Сказочная педагогика. Часть третья. Проблемы развития - Виктор Кротов

В этом мире были другие звуки. Вернее, они были, может быть, и такими же, как на земле, но сплетались в удивительные мелодии. Каждая череда созвучий становилась маленькой песней. Каждое слово, каждая фраза – музыкальным произведением. Любое сочетание звуков было здесь наполнено смыслом, даже такое, какое на земле не найти ни в одном словаре, ни в одной энциклопедии.

В этом мире были другие слова. Необычные и вкусные, полные таинственного звучания. В каждом из них скрывалась древняя и загадочная история жизни этого слова. Слова притягивались и отталкивались, расцветали и увядали, соединялись в узоры и картины, от которых захватывало дух.

В этом мире были другие мысли. Они жили своей жизнью, выныривая из глубин Тайны и снова погружаясь в неё. Они удивляли и завораживали, восхищали и переливались всевозможными оттенками.

Необычно было в этом мире.

Мог ли Лемир остаться прежним, бывая вместе с Пегасёнком в таких невероятных краях? Никак не мог. Он стал сочинять задумчивые стихи и потешные сказки, бойкие песенки и чудаковатые рассказы, а иногда даже говорил такое, что хотелось всё бросить и долго-долго раздумывать над этим.

И тут все о нём забеспокоились!

Его родители были людьми занятыми и не могли тратить на Лемира много времени, но тут они всполошились и готовы были на всё, чтобы их сын стал прежним обычным мальчиком. Школьные учителя были в отчаянье от этого среднеклассника, который вдруг стал позволять себе думать и говорить своё по каждому поводу, которому приходилось ставить двойки за сочинения, не лезущие ни в какие ворота.

К тому же ещё выяснилось, что за Лемиром то и дело прилетает какой-то крылатый жеребёнок. Сначала об этом проведали любопытные одноклассники, а когда от них узнали и взрослые, было решено принять неотложные меры. Стоило Пегасёнку прилететь на ту опушку, где они встречались с Лемиром, как из засады выскакивал дежурный школьно-родительский патруль.

– Кыш! Кыш! Кыш! – кричали они, крутили оглушающие трещотки и размахивали вениками и швабрами. – Кыш! Кыш! Не мешай урокам! Не мешай обычной жизни!..

Словно знали, что Пегасёнок не переносит шума, крика и дурацких телодвижений.

Пришлось Лемиру с жеребёнком каждый раз придумывать новые места для встречи, чтобы спастись от заботливой охраны. Это было нелегко, но ведь не могли же они не встречаться!..

Шло время, и Пегасёнок стал замечать, что ему всё труднее летать с Лемиром. А мальчику как раз хотелось летать всё чаще и всё дальше. И настал день, когда он пересел на Пегаса. Да-да, он почувствовал, что стал поэтом, и даже его бывшие школьные учителя теперь признали это и гордились тем, как замечательно они подготовили своего талантливого ученика.

Кстати, Пегас, когда на него садился Лемир, мог отдохнуть от седла. Этот поэт не нуждался в удобном сиденье и в стременах. Он умел сливаться с крылатым конём, становясь одним существом с ним и оставаясь бесстрашным, в какие бы глубины Тайны они ни залетали. Довелось ему увидеть и полёт дивной Афиты – недосягаемой, как сама Свобода.

Что же до Пегасёнка, он не хотел вырастать. И поэтому по-прежнему оставался жеребёнком. Ведь у вольных крылатых лошадей это зависит исключительно от их желания. Он не просто так принял это решение. Снова и снова прилетал он к тем, кто лёгок, мечтателен и смел, но слишком юн для полётов на безудержном Пегасе. Каждый мальчишка, каждая девчонка, которым удавалось побывать там, куда мог донести их Пегасёнок, уже никогда в жизни не могли забыть об открывшихся им необозримых просторах. О тех удивительных краях, которые ещё больше отличаются от обычного неба, чем небо от земли.

Полёты без седла

Ребёнку гораздо ближе словесное творчество, чем может показаться кому-то из взрослых. Ведь совсем недавно ему довелось проделать колоссальную лингвистическую работу по освоению родного языка, устной речи с нуля до уровня «владею свободно». Тот, кто вёл родительский дневник, знает, сколько великолепных неологизмов, оригинальных фраз, неожиданных сравнений изрекает малыш после того, как начал говорить.

Чаще всего этим его словотворческие возможности не ограничиваются. Если быть достаточно внимательным, окажется, что ребёнок предпринимает и настоящие литературные усилия. Он бормочет про себя какие-то свои стишки без размера и рифмы (во взрослой поэзии это называется верлибром), напевает странные песенки, сочиняет какие-то крошечные чудаковатые истории. Увы, редко кто обращает внимание на это, ободряет и поддерживает малыша, порхающего на своём маленьком Пегасёнке без седла и правил. Потом он взрослеет, его словесные эксперименты, оставшиеся невостребованными, иссякают, а дождаться взрослого Пегаса удаётся лишь немногим. Но Пегасёнок существует! В этом сказка совершенно правдива. Хотя о повадках его можно, естественно, спорить.

Сказочное посредничество

Не всегда само собой случается так, что сказка в точности подходит ребёнку или детям, которым мы её читаем. Но всегда во власти того, кто её читает, – помочь воспринять её именно тем детям, которые рядом с ним. Усилить внимание к важным для них вещам и оставить в тени менее значимое. Дать высказаться о том, что им хорошо понятно и знакомо, или сделать паузу для пояснения того, что может вызвать затруденение.

Например, эпизоды «Волшебного возка» становятся богаче, если сказать несколько слов о книге в целом. Сказка про Пегасёнка сложнее сказок про червячка Игнатия, поэтому для её освоения лучше выделить побольше времени. А если говорить в общем – всё зависит от конкретной сказки и реальных детей.

И в то же время ребёнок обычно спокойно мирится с неясностями в сказке ради того, что ему в ней интересно. Так что можно относиться к сказке и как к одежде на вырост. Тут уже всё зависит от нашей воспитательской позиции, не так ли?

Возможные вопросы

– Случалось ли тебе сидеть на лошади, хотя бы без крыльев? А случалось сочинить стишок?

– Тебе хотелось когда-нибудь, как Пегасёнку, сделать что-то великолепное, не дожидаясь, пока вырастешь?

– А помечтать в одиночестве, как Лемир, ты любишь?

– Как по-твоему, почему Лемиру казалось, что он уже бывал в том таинственном мире, куда они залетали с Пегасёнком?

– Приходилось ли тебе оказаться в каком-нибудь совершенно необычном месте? Что это было?

– Почему все стали беспокоиться за Лемира? Чего они боялись? Нравилось ли им, что Лемир стал совсем непохож на других детей?

– Хотелось ли тебе когда-нибудь стать писателем или поэтом?

– Что ты больше хотел бы сочинять: стихи, сказки или рассказы о жизни?

– Если бы у детей всё зависело от их желания, как у вольных крылатых лошадей, каким был бы твой выбор: стать взрослым или остаться ребёнком?

– Как ты думаешь, Пегасёнок один – или их много?

Сказка 7

Живопись

(из историй про червячка Игнатия)

Хорошо, что червячок Игнатий знал из книжек, как называется это странное сооружение, иначе он был бы очень озадачен. Примерно в десяти человеческих шагах от его норки на четырёх металлических ножках стоял раскрытый деревянный чемоданчик. Перед ним на маленьком складном стульчике сидел человек в чёрном берете и синей вельветовой куртке. Он то бросал внимательный взгляд на заросли кустов, то тыкал во внутренность чемоданчика кисточками.

«Несомненно, это художник, – уверенно определил червячок Игнатий. – А перед ним стоит этюдник, который берут с собой, чтобы рисовать прямо на улице. Между прочим, это первый художник, которого я вижу. До сих пор я только читал про них, а теперь… Нет, нельзя упускать такой случай. Надо попробовать познакомиться. Только не помешать бы ему работать».

Червячок Игнатий забрался на камень, который стоял почти рядом со стулом художника, и вежливо спросил:

– Не позволите ли вы мне посмотреть на вашу работу?

– Конечно, извольте, – бросил художник, не отрывая взгляда от кустов. Эти же кусты возникли уже на бумаге, прикреплённой изнутри к крышке этюдника.

– Спасибо. Я ведь первый раз вижу, как это делается. По-моему, это совершенно удивительный вид деятельности.

– Да? Вы думаете? – художник покосился в сторону собеседника, но, никого не заметив, принялся оглядываться по сторонам всё более и более беспокойно. – Позвольте! С кем же я разговариваю?

– Со мной, с червячком Игнатием. Извините, я действительно дождевой червячок. Поэтому вы меня не замечаете.

– Замеча-а-аю… – протянул художник, разглядывая червячка Игнатия. – Дело в том, что я ведь тоже первый раз… э-э-э, как бы это выразить… разговариваю с червячком. Впрочем, позвольте представиться: меня зовут Эдуард. – Он привстал со стульчика, кивнул и плюхнулся обратно. – Будем знакомы, уважаемый червячок Игнатий. Какое у вас впечатление от моего этюда?