Месть Танатоса - Михель Гавен

— Все готово, герр оберштурмбаннфюрер. Ужин накрыт в столовой. Прошу Вас.

— Вы посмотрите, какая предупредительность, Раух. Хорошо быть гостем из Берлина: только скажешь — все уже готово.

Отто Скорцени взял лежащие на столе перчатки и фуражку и, наклонившись, потрепал жесткий загривок Вольфа-Айстофеля, который сидел рядом, тревожно навострив уши и понимающе вертел головой на каждое слово хозяина.

— А девочек Вы тоже подготовили, комендант? Скучно, понимаете ли, ужинать в сугубо мужской компании. Господа офицеры хотят расслабиться, отдохнуть.

— Здесь нет девочек, — комендант растерянно заморгал глазами. — Но мы можем послать в город за ними.

— Ну, пока Вы пошлете, пока их найдут, пока привезут — мы уже уедем, — поморщился оберштурмбаннфюрер. — К тому же мы проезжали этот город. Могу представить, какие там девочки. Одна зараза. Что нам скажут потом наши дамы в Берлине? Да, невеселая жизнь у Вас, комендант, — посочувствовал он насмешливо. — Вам бы куда-нибудь поближе к центру. Вот проявите усердие в организации школы, возможно, рейхсфюрер заметит Вас, появятся перспективы. Ну, что же вы встали? Ведите нас. Я же сказал, мы голодны как звери. Правда, Айстофель?

Что скажет зверь? Идемте, господа, хотя бы поедим. Надеюсь, еда у Вас приличная.

— Все самое лучшее, repp оберштурмбаннфюрер!

— Из города?

— Нет, местное.

— Это лучше, — кивнул Скорцени. — Я думаю, чище.

— Французское вино…

— Французское? Это не патриотично.

— Но…

— Да, ладно, ладно, я шучу. Не расстраивайтесь. А кстати, комендант, — Скорцени вдруг остановился. — А где эта Ваша смелая особа?

— Какая именно? — комендант непонимающе уставился на него.

— Ну, которая у Вас здесь гуляет, куда ей захочется, самостоятельная такая.

— Герр оберштурмбаннфюрер имеет в виду… — произнес комендант с опаской, догадываясь.

— Ту самую американку, — закончил за него Скорцени. — Она у Вас симпатичная. Вы обращали внимание, комендант?

— Признаться, нет, — стушевался тот.

— Напрасно. Вам было бы гораздо веселей вдали от города. Хотя, как я понимаю, она и так не дает Вам скучать. Пригласите ее, — приказал тут же оберштурмбаннфюрер. — Но, естественно, причешите, помойте, оденьте. Нам совершенно не нужно вшей. Если она так смело выходит из строя на плацу, может быть, она так же смело немного развлечет нас, и не надо посылать в город.

— Но она, как Вам сказать, герр оберштурмбаннфюрер, она строгая очень… э-э… — комендант замялся, — строптивая.

Скорцени вскинул удивленно брови и засмеялся:

— Вот так да! Она у Вас еще и строгая. Даже строптивая. Но то, что она смелая и очень вольно себя чувствует, это я заметил. Так еще и строгая… С кем же это она так строга? С Вами? И кто командует лагерем: Вы или она?

Впрочем, строгая — это даже любопытно, — смилостивившись над комендантом, он смягчил тон. — Таких у нас не было в Берлине. Давайте, ведите ее, может быть, она нам споет или сыграет на рояле. У Вас там есть рояль?

— Да, конечно …

— Ну, вот видите. Да нет, куда Вы! Поручите все Вашим подчиненным. А мы с вами наконец-то пройдем в столовую. Сейчас, Раух, нас развлекут, — Скорцени обратился к своему адъютанту. — Надеюсь, потом никто из местной публики не вызовет меня на дуэль, — заметил он вполголоса.

— Да кто посмеет, Отто! Из-за заключенной! — удивился тот.

А вдруг кто-нибудь уже положил на нее глаз, а комендант не в курсе.

— А что за дамочка?

Сейчас увидишь. Пока ты там копался бумагах, мне устроили настоящее представление на плацу.

— Кто? Комендант?

— Да ну, куда ему! Тут без него хватает артистов. Как во всяком захолустье, здесь своя труппа.

— Она красивая?

— Посмотрим. Мне показалось, что может быть красивой. Ты понимаешь, какая она красивая здесь.

— Говорят, фрейлейн Анна фон Блюхер очень ревнива, — напомнил Раух иронично. — Она не простит тебе, если узнает. Какое оскорбление — изменить генеральской дочери с заключенной!

— Потише, потише, — остановил его Скорцени. — Во-первых, еще ничего не произошло. Во-вторых, она все равно ничего не узнает, если ты не доложишь, а тебе я не рекомендую проявлять рвение: ты — мой адъютант, а не ее. А в-третьих — это ее трудности. Мне глубоко безразлично, что там думает себе фрейлейн Анна фон Блюхер.

— Я полагал, ты…

Напрасно. Смотри-ка, и вправду французское вино, — отметил он, входя в столовую. — И даже коньяк. Мне начинает нравиться этот комендант. Послушайте,

— Габель, — призвал он гауптштурмфюрера, — садитесь с нами. Давайте выпьем за успех нашей совместной деятельности, за Ваши перспективы!

Она уже спала, прижав к себе детей, когда в барак вошла охрана и унтершарфюрер разбудил ее, больно ударив в бок носком сапога.

— Вставай! — он посветил фонариком ей в лицо.

Зажмурившись от света, Маренн подняла голову. Громоздкая фигура унтершарфюрера возвышалась над ней, как скала. Он нетерпеливо постукивал плетью по нарам. С тех пор как он едва не лишил жизни ее сына, вид этого человека наводил на Маренн ужас. Она приподнялась, закрывая собой детей.

— Оставь своих щенков, — унтершарфюрер больно ткнул ее в грудь рукояткой плети. — Вставай, пошли. Никуда они не денутся.

— Что случилось, мама? — Штефан повернулся, потирая спросонья глаза. — Ты уходишь?

— Ничего, ничего страшного, — она ласково погладила сына по голове, — спи, я скоро вернусь.

— Давай, шевелись, — унтершарфюрер схватил Маренн за руку и сбросил с нар на холодный земляной пол.

— Вечно я должен водить тебя куда-то. Устроили тут санаторий. Поднимайся!

Маренн медленно встала и, опустив голову, пошла за унтершарфюрером — охранники шли сзади. Один из них все время подталкивал ее автоматом в спину — просто так, для порядка. Она не спрашивала, куда ее вели. Возможно — на расстрел, возможно — на допрос. Разнообразием здесь не баловали. Но если на расстрел, что будет тогда с детьми! Маренн испугалась, но тут же взяла себя в руки. Не может быть — дело ее не доследовано, и вердикт не вынесен. Пока. Будь по-другому — уже давно бы сказали, не удержались.

Ее провели через площадь перед бараками. Спущенные на ночь овчарки свободно бегали по территории лагеря. Одна из них подбежала к Маренн и, хищно оскалив зубы, зарычала — унтершарфюрер отогнал пса.

Через служебный вход они вошли в здание комендатуры. По полутемной лестнице поднялись на второй этаж. Прошли по коридору и остановились перед дверью в самом его конце. Унтершарфюрер достал ключ, открыл дверь и первым вошел в комнату.

— Входи, — приказал он Маренн, — А вы останьтесь здесь, — последнее указание предназначалось для автоматчиков.

Дверь закрылась. Охранники остались в коридоре. Унтершарфюрер включил свет. Комната была почти пуста: грубый дощатый стол и лавка перед ним. На столе стояло прислоненное к стене тусклое зеркало. Перед ним — маленький кожаный чемоданчик. Маренн узнала его сразу — это был ее чемоданчик. Она взяла его из дома, когда ее арестовали.

Унтершарфюрер подошел к столу и, щелкнув замком чемодана, поднял крышку:

— Иди сюда, — приказал он, — смотри: здесь твои вещи, с которыми тебя прислали из Берлина, — платье, белье, шампуни, расчески, косметика, даже духи. Вон там есть вода. Ты сейчас помоешься, оденешь все это, причешешься….

— Зачем? — Маренн с удивлением взглянула на унтершарфюрера.

— Комендант приказал. На тебя обратил внимание сам оберштурмбаннфюрер из Берлина. Он нашел тебя хорошенькой. А мы и не замечали, — унтершарфюрер резко обхватил ее за талию, прижимая к себе. Маренн отшатнулась и уперлась ему руками в плечи.

— Оставьте меня! — вскрикнула она с отвращением.

— Какая капризная! — посетовал унтершарфюрер. — Боюсь, господину оберштурмбаннфюреру это не понравится.

— Оставьте меня!

— Ну, как дела? — комендант Габель поспешно вошел в комнату. — Чем это Вы тут занимаетесь, Ваген? — спросил строго у подчиненного. — Почему она еще не готова?

— Виноват, герр гауптштурмфюрер… — помощник щелкнул каблуками.

— Немедленно отправляйтесь отсюда. Я Вас вызову, когда будет нужно. А ты, — он ткнул пальцем в Маренн, — поторапливайся, одевайся. Вот твое платье. При чешись. Да по красивей. Ну, ты должна знать, как там что. Господин оберштурмбаннфюрер ждет. Понимаешь, оберштурмбаннфюрер из Берлина!

— Нет, не понимаю, — возразила Маренн. — Это выше моего понимания…

— Молчать! — взвизгнул на нее комендант. — Пятнадцать минут — и я вернусь за тобой, ясно?

Маренн покорно склонила голову. Габель вышел, закрыв за собой дверь на ключ. Она еще слышала его голос в коридоре, он что-то говорил часовому. Потом все стихло. Маренн подошла к окну. Сквозь стальную решетку она видела, как бегают собаки по площади, как скользит, рисуя квадраты, луч прожектора со сторожевой вышки. Вокруг было пустынно и тихо.