Дорога ярости - Дэвид Вебер

Этого не случилось. И это было странно. Все образы были с ней, ясные и смертельные в своих четких деталях. Все, кого она любила, были мертвы, уничтожены с циничным садизмом. Но агония не овладела ею.

Она подняла руку ко лбу и нахмурилась. Мысли были яснее, чем обычно, но странно разделены.

Мелькали воспоминания, безжалостные и четкие, как голографическое видео, но удаленные, как будто она смотрела сквозь замедляющие время линзы. Что-то дразнящее приберегалось напоследок…

Рука замерла, глаза расширились, когда она внезапно вспомнила о завершающем безумии. Голос в голове! Ерунда. И все же… Она оглядела комнату, в которой находилась, понимая, что не могла выжить и увидеть все это.

<Ты должна была выжить>, – сказал холодный ясный голос. – <Я обещала тебе месть. Чтобы мстить, ты должна жить.>

Она замерла, громадными глазами уставившись во тьму, но в их глубине не было паники. Они были холодными и тихими, потому что ужас тихого голоса ослаблялся стеклянным щитом, присутствие которого она ощущала, не прикасаясь к нему.

– Кто… ты? – спросила она пустоту, и глубоко внутри ее раздался беззвучный смех.

<Смертные забыли нас, увы. Как вы непостоянны… Ты можешь называть меня Тисифоной.>

– Тисифона… – Что-то знакомое ускользало от нее в этом имени…

<Ну, ну.>

Голос звучал, как хрустальный, звенел, казалось, готовый разбиться. Этот безмятежный, успокаивающий характер казался ему чуждым.

<Когда-то ваш род называл нас эриниями. Это было очень давно. Нас было трое: Алекто, Мегера… и я. Я – последняя из фурий, малышка.>

Глаза Алисии открылись еще шире, а затем закрылись совсем. Самый простой ответ уже пришел к ней: она сошла с ума. Это, конечно, было более рационально, чем беседа с персонажем античной мифологии. Но она знала, что ответ неверный. Ее губы дернулись. Сумасшедшие всегда знают, что они нормальны. И кто, кроме сумасшедшей, был бы так спокоен в подобный момент?

<При всех своих навыках вы, люди, совершенно слепы. Вы потеряли способность верить в то, чего не можете потрогать. Разве ваши «ученые» не имеют ежедневно дело с вещами, которые могут лишь описать?>

– Сдаюсь, – пробормотала Алисия, встряхнувшись. Иммобилизующий бандаж держал ее левую ногу в колене и бедре легче, чем пластикаст, но мешал приподняться на локтях. Она отбросила волосы с лица и огляделась. Увидев пульт управления кроватью, она вытянула руку и скользнула гамма-рецептором по пульту. Она так давно не пользовалась им, что прошло долгих десять секунд, прежде чем установилась нужная связь. Кровать мягко зажужжала, приподняв плечи. Она успокоилась в сидячем положении и вытянула шею, оглядывая комнату.

– Предположим, я верю в тебя… Тисифона. Где ты?

<Ты достаточно умна, Алисия Де Фриз.>

–  То есть, – осторожно сказала Алисия, чувствуя мелкую дрожь страха сквозь стеклянный щит, – ты в моей голове.

<Разумеется.>

– Понятно. – Она глубоко вздохнула. – Тогда я должна висеть под потолком и нести всякую чушь.

<Вряд ли это поможет нашему делу. Поэтому я не могу этого позволить. Не могу сказать, добавил голос суховато, что ты не пытаешься это сделать.>

– Ну, – Алисия удивила себя улыбкой, пренебрегая нахлынувшим на нее безумием, – это было бы самым рациональным поступком.

<Рациональность – слишком уж переоцениваемый товар, малышка. Безумие занимает свое место, но оно затрудняет речь, не правда ли?>

– Пожалуй, да. – Она прижала руки к вискам, чувствуя правой ладонью прямоугольник подкожного альфа-рецептора, и облизнула губы. – Это из-за тебя я… больше не чувствую боли?

Она говорила не о физической боли, и голос знал это.

<Да. Ты солдат, Алисия Де Фриз. Достигнет ли воин, обезумевший от потери, своей цели или умрет от оружия противника? Потери и ненависть имеют свою силу, и их нужно использовать. Но я не позволю им использовать тебя. Не сейчас.>

Алисия снова закрыла глаза. Губы дрожали. Она была благодарна за стеклянный щит между ней и ее горем. Она чувствовала, что щит, сооруженный Тисифоной, отделяет ее от бесконечной, черной, как ночь, печали, готовой засосать и погубить ее. Но к ее благодарности примешивалось и сожаление, как будто у нее отняли нечто по праву принадлежащее ей, что-то драгоценное, хотя и жестокое.

Она еще раз судорожно вздохнула и снова опустила руки. Либо Тисифона существует, либо она безумна, однако она может вести себя так, как если бы была совершенно нормальна. Она распахнула больничную пижаму и осмотрела красную линию на груди и такие же на животе. Боли не было, экспресс-заживление делало свое дело: рубцы уже наполовину рассосались. Скоро они полностью заживут – но они подтверждают серьезность повреждений. Она запахнулась и откинулась на подушки.

– Когда меня ранило?

<Время смертные измеряют лучше меня, малышка. Там, где мы с тобой были, оно не существует вовсе. Но три дня прошло с тех пор, как они принесли тебя сюда.>

– Где мы были?

<Ты умирала, а я не та, что была когда-то. Моя сила исчезла вместе с моими другими «я». Кроме того, я склонна ранить более, чем лечить. Раз я не могла тебя вылечить, я взяла тебя туда, где время не имеет значения, пока не пришли те, кто тебя искал.>

– Можно объяснить немного понятнее?

<Как ты объяснишь слепому, что такое синева?>

– Ты говоришь, как задницы из разведки.

<Нет. Они врали тебе. Я знаю, что делала, и сказала бы тебе, если бы ты могла понять.>

Алисия надула губы, удивленная сообразительностью Тисифоны.

<Как же мне не понять, я провела целые дни, копаясь в твоей памяти, малышка. Я знаю о твоем полковнике Ваттсе.>

– Он вовсе не мой. – Голос Алисии внезапно стал жестким. Всплеск гнева застал Тисифону врасплох, проник сквозь стеклянный щит, когда Алисия вспомнила полный хаос шеллингспортского рейда. Она подавила ярость с умением, которое Тисифона могла только молча оценить, но не улучшить. – Хорошо, вот ты здесь. Зачем? Что ты собираешься делать?

<Ты рвалась мстить, и ты отомстишь. Мы найдем твоих врагов, ты и я, и уничтожим их.>

– Мы вдвоем? – Смех Алисии был неприятным. – То, чего не может вся Империя? Почему ты так уверена в этом?

<Вот почему,> тихо сказал голос, – и голова Алисии вздернулась. Ее губы оттянулись назад, сжатые зубы обнажились, из горла вырвался сдавленный рык снегопарда. Неистовая ярость наполнила ее, хлынув сквозь щит, чистая, как ядро звезды. Горе и утраты были в этой ярости, но они были топливом пламени, а не жаром. Ее жестокость обжигала. Алисия встревожилась, так как даже система жизнеобеспечения начала реагировать на эту ярость.