Джунгли - Эптон Синклер

За свалкой высился большой кирпичный завод с дымящимися трубами. Вначале тут брали глину для кирпичей, а потом в образовавшуюся яму стали сбрасывать мусор, и это показалось Юргису и Онне замечательной выдумкой, характерной для такой предприимчивой страны, как Америка. Немного поодаль была другая огромная яма, которую уже вырыли, но не успели засыпать. Там стояла вода, стояла все лето, туда стекала окрестная грязь, и все это начинало гнить в лучах горячего солнца; а потом зимою кто-то придумал вырубать оттуда лед для продажи населению. Переселенцам и это понравилось, ибо они не читали газет и головы их не были забиты тревожными мыслями о «микробах».

Юргис и Онна стояли там, пока солнце не зашло. Небо на западе стало кроваво-красным, верхние этажи домов запылали. Однако Юргис и Онна не замечали заката, они стояли к нему спиной, и помыслы их были устремлены к Мясному городку, видневшемуся вдалеке. На небе четко вырисовывались черные силуэты зданий: кое-где над ними высились огромные трубы, которые изрыгали потоки дыма, уносящегося на край света. Этот дым казался сейчас какой-то симфонией красок: в зареве заката он отливал и черным, и коричневым, и серым, и багровым. Все мерзкое, что было связано с этим местом, исчезло в сумерках. Мясной городок казался воплощением мощи. А Юргису и Онне, не отрывавшим от него глаз, пока тьма не поглотила его, он представлялся сказочным видением, повествующим о человеческой энергии, о кипучей деятельности, о работе для тысяч и тысяч людей, об удаче и свободе, о жизни, о любви, о радости. И, когда они уходили рука об руку, Юргис сказал:

— Завтра я пойду туда и получу работу.

Глава III

В качестве торговца гастрономическими товарами Иокубас Шедвилас успел обзавестись множеством знакомых. Среди прочих знал он и одного из специальных дэрхемовских полисменов, в чьи обязанности нередко входило выискивание подходящих рабочих. Иокубас еще никогда не обращался к нему, но был убежден, что сможет через этого человека устроить на работу кое-кого из своих друзей. Посоветовавшись, решили, что он будет просить за старого Антанаса и Ионаса. Юргис не сомневался, что сам он устроится на работу без посторонней помощи.

И, как уже было сказано, Юргис не ошибся. Он не простоял и получаса у ворот бойни Брауна, как один из мастеров заметил его фигуру, возвышавшуюся надо всеми, и знаком подозвал его к себе. Последовал краткий деловой разговор:

— Говоришь по-английски?

— Нет, литовец. (Юргис старательно заучил это слово.)

— Работу?

— Да. (Кивок.)

— Раньше здесь работал?

— Не понимай.

(Мастер знаками пояснил свой вопрос. Юргис энергично замотал головой.)

— Сгребать кишки?

— Не понимай. (Отрицательно покачал головой.)

— Zarnos. Pagaiksztis. Szluota[7]. (Подражательные движения.)

— Да.

— Видишь дверь? Durys?[8] (Мастер показал на дверь.)

— Да.

— Завтра в семь утра. Понял? Rutoj! Prieszpietys! Septyni![9]

— Dekui, tamistai! (Благодарю вас!)

Вот и все. Юргис повернулся, потом, озаренный, словно молнией, сознанием своей победы, издал вопль, подпрыгнул и помчался во весь дух. Он устроился на работу! Он устроился на работу! Всю дорогу он летел, как на крыльях, и ураганом ворвался в дом, к негодованию многочисленных жильцов, которые только что вернулись с ночной смены и собирались спать.

Тем временем Иокубас повидал своего друга-полисмена, тот его обнадежил, и все были счастливы. И так как больше делать в этот день было нечего, то, оставив лавку под присмотром Люции, Иокубас отправился показывать друзьям достопримечательности Мясного городка, словно помещик, который водит друзей по своим владениям; ведь он был старожилом, все эти чудеса появились на его глазах, и в нем жила гордость собственника. Пусть вся местность принадлежит мясным королям, он заявлял права только на окрестные виды, а против этого никто не мог возразить.

Они шли по оживленной улице, которая вела к бойням. Было еще раннее утро — самое напряженное время. Равномерный поток людей вливался в ворота: в этот час на работу выходили служащие — конторщики, стенографистки и прочие. Женщин ожидали большие повозки, запряженные парой лошадей, которые пускались вскачь, как только заполнялись все места. Откуда-то, словно далекий рев океана, доносилось мычание скота. И теперь наши друзья пошли на этот звук, сгорая от нетерпения, словно дети, завидевшие зверинец, на который все это было очень похоже. Они перебрались через железнодорожное полотно и тут по обеим сторонам улицы увидели загоны, набитые скотом; им хотелось остановиться и посмотреть, но Иокубас потянул их к лестнице, которая вела на висячую галерею, откуда все было видно. Там они застыли, затаив дыхание, раскрыв глаза от удивления.

Большая часть территории боен, занимавших свыше квадратной мили, была отведена под загоны для скота; на север и на юг, куда хватал глаз, простиралось море загонов. И все они были забиты животными — просто не верилось, что в мире может быть столько скота. Огромные мычащие волы и маленькие, только что родившиеся телята; молочные коровы с добрыми глазами и свирепые длиннорогие техасские быки. Бурые, черные, белые и рыжие, старые и молодые. Рев стоял такой, словно здесь были собраны стада со всего света; потребовался бы целый день, чтобы сосчитать одни только загоны. Между загонами тянулись длинные проходы, через равные промежутки перегороженные воротами, и Иокубас сообщил, что этих ворот здесь двадцать пять тысяч. Он недавно прочел в газете статью, пестревшую такими цифрами, и испытывал огромную гордость, повторяя их гостям и слушая, как те вскрикивают от удивления. В известной степени это чувство гордости разделял и Юргис. Разве он не получил места и не стал частицей этого муравейника, колесиком этой удивительной машины?

По проходам скакали всадники в высоких сапогах и с длинными хлыстами; вид у них был чрезвычайно занятой, они что-то кричали друг другу и погонщикам скота. Это были скотопромышленники и их агенты, прибывшие из отдаленных штатов, маклеры, комиссионеры и представители всех крупных боен. Порою они останавливались, осматривали какой-нибудь гурт и перебрасывались краткими деловыми замечаниями. Покупатель кивал головой или опускал хлыст — это означало, что сделка состоялась, и он отмечал ее в своей записной книжке, рядом с сотнями других заключенных этим же утром сделок. Затем Иокубас показал место, где скот взвешивали на огромных автоматических весах, рассчитанных на сотни тысяч фунтов. Иокубас и его гости стояли неподалеку от восточных ворот, а вдоль всей восточной стороны боен протянулись железнодорожные пути, куда всю ночь прибывали поезда со скотом. Теперь загоны были полны, но к вечеру они опустеют, и все начнется сначала.

— А что станется со всей этой скотиной? — удивилась тетя Эльжбета.

— К ночи их всех зарежут и выпотрошат, — ответил Иокубас. — По другую сторону боен тоже проходит железная дорога; по ней увезут мясо.

Он сообщил, что сеть рельсовых путей внутри боен составляет двести пятьдесят миль. По ним ежедневно прибывает около десяти тысяч голов крупного рогатого скота, столько же свиней и около пяти тысяч овец, а это означает восемь — десять миллионов живых существ, ежегодно превращаемых в пищу. Если стоять и наблюдать, то можно заметить, как по направлению к бойням словно катится волна прилива. Скот перегоняли к мосткам в пятнадцать футов шириной, высоко поднятым над загонами. Животные шли по этим мосткам безостановочным потоком. Было жутко смотреть на них: ни о чем не подозревая, они спешили навстречу своей судьбе — настоящая река смерти. Но наши друзья не обладали поэтическим воображением, и это зрелище не показалось им символом человеческого удела — они думали только о том, как удивительно разумно все здесь устроено. Мостки, по которым двигались свиньи, полого поднимались на большую высоту — вровень с крышами зданий, расположенных в отдалении. Иокубас объяснил, что наверх свиньи поднимаются сами, а потом проходят через все стадии обработки, необходимой для превращения их в свинину, спускаясь вниз под действием собственного веса.

— Здесь ничто не пропадает даром, — сказал он, а затем рассмеялся и сострил, довольный, что его неискушенные друзья примут эту шутку за его собственное изобретение. — В дело идет вся свинья целиком — кроме ее визга.

Напротив здания главной конторы Брауна маленький клочок земли порос травой, и вам не мешает узнать, что это была единственная зелень во всем Мясном городке; точно так же острота о свинье и ее визге — коронный номер всех проводников — была единственным проблеском юмора, который вы здесь могли встретить.

Вдоволь насмотревшись на загоны, вся компания направилась к массиву зданий, занимающих центральную часть чикагских боен. Эти кирпичные здания, покрытые многолетними отложениями сажи из фабричных труб, были сверху донизу испещрены рекламами, и посетитель внезапно догадывался, что тут-то и находится источник множества терзаний, омрачающих его жизнь. Здесь производились продукты, восхвалением которых его так изводили, — изводили рекламами, уродовавшими местность, по которой они проезжали, изводили крикливыми объявлениями в газетах и журналах, изводили глупыми, но навязчивыми стишками и уродливыми плакатами, подстерегавшими его за поворотом каждой улицы. Тут выделывались Брауновские Неподражаемая Ветчина и Бекон Высшего Качества, Брауновская Готовая Говядина, Брауновские Лучшие Колбасы! Тут была штабквартира Дэрхемовского Первосортного Сала, Дэрхемовского Бекона для Завтраков, Дэрхемовских Говяжьих Консервов, Консервированной Ветчины, Жареных Цыплят, Несравненного Удобрения!