетки, ведущей на мост, соединяющий замок с Гробницей, выстроенной на отвесной скале над морем, и окруженной стройными кипарисами и ажурными соснами. Никто, кроме императора и хранителя не мог вступить на этот мост. Даже граф де Вер, теперь неизменно сопровождающий повсюду своего друга и повелителя, оставался по ту сторону ворот, терпеливо ожидая императора, который мог часами грезить о несбыточном, прижавшись лбом к каменной крышке саркофага, или безмолвно глядя на статую прекрасного длинноволосого юноши с задумчиво склоненным лицом и точеным телом. Эйрих слышал от придворных и слуг, что скульптор ничуть не приукрасил достоинства покойного — Динео, сын одного из советников императора, покоривший сердце Конрада, и проведший рядом со своим повелителем пару счастливых лет, погиб при загадочных обстоятельствах в возрасте двадцати лет и в расцвете своей красоты…

Также Эйрих узнал историю сватовства принца Манфреда к прекрасной леди Марион, с которой был помолвлен с детства — принцу отказали в угоду его старшему брату, чья невеста внезапно умерла от болезни легких, и Конрад решил вступить в брак с невестой брата, представительницей наиболее знатного из родов государства. Младший брат искал забвения в войне — это Эйрих еще мог понять, но ненависть всегда вызывала в нем негодование — сам он так и не научился ненавидеть, не взирая на все удары судьбы.

Сложнее было понять мотивы дяди императора, толкавшие его к предательству, но и здесь все складывалось в логичную и более или менее ясную картину — из обрывков чужих разговоров и сплетен, до которых юный хранитель не был охоч, но с которыми неизменно сталкивался, живя во дворце. Верховный жрец считал старшего племянника излишне мягким правителем, опирающимся не на грубую военную силу, а на силу интеллекта и предпринимательских способностей. Конрада окружали эстеты и торговцы, архитекторы и ученые, путешественники и поэты. Он не особо жаловал грубых вояк, сплотившихся вокруг младшего брата, предпочитая войне охоту, насилию — легкие забавы добровольной любви, пьяным пирушкам — музыкальные и спортивные состязания. Исключение составляли монсеньор де Вер и его бравые гвардейцы, неизменные стражи и спутники императора, негласное покровительство которых не раз спасало Эйриха от домогательств со стороны излишне пылких поклонников. Поскольку в Ланмарке принято было открыто ухаживать за представителями обоих полов и любых возрастов, и двор вскоре убедился, что юный хранитель отнюдь не проводит ночи в опочивальне императора, что не соответствовало бы и соображениям местной морали, у красавца дана вскоре появилась целая армия знатных, богатых и талантливых обожателей. Поэты посвящали ему свои стихи. Меценаты искусств заказывали его изображения. Ему присылали дорогие подарки и приглашения на пиры и охоты. Но Эйрих отвергал всех, не желая вступать даже в разговоры с огорченными поклонниками. Он привык к странным нравам своей новой родины — а иначе он и не желал воспринимать этот дивный по красоте край с лазурными небесами и бескрайними солнечными просторами! — но не желал покоряться им в угоду чьей-то прихоти. А его собственное сердце молчало, как и прежде…