Ладья Харона - Юрий Фатнев

Маленький Лот любил наблюдать за суетой матросов, завидовал их разгульной жизни и мечтал стать одним из них. Но отец его был состоятельным человеком и глядел дальше. Он отдал мальчика в школу. Писцов. Несколько лет провел Лот среди глиняных табличек, изучая клинописное письмо. Открылось ему необозримое море времен, которое можно бороздить до конца своей жизни. Но, отрываясь от табличек, он жадно впитывал в себя пестроту, запахи многоязыкого города. Особенно волновали его зрительные впечатления. Деревья, животные, уличные сценки. Ночами подолгу глядел на Луну. Это в честь бога Луны был возведен храм. Он считался повелителем Ура. Ему предназначались многочисленные дары. Сам царь подчинялся воле жрецов. Не было могущественней людей в Уре. Нечего было и мечтать приблизиться к этой касте гонимому племени. В скитаниях прошла жизнь Лота. Обрел ли он покой в Содоме? Это мы скоро узнаем.

Ангел с черным крылом прервал ход моих мыслей:

— Гляди. Вон там — у ворот Содома…

— Да, — отозвался я. — Старик грелся на солнышке. Но уже прохладно. Пора домой…

— По–моему, это Лот, — высказал догадку мой спутник. — Лысый, с седой бородой. Печальный и ласковый взгляд. Длинные кисти рук между колен. Именно так должен сидеть Лот.

На всякий случай мы спросили пастуха, гнавшего мимо нас отару в Содом. Обувь его была в семицветной, тающей на глазах пыли… Он ответил утвердительно, со страхом взглянув на нас.

Почти все датчики, с какими мне приходилось беседовать, убеждены, что ангелы — идеальные создания, забывая при этом такой наш недостаток, бросающийся в глаза, как свечение. В сумерках оно становилось отчетливей. Наши фигуры были обведены мягким голубым контуром, и ничего с этим поделать было невозможно. А вы говорите: идеальные…

Он сидел у ворот Содома, испещренных грязными ругательствами, доказывающими, что здесь живут грамотные люди, и думал о любимой младшей дочери.

Когда впервые в Содоме зацвел миндаль, занесенный Лотом издалека, у него родилась Лия. Мать вынесла ее через несколько дней к деревцу подышать ароматом, и на лице дочки забрезжила первая улыбка. В жизни ее ожидало счастье.

С той поры так и повелось. Лия тянулась к деревцу, считая его самым близким существом после матери и отца. А со старшей сестрой они ссорились из–за того, что та ломала цветущие ветки. Назло Лие! Младшей казалось: сестра ломала ей руки. Это было так больно! Когда же Лия оставалась наедине с деревцем, она окунала лицо свое в бело–розовую пену лепестков и с наслаждением ощущала, как роса стекала по ее щекам. Миндаль передавал ей свою свежесть.

Мать говорила, что содомляне расхватают ее красоту завидущими глазами, поэтому Лия редко появлялась на людях.

Все годы, прожитые в Содоме, Лот мечтал уйти куда–то, где живут другие — чистые — люди. Но где их найдешь по нынешним временам? Так и состарился в ожидании: вдруг что–то произойдет, прояснится в судьбе. Между тем дочки выросли. Пришла пора подумать о женихах, т. е. породниться с содомлянами. Это было так невыносимо для Лота! Он воспринимал это как приближение беды. Ничего не имеет он общего с ними! И гоморрийцы ничем не лучше. Особенно его беспокоила судьба Лии. Она такая нежная, как миндаль, и каждый встречный готов сломать ее, как цветущую ветку, чтобы тут же бросить в пыль…

Старшая согласна выскочить хоть за черта! Ну, скажем, за Зиновия Поца. О, это стоящий человек. Один из самых богатых в Содоме. Только грубый чересчур. Его все боятся.

Лот не догадывался: старшая давно живет с Поцом. Зиновий изнасиловал ее, десятилетнюю, заодно с подружкой, стерегущей коз.

А младшей приглянулся Азария. Против этого жениха Лот ничего не имел. Плотник что надо. Пчел держит. Сад у него. Весной кажется — облако заглянуло к нему в гости. Нет, Азария — не худший вариант. Конечно, содомляне не откажутся породниться с богатым пришельцем. Лот надеялся: содомляне постепенно притерпятся к нему. Новые скитания ему уже не под силу. Что–то случилось с сердцем. Содомляне глумились над его болезнью:

— Что, праведник, скоро в рай?

И цапали край его белой одежды, чтобы оставить на ней грязные пятна.

Завидев нас издали и смекнув по нашему свечению, что путники–то — пришельцы не из мира сего, старик, сидевший у ворот, распрямился, чтобы приветствовать нежданных посланцев поклоном до земли. Причем даже складки его одежды, стлавшейся перед гостями, плавно льющимися линиями выражали гармонию, присущую его душе. Сколько столетий стерлось в памяти, сколько миров отмер- цало в глазах, но фигура Лота проступает в минувшем. Я вновь и вновь — в сотый, тысячный, миллионный раз — замечаю пыль на его щеках и бороде. И эти пылинки становятся драгоценными, коснувшись праведника. Как вы, наверно, догадываетесь, ангелы видят впотьмах так же хорошо, как и днем. В низком поклоне не было рабской униженности. Только безмерное почтение к гостям. Видно, жизнь научила его милосердию, что не очень характерно для датчиков. Большая часть их ожесточается от страданий. Я почувствовал невольное уважение к низшему существу.

Да, Господь был прав, выделив его из толпы. Подобно нам, Лот был обведен контуром, но не светящимся, а зримым только высшим существам, начиная с нас, ангелов.

В мягком голосе его, когда он обращался к нам с просьбой войти в его дом, омыть ноги, переночевать, было столько трогательной заботы, участия, тревоги за нас, захваченных сумерками в незнакомом городе, что возразить ему — значило нанести непереносимую рану его совести, и все же мы попробовали отказаться, заявив, что не смеем стеснять его, поэтому переночуем на улице, на что Лот поклялся, что не уснет в доме своем, отвергнутом путниками. Предчувствие подсказывало, что, соглашаясь переночевать в его доме, мы подвергаем опасности хозяина и его семейство, но он так настаивал… Пришлось согласиться.

Дом Лота отличался от окружающих жилищ разве что опрятностью. Во дворе — два кипариса, миндаль. Чувствовался с первого взгляда порядок. Каждая вещь лежала на своем месте. Он отпустил домой содомлян, месивших глину в конце двора. Но один из них задержался и притрусил приготовленную вязкую массу соломенной сечкой.

Эта будничная картина сжала мне сердце. Запомнилась смуглая, влажная от пота рука, рассевающая золотую в свете заката сечку.

Я‑то знал: не придется им месить саман завтра… А Лот, не догадывающийся о моих мыслях, пояснил:

— Дом стал тесным. Собираюсь лепить новый. Саман сохнет быстро. За несколько дней управимся.

Он повернулся к уходящему:

— Азария, приходи завтра пораньше. По холодку.

Ласточки носились над двором, срезая крыльями первые звезды. Но одна стояла неподвижно, как гвоздь, по шляпку вколоченный в зенит. Господь ожидал нашего возвращения на корабль. Но до этого мы должны были вывести семью Лота в безопасное место.

Замесила хозяйка тесто. Испекла она пресные хлебы. Разломили мы их. Макали в мед. Запивали родниковой водой, принесенной младшей дочкой. Мирно текла беседа. Забыл я на время, что существа эти — всего только датчики, все назначение которых — от рождения до смерти, во сне и наяву бесперебойно поставлять информацию о себе и своей планете в неведомый центр. Это прожорливое ВХИ питалось самой разнообразной пищей. Датчики были запрограммированы на то, чтобы их жизнь никогда не стала такой, какой они видели ее в своих мечтах. Порой душу мне скребла кощунственная мысль: а знал ли Господь, в каких целях используют его творение? Я еле удерживался от желания открыть ему глаза…

Но какими доказательствами я располагал? Ни одного программиста я в глаза не видел. Да и Господь так искренне возмущался порочностью жителей Содома и Гоморры… Потом я нашел объяснение этому феномену. Просто Господь не был склонен к ересям, обуревавшим меня. Ему и в голову не приходило, что у Сатаны свои цели и он сотворил ВХИ для того, чтобы заставить божье творение вкалывать на себя. Для чего? Бог знает… Или наоборот — его и не пригласили на важное совещание, породившее ВХИ. Там были шишки покрупней. Господь же был узким специалистом: ну, играючись, запустил волчок солнечной системы, ну, сляпал на скорую руку Адама и Еву, не особенно фантазируя, по своему подобию… Так бы и выгуливались по райскому саду, если бы не понадобились Сатане. Он–то и наладил их серийное производство.

Наверно, я не слишком учтиво рассуждал о своем непосредственном начальстве. Возможно, в какой–то степени я тоже служу ВХИ и рано или поздно эти мои рассуждения станут достоянием гласности… Ох и влетит мне от Господа! Впрочем, ко мне он относился с большим доверием, чем к Ангелу с черным крылом, который высказал однажды при нем совершенно абсурдное желание: сбросить с себя ангельское обличье и родиться на Земле человеком. Вот Господь и прихватил его в эту экспедицию, чтобы тот вдоволь полюбовался, что представляют собой люди. Более наглядного примера, чем Содом и Гоморра, нельзя было вообразить. Да я забыл сказать… относительно имени или клички своего спутника. Он уверял, что получил ее много позже. Этот эпизод из вознесения Иисуса Христа не найдете в Библии. Ах, я опять отвлекся…