Разоблачения дипломатической истории XVIII века - Карл Маркс

Итак, он очень тщательно скрывает свои истинные намерения вплоть до того времени, когда предстояло высаживать десант, а затем внезапно отказывается присоединиться к нему и откладывает его до следующей весны, уверяя, что тогда он сдержит свое слово. Но заметьте, как говорят некоторые наши газеты, только при условии, если ему не удастся заключить выгодный мир со Швецией. Этот эпизод при сопоставлении со ставшим нам теперь известным сообщением о его переговорах с королем шведским о сепаратном мире является новым примером его хитрости и ловкости. Он располагает тут двумя средствами для достижения своих целей, и одно из них должно сослужить ему службу. Царь несомненно знает, что будет весьма трудно достигнуть соглашения между ним и королем шведским. С одной стороны, он никогда не согласится отказаться от тех морских портов, ради приобретения которых начал эту войну и которые совершенно необходимы для осуществления его великих и обширных замыслов; с другой стороны, король шведский будет считать отказ от этих же портов прямо противоречащим своим интересам и, если будет возможно, помешает этому. Но вместе с тем царь настолько хорошо знает благородный и рыцарский характер его величества короля шведского, чтобы не сомневаться, что он скорее пожертвует своими интересами, чем уступит в вопросах чести. Отсюда следует, как справедливо полагает царь, что его величество король шведский должен меньше негодовать на него, хотя и начавшего несправедливую войну, но весьма часто дорого платившего за нее, ведя ее все время с переменным успехом, чем на некоторых его союзников, которые, воспользовавшись несчастьями его величества короля шведского, недостойным образом напали на него и заключили договор о разделе его владений. Поэтому в отличие от своих союзников, которые при любых обстоятельствах не жалели порицаний, даже весьма недостойных (запугивающие ноты и оскорбительные манифесты), царь, чтобы еще больше подладиться к духу своего великого противника, все время чрезвычайно учтиво отзывается о своем брате Карле, как он его именует, продолжает считать его величайшим полководцем в Европе и даже публично заявляет, что больше поверит его слову, чем усерднейшим уверениям, клятвам и даже договорам, заключенным со своими союзниками. Он полагал, что такое уважительное обращение могло бы, возможно, произвести более глубокое впечатление на благородную душу короля шведского и его можно будет убедить скорее пожертвовать реальной выгодой в пользу великодушного противника, чем уступить в менее важных вопросах тем, кто поступил с ним дурно и даже бесчеловечно. Но, если эти действия и не увенчаются успехом, царь все же остается в выигрыше, вызвав этими сепаратными переговорами тревогу у своих союзников и, как мы видим из газет, усилив в них стремление сохранить его приверженность к союзу с ними, что должно им стоить весьма серьезных предложений и обещаний. Тем временем он оставляет датчан и шведов, глубоко увязших в войне между собой и ослабляющих друг друга так быстро, насколько возможно, и обращает свое внимание на Империю и ее протестантских монархов. Под разными благовидными предлогами он не только заставляет свои войска, вернувшиеся из Дании, совершать марши и контрмарши по некоторым территориям, но также постепенно продвигает в сторону Германии те силы, которые держал все это долгое время в Польше под предлогом помощи королю (Августу II. Ред) против его недовольных подданных, волнения которых он сам все время и возбуждал больше всех. Он учитывает, что император занят войной с турками, и поэтому на весьма успешном опыте убеждается, как мало возможности у его императорского величества употребить свою власть для зашиты членов Империи. Его войска остаются в Мекленбурге вопреки самым настоятельным требованиям вывести их. Его ответы на все эти требования полны таких доводов, будто он намерен предписывать Империи новые законы.

Теперь предположим, что король шведский сочтет более почетным заключить мир с царем и перенести силу своего гнева на своих менее великодушных противников. Какое сопротивление смогут тогда оказать имперские князья, и именно те из них, которые необдуманно впустили к себе 40000 московитов, чтобы защищать спокойствие Империи против 10 или 12 тысяч шведов? Какое сопротивление смогут они ему оказать, спрашиваю я, когда император уже вовлечен в войну с турками, а поляки, даже когда они установят мир между собой (если после бедствий столь продолжительной войны они еще будут в состоянии что-нибудь предпринять), обязаны согласно договору оказать свою помощь борьбе против общего врага христианства.

Могут сказать, что я делаю серьезные и неожиданные выводы из очень незначительных предпосылок. Тому, кто выдвинет такие возражения, я предложу в ответ оглянуться назад и поразмыслить, почему я показываю, как он из столь незначительной при своем выходе на сцену фигуры, несмотря на самые невероятные и почти непреодолимые трудности, ныне стал уже такой силой и каким образом он, по признанию самих голландцев, его защитников, стал угрозой спокойствию не только своих соседей, но и всей Европы.

Но мне опять возразят, что у него нет никакого повода ни заключать мир со шведами отдельно от датчан, ни объявлять войну другим монархам, с некоторыми из которых он состоит в союзе. Те, кто думает, что эти возражения неопровержимы, не принимают во внимание ни натуру, ни цели царя. Голландцы, далее, признают, что он затеял войну со Швецией без особого повода. Тот, кто начал войну без какого-либо особого повода, может и мир заключить без такого повода и таким же образом начать новую войну. Когда его величество (император австрийский) был вынужден вести войну с оттоманами, то он, как мудрый монарх, вел ее большими силами, как и следовало из политических соображений. Но тем временем разве не может и царь, тоже мудрый и могущественный монарх, по его примеру напасть на соседних монархов, являющихся протестантами? Если он сделает так, то - я дрожу, говоря это - не исключена возможность, что в наш христианский век протестантская религия будет в значительной мере уничтожена, а православные и католики смогут снова стать единственными христианскими претендентами на мировую империю. Одна только возможность этого является достаточным предостережением для морских держав и всех других протестантских монархов, чтобы побудить их к посредничеству с целью заключения мира со Швецией и содействовать ей в укреплении вновь ее военной силы, без чего никакие приготовления не могут обеспечить им нужной безопасности. И это необходимо сделать немедленно и своевременно, прежде чем король шведский, в отчаянии или из мести, отдастся в руки царя. Ибо верным является правило (которому должны были бы следовать все монархи, а царь в настоящее время, по-видимому, следует ему слишком усердно в ущерб спокойствию христианского мира): умный человек не должен церемониться и только ожидать благоприятных обстоятельств. Нет, он даже должен применяться к ним. Что же касается царя, то я осмелюсь сказать ему в похвалу, что вряд ли кто-нибудь превзойдет его в этом отношении. Он, по-видимому, действует в точном соответствии с поворотом событий. Ничто так не содействует успеху наших начинаний, как использование времени и обстоятельств, ибо время приносит с собою благоприятные условия для дела. И если вы их упустите, все ваши замыслы не будут иметь успеха.

Короче говоря, дело, по-видимому, принимает теперь настолько критический оборот, что нужно возможно скорее добиться для шведов мира на таких выгодных для них условиях, которые мог бы предложить им царь и которые были бы совместимы с щепетильностью короля шведского в вопросах чести и с сохранением протестантских интересов. Эти условия должны заключаться по меньшей мере в возвращении всех его прежних владений в Империи. В политике, как и во всем другом, давно доказанную определенность наверняка следует предпочесть неопределенности, хотя и подсказанной весьма вероятными предположениями. И может ли быть что-нибудь надежнее передачи Швеции областей, принадлежавших ей в Империи, чтобы приблизить ее и сделать ее более способной охранять протестантские интересы вместе с имперскими вольностями, которые она не так давно отстояла? Может ли быть что-нибудь более достоверным, чем то, что это королевство, благодаря указанным мерам, охраняло во всех случаях вышеуказанные интересы уже около восьми десятков лет? Может ли по отношению к его величеству нынешнему королю шведскому быть что-нибудь достовернее приводимых мною ниже слов ее величества покойной королевы Анны в письме к нему (Карлу XII. Ред.), написанному притом в то время, когда у власти стояло вигское министерство, а именно: "как подобает истинному государю, герою и христианину, главной целью его стремлений было укрепление страха божьего среди людей, и при этом он не настаивал на своих собственных частных интересах".