Мир на пике – Мир в пике - Алексей Анпилогов

Для меня история цивилизации началась в далеком уже сейчас для многих 1991 году. Я не знаю, каким чудом и через какие руки и границы исполняемые файлы этой новейшей на то время разработки компании Microprose попали ко мне, но факт остается фактом: пираты даже тогда, в допотопные времена машин серий ЕС и СМ и первых персоналок, работали, на удивление, оперативно.

В моем распоряжении в то время находилась крутейшая для позднего СССР машина IBM PC/AT с адаптером VGA и 1 Мб ОЗУ. Пикантность ситуации придавало еще и то, что машина была получена каким-то чудовищным конспиративным раком через Малайзию, в обход еще действовавших тогда по отношению к СССР строгих ограничений на продажу ему вычислительной техники, введенных американским Координационным комитетом по экспортному контролю (КоКом). Основным преимуществом этого агрегата был математический сопроцессор 287 серии, который каждый день, с восьми утра и до шести вечера, напряженно просчитывал различные задачи на благо укрепления обороноспособности моей страны.

А вот с шести до двенадцати (а иногда и до двух часов ночи, когда на повестке дня и игрового года стоял вопрос запуска миссии к Альфа Центавре) компьютер оккупировали уже совсем другие товарищи. Они объявляли войны, двигали вперед науку, развивали города и инфраструктуру и втайне мечтали либо улететь куда подальше с этого утлого шарика, либо таки построить Мировую Империю™, со своим «блэкджеком и поэтессами», причем желательно только под их единоличным управлением. Речь, конечно же, о компьютерной игре «Цивилизация».

Это потом уже в моей жизни были все научные книги по истории цивилизации – Тойнби и Даймонд, Хантингтон и Фукуяма, Пригожин и Диксон, и многие другие.

Но начиналось все с этого простого компьютерного симулятора развития сложной системы под названием «человечество». В нем было заложено в грубом наброске уже все основное – и честность, и вероломство, и наука, и экономика, и социология, и религия, и, самое главное, – неистребимая жажда постоянного развития, именуемая прогрессом. По сути, все формы эволюции в компьютерном и реальном мире возникают из взаимодействия независимых агентов системы, следующих нескольким простым правилам поведения.

О неизбежности прогресса, о его крутых виражах и о неминуемых провалах в истории цивилизаций и хочу я вам рассказать в этой главе. Ведь прошлое может нас многому научить. Наше прошлое – это такая же модель нашего мира, как и старая добрая «Цивилизация» Сида Мейера. И если в прошлой главе мы упомянули опасную ловушку «вечного сегодня», то сейчас мы расскажем о другой проблеме – о «завтра, которое не может уже наступить».

Прогресс – это латинское слово. Оно обозначает постепенное, но безостановочное движение чего-либо вперед. Многие воспринимают прогресс именно так – как ровную и накатанную дорогу, которая должна резво и неизбежно вывести нас куда-то в «безусловно светлое будущее». Однако на деле путь прогресса отнюдь не столь предопределен, и часто оказывается, что «стрела времени» перестает лететь вперед или даже возвращается назад, иногда больно раня тех, кто верит в то, что «завтра всегда будет лучше, чем сегодня». Ведь отнюдь не всегда «лучшее завтра», оцениваемое с эгоистической позиции наблюдателя, соответствует «лучшему завтра» вообще. Крах одних всегда является прологом успеха других. «Свято место пусто не бывает». Гонка прогресса не имеет финишной черты, и в этом забеге нет окончательно победивших. Есть лишь пока не проигравшие.

А Роджер Осборн заслуженно считает, что цивилизация – это символ того, что мы больше всего ценим в нашем обществе. Но это общество все чаще нам ставит неудобные вопросы о несоответствии между ценностями и историческими фактами действительности, которые заводят современность в тупики парадоксов и неопределенности, не выдавая готовых ответов, а заставляя их искать и беспокоиться о тщетности своих поисков.

Итак, посмотрим на мир в 3500 году до нашей эры.

Рис. 5. Предполагаемая карта мира: 3500 г. до н. э.

Древнейшие цивилизации мира жмутся к бассейнам крупных рек – Нила, Тигра и Евфрата, Инда и Ганга, Хуанхэ. Это – уже упомянутые нами аквадеспотии. Государства эти тоталитарны по своей сути, но они могут обеспечить своим подданным уже гораздо более сносные условия существования, нежели окружающая их «серая зона» племен охотников, собирателей и кочевников. У аквадеспотий есть еще очень несовершенная, но прогрессивная на тот момент технология пойменной системы поливного земледелия. Пойма рек грязна и полна заразы, а население там скучено и совершенно бесправно, там нет степной или лесной вольницы, но там есть главное, что двигает вперед эти сообщества, – там есть минимально необходимая стабильность.

[13]

Еда там есть всегда, и ее хватает на то, чтобы поддерживать плотность населения, абсолютно недостижимую для охотников и собирателей, живущих в «серой зоне» леса или саванны. Охотникам и собирателям для питания племени размером в несколько сотен человек надо иметь под ногами территорию размером с современную Чехию. Таким образом, плотность населения охотников и собирателей мизерна, это даже не «идеальный цивилизационный газ» кочевников-скотоводов и не «вода» первых земледельцев, а почти что полный «цивилизационный вакуум». Все современные «дикие» места Европы гораздо более обитаемы, чем местность возле Берлина в каком-нибудь 10 000 году до нашей эры. При этом дичь первобытными охотниками истребляется абсолютно хищнически, и через какое-то столетие-другое не то что животный мир – даже ландшафт целого континента может поменяться до неузнаваемости. Ведь человек начал менять мир «под себя» отнюдь не в Древнем Египте или Месопотамии – путь цивилизации начался гораздо раньше…

Нагляден в этом плане пример Австралии. Пример поучительный и предостерегающий нас одновременно. Особенно хорошо воспринимается этот пример в сцепке с постапокалиптическим циклом фильмов о Безумном Максе, повествующем о мире, в котором «внезапно» закончилась нефть. Ведь исполнитель роли Безумного Макса – молодой еще Мэл Гибсон – сам австралиец по происхождению.

Сегодня в Австралии и Новой Гвинее нет никаких сопоставимых с Евразией или даже Северной Америкой по размеру местных млекопитающих, не считая завезенной при позднейшей колонизации англичанами и голландцами скотины, здесь нет никакого зверя крупнее, чем 40-килограммовые кенгуру. Да и сам континент Австралии, на 80 % представляющий бесплодную пустыню с редкими кустарниками и практически полным отсутствием воды, сейчас совершенно непригоден для примитивного земледелия, доступного нашим предкам.

Однако такая ситуация сложилась в Австралии отнюдь не за период долгой, миллионолетней изоляции этого «суперострова» от всех остальных больших материков нашей Земли. Доисторический мир Австралии был ничуть не хуже и не беднее животного мира Евразии, Африки или обеих Америк. Можно сказать, что в Австралии Господь Бог даже создал некую «резервную копию» животного мира со своими уникальными и самобытными тварями. Другой вопрос: как были использованы все эти резервные копии? Сколько не совсем удачных попыток развития территории должен сделать человек, чтобы понять свои ошибки?

К моменту прихода человека в Австралию на вершине местной пищевой цепи находились очень необычные и странные звери. Так, например, крупнейшим хищником дочеловеческой Австралии была мегалания – семиметровый варан весом до двух тонн, крупнейшая наземная ящерица за всю историю Земли.

Кроме гигантских ящериц, на просторах Австралии встречалось много видов сухопутных бегающих крокодилов. По образу жизни они напоминали современных варанов, однако челюсти их были мощнее, а зубы походили на мясницкие ножницы, позволявшие кромсать жертву, а не отрывать от нее куски, вращаясь вокруг своей оси, как это делают сейчас их африканские и азиатские водные собратья.

Вместе с рептилиями нишу верховного хищника занимал, как и положено, лев, хотя это был особый, австралийский «сумчатый лев» – тилаколео. Это был настоящий монстр, напоминающий хвостатого шимпанзе с громадными режущими когтями на больших пальцах «рук» и достигавший размеров современного ягуара. Его длина от кончика морды и до основания хвоста составляла больше метра, высота в холке – до 70 см, а весил он более 100 килограммов. Детали скелета сумчатого льва дают основания предположить, что животное могло садиться на задние лапы, опираясь на свой сильный хвост, как это делают кенгуру, и отлично лазало по деревьям. Его зубы – это однозначно зубы хищника, однако их строение указывает на то, что предки этого создания были травоядными. Более того, его ближайшим современным родственником, исходя из строения скелета, является коала!