Берёзовая роща. Плащаница царя Герода - Андрей Шилин

Тактику боевых действий я решил избрать прежнюю и отказался от «игры на своём поле». Не буду светиться на улице и водить избранных на виду у людей. И так в прошлый раз попался на глаза свидетелям. Отправлюсь к волку в логово. А для успешности мне поможет тоже костюм волка, ну, то есть, сотрудника полиции. Для совершения обряда я выбрал время полуденное, когда, вроде бы, все на работе, но многие могут ехать домой на обед. У многих уже обед. У участкового в том числе. Думаю, он не помешает, ведь его квартира не в этом доме. Да и у меня будет свободный час, думаю, мне хватит.

Взяв с собой острый перочинный нож, купленный в далёком детстве в память о курорте, я взял резиновую дубинку и быстрым шагом отправился творить добро. По дороге я увидел вдруг, как на меня даже люди смотрят с восторгом. Я даже мысленно залюбовался собой со стороны. Форма служителя закона как бы требовала от меня своего. Я снял кошку, дико орущую на самой верхушке яблони, разнял дерущихся мальчишек, разогнал алкашей на детской площадке. И затем с чувством выполненного долга чести отправился по долгу совести.

Настойчиво позвонив в дверь, сдвинув брови, я… было не опешил, когда в дверях увидел поджарое тело, завёрнутое в банный халат (татарский на вид), и с сеточкой на волосатой голове. Во время собравшись, я втолкнул удивлённого идиота в комнату со словами: «Это что же происходит? Вы почему, гражданин Григорьев, нарушаете дисциплину? Вы зачем с балкона водяные бомбочки в прохожих бросаете? Да это пахнет пятнадцатью сутками! В КПЗ». Ошарашенный, он только и мог переспросить: «Где?» Я показал скрещёнными пальцами рук решётку и указал рукой на окно, и, когда он повернулся по направлению моего указательного пальца, я размахнулся резиновой дубинкой и со всей силой двинул мерзавца по темени: «Вот тебе!» – и его голова послушно ушла вниз. Соскочившая с волос сеточка повисла на дубинке.

Я осмотрелся и прислушался. Свидетелей быть не могло. Только залепленные жевательной резинкой дверные глазки смотрели на меня безучастно. Я вошёл и закрыл дверь на замок. Хозяин дома уже дёргал ногой, и мне показалось, что я его одним ударом прикончил. Это было несправедливо. Прикоснувшись пальцами к шее битого, я убедился, что ещё час жизни у него есть. Только какой жизни?

Наручники – мои постоянные спутники. Не раз они мне помогали. Пристегнув руки гражданина к трубе а ноги привязав к гире, которую приволок из коридора, я вынул перочинный нож и разрезал его одежду на манер мясников, которые надрезают шкуру животного на бойне, чтобы её легче было содрать. Моему взгляду открылось заурядное тело обычного смертного.

Я плеснул ему в лицо из чашки со стола, и большое коричневое пятно кофе растеклось по лицу. Эта процедура возымела положительные последствия – тело стало приходить в себя. Я переспросил: «Гражданин Гаврилов Алексей Викторович?» Он: «Не-не-не-знаю. Что это? Как вы?» – «Я обвиняю Вас в том, что Вы причастны к смерти Есиковой Алины Андреевны, Тучкова Ивана Денисовича, Павлова Фёдора Петровича, благодаря Вашим действиям разрушились семьи Аброськиных и Мишевых, попала в психиатрическую больницу Синицына Светлана Александровна, получил инвалидность Кирюшин Андрей Гаврилович, семья Фатюшиных в кредитной яме, и многое, многое, многое…» Всё перечислить я не смог – меня мучили порывы гнева. «Я не виноват. Богом клянусь! Это правда. Бог свидетель!» – заверещал преступник голосом Володарского. Я не ожидал, что такое существо в свой смертный час не оставит заведённых привычек. Но его нельзя слушать, нельзя позволять ему говорить. И я ткнул его шокером прямо в раскрытую пасть. Шокер был почти разряжен, но от его действия язык урода перестал действовать. Он только тупо моргал своими глазами.

«Кто же ты? – спросил я и тут же продолжал, – не трудись отвечать. Я скажу тебе. Ты – даже не животное, ты – мутант! Где-то глубоко в тебе живёт человек. Хороший. Добрый. Любящий. Я тебе покажу его. Ты будешь счастливый и настоящий». Я одел полиэтиленовый плащ, посмотрел на часы. «У нас уйма времени, дружище, – радостно сказал я, – целых 45 минут». С этими словами я сделал ему уколы лидокаина в грудь, ноги и руки. Затем я достал нож. «Тебе не будет больно». – успокоил я его. Через пять минут я стал разоблачать избранного. Видя, как сдирается кожа с его тела, он только тихо плакал. Последней была сорвана кожа с лица. «Я не прощаюсь, а вечером навещу тебя, – продолжал я его успокаивать, – и мы вместе за тебя порадуемся». Вечером я обнаружил его мёртвым, с раскрытым ртом. Я снял наручники, зачехлил видеокамеру, подошёл к мертвецу, перевернул его и вырезал на единственном нетронутом клочке кожи на его спине фразу, которой он был достоин.

Вернувшись домой, я вспомнил взгляд, который был на обезображенном лице, и слёзы брызнули из моих глаз.

Видео я так и не посмотрел…

4

– Благодарю тебя, мой друг Моше, – радостно вещал счастливый тетрарх, обнимая сгорбленную фигуру живописца и целуя его в жёлтое мрачное лицо, – Наконец-то ты избавишь меня от ежедневных ночных кошмаров.

Возбуждённое состояние Антипы объяснялось многими причинами. Во-первых, нервозность, с которой он приветствовал появление картины, была вызвана бессонницей, которая нападала на него, как только первые сумерки касались нижних ступеней дворца. Со временем к бессоннице, присоединилась мания преследования. Всё чудилось озирающемуся властителю, что кто-то его выслеживает. Он стал резким, грубым. Однажды он закимарил днём за столом. Вдруг резкий звук разбудил его. Ничего особенного – рабыня с подноса уронила серебряное блюдо. Это не то, чтобы напугало царственную персону, а, явившись как бы усилителем параноидальных иллюзий, ввело правителя в бесконтрольную агрессию. Схватив с пола, что было под рукой, то есть кочергу, он начал размахивать орудием перед лицом обезумевшей от ужаса девушки, и рассёк ей кожу на голове и срезал кончик уха. Для того времени – дело житейское, и, она, поревела да успокоилась, особенно когда увидела перед собой на блюде горку серебра.

– Господин, – попросил Арик, – нам бы поговорить с глазу на глаз.

– Всё успеется, всё успеется. – напевал господин, поигрывая бровями в такт какой-то мелодии. – Друзья, – обратился он к присутствующей знати, – Я хочу вам что-то показать. Портрет Герода Великого!

В неожиданно наступившей тишине одиноко прозвучал испуганный звон упавшего кубка. Только Арик Моше вскрикнул: «Не надо!» Все взоры были прикованы к бледной горбоносой физиономии с хищным взглядом в центре холста. Казалось, никто не дышит. Моше боком, не глядя, подошёл к полотну и прикрыл изображение рабочей тканью. Все облегчённо выдохнули.

– Ну, друг, ты превзошёл всех, кого можно и кого нельзя. Такого я ещё не видел. Отец выглядит точь-в-точь как в последний день. – проговорил тетрарх, как только они уединились.

– Подожди, господин, – перебил его Моше, – ты ещё не знаешь тайны картины. Я прошу тебя, умоляю всем, чем только можно умолять, спрячь где-нибудь эту картину и не доставай никогда.

– Ты сошёл с ума. Так обращаться с изображением самого Герода Великого. Да ты забыл, как на монетах с изображением сего властителя запрещалось под страхом казни даже протирать от грязи изображение.

– Господин. Картина не принесёт счастья, а уж спокойствия лишит на долгие годы. Холст проклят, краски прокляты, талант проклят от рождения.

– Напугал ты меня. Ладно, уберу портрет (здорово же ты рисуешь, как будто лично знакомы), вот повисит немного в спальне.

– Ни в коем случае! Если дорога жизнь, то поступишь, как я прошу. Ещё одно условие: в картину с близи не смотреть. Иначе – беда!

Как бы в подтверждение слов в общем зале раздался испуганный женский крик и шум борьбы. Антипа и Арик бросились на тревожные звуки. У открытой картины стояло несколько человек в замешательстве. Ближе всех к страшному изображению стоял молодой белолицый юноша с ножом в руке и мутным взглядом – племянник Антипы. На режущей кромке ножа ярко рделись пятна крови. Неподалёку стоял на одном колене мужчина, наклонив голову и держась за живот. Порез был небольшой. Ножом только скользнули, но вид крови привёл властителя в сознание.

Арик быстро набросил на полотно чехол и унёс в комнату, взглядом настойчиво приглашая заказчика художественной работы пройти с ним. Антипа не заставил себя долго ждать. Жестом махнул прислуге, застывшей в страхе и страже, не ожидавшей таких событий. Раненым и нарушителем занялись. Тетрарх, войдя вслед за Ариком, тревожно покосился на чёрный чехол прислонённого к стене портрета и, как будто испугавшись чего-то, быстро подошёл к художнику и, схватив его за грудки, прошептал:

– Признавайся, в чём дело? Что ты натворил? Арик был доволен, что теперь-то его слова не будут поняты превратно.