Империя коррупции. Территория русской национальной игры - Владимир Соловьев

Опять-таки, можно вспомнить долгие дружеские отношения Владимира Владимировича с генералом Виктором Черкесовым и его женой и заметить, что в момент резкого столкновения Черкесова с Николаем Патрушевым и Сергеем Ивановым Путин принял соломоново решение, в результате которого все трое потеряли свои позиции. В ходе же дальнейшего развития событий, в зависимости от внутренних обстоятельств, вновь обретенные участниками недавнего конфликта позиции были неравновесны и неравнозначны. Очевидно, что Путин уж точно никому лично не мстил и не пытался добить ни оппонентов, ни друзей, в какой-то момент времени позволивших себе решение или высказывание, которые, по мнению премьер-министра, могли бы поставить его в сложное положение. Но увы, зачастую имеет место трагическое несоответствие уровня личной ответственности Путина и уровня личной ответственности его друзей, которые считают, что дружба с ним – скорее индульгенция, чем обязательства.

Глава 4

Важный момент, который не следует упускать из виду, заключается в том, что феодальный принцип кормления всегда вступает в конфликт с капиталистическим принципом священности и неприкосновенности частной собственности. По большому счету, это две противоположные системы. После отказа от социалистической системы российское общество столкнулось с реальной необходимостью существовать в разностороннем и сложном юридическом поле. Как следствие, Думе приходилось принимать новые законы, что, в свою очередь, должно было привести к появлению органов, надзирающих за этими законами и защищающих право собственности – то есть судов. Да, конечно, суды в России были всегда. Но никогда на них не падал такой объем работы, а главное, никогда их деятельность не была под таким пристальным наблюдением.

Что же показало пристальное наблюдение за деятельностью судов? То, что ее нельзя пускать на самотек. Хорошо, что в России не действует англо-саксонское право, а то вдруг, не дай бог, здесь стал бы работать прецедент! Это же какой ужас! Ведь тогда получается, что решение, принятое где-нибудь в Ханты-Мансийске за большие или небольшие деньги либо бывшее попросту ошибочным, оказалось бы вдруг законом для всех остальных. Нет уж. У нас по двум абсолютно одинаковым делам могут быть вынесены два принципиально разных решения суда. И не надо искать в этом логики – надо искать суть.

Начало этому явлению положили веселые юноши 90-х годов, позже получившие название олигархов, которые гуляли по России, как по буфету. Осознав всю силу судебных решений, они пользовались этим самым отсутствием прецедентного права налево и направо, скупая на корню все подряд. Именно поэтому абсолютно безнадежной выглядела бы попытка на территории, где основным экономическим игроком был пресловутый ЮКОС, выиграть у того же ЮКОСа хоть одно судебное дело, или попытка судиться с «Лукойлом» на земле «Лукойла» – список можно продолжать. Доходило до смешного: в арбитражных судах существовали отдельные судьи, специализировавшиеся на конкретных коммерческих структурах. И конечно, процент побед у этих коммерческих структур был удивительно высок.

К концу периода президентства Бориса Ельцина судебная система оказалась полностью отдана в лапы олигархам. В какой-то момент времени Кремль осознал, что с этим придется бороться, и решил, что в сложившейся ситуации навести порядок в стране невозможно. Необходима какая-то реально независимая судебная система. Но в России часто бывает так, что на смену одному рабству приходит другое рабство, освобождающее от первого, после чего система как раз и становится по-настоящему независимой.

Очевидно, что Путин, придя к власти и начав борьбу с колоссальной продажностью подавляющего большинства судебных работников, мог доверять только тем, кого еще академик Сахаров называл образцом неподкупности, – то есть представителям правоохранительных органов. Поэтому в администрацию президента было делегировано большое количество доросших до генералов сотрудников, единственной, пожалуй, задачей которых было курирование судебной системы. Понятно, что свою волю они могли транслировать только путем донесения до сознания отдельных судей. Притом сложность работы с судами заключалась еще и в том, что даже если, скажем, председатель суда либо руководитель состава был осведомлен о позиции государства, это могло ничего не значить. Олигархи, не стесняясь, платили такие сумасшедшие деньги боковым судьям, что зачастую очевидно противоправные и продажные решения проходили даже против воли Кремля.

При всем этом уважение к судебной системе было таково, что просто так взять и наказать не представлялось возможным. Кроме того, необходимо было учитывать существовавшую судебную практику, при которой суды оказались завалены совершенно неподъемным количеством работы. Уровень беспорядка был настолько высок, что еще в конце 90-х – начале 2000-х годов за попадание дела к конкретному судье – только за это! – платили от пяти до десяти тысяч долларов. Не удивительно, что даже у сотрудников канцелярии накапливались внушительные суммы, а любой человек, попавший на кормление на должность судьи, сразу становился очень богат – просто по факту назначения. Деньги лезли в карман сами. Ну а обмануть компьютерную систему – это национальная русская забава.

Страшно себе представить суммы, о которых идет речь, когда мы говорим о суде. Когда-то я докладывал Путину, что ситуация в судебном мире достигла совершенно удивительного накала. Адвокаты делились на две категории: первые знали, с кем поговорить, чтобы раздался звонок, а вторые знали, кому и сколько надо заносить. Все остальное – риторика, знание законов – отходило на второй план. Конечно, сейчас мы говорим о знаковых делах, но именно знаковые дела и определяют все происходящее.

Так вот, чтобы бороться с этой продажной, коррумпированной системой, необходимо было предпринимать активные усилия. При этом хотелось создать некий противовес бандитским и олигархическим деньгам, и он был создан – в виде званий, назначений и чинов, решения по которым принимались администрацией президента.

На место олигархов пришло государство, которое с железной настойчивостью перехватило инициативу, учредив тот самый ручной режим управления, который с разной степенью успешности был реализован администрацией президента. Но тут сработала давнишняя отечественная традиция, в соответствии с которой чиновные мужи постепенно начали путать, как в классической советской комедии, свою шерсть с государственной. Они и рады бы выполнять государственную функцию, но у государства такое количество лиц и они такие разные, что немудрено и запутаться. И вот уже начинаешь думать: ну разве государство – это не я? Я же сотрудник администрации президента! Почему бы не транслировать не волю государства, а мою собственную?

Получилось так, что администрация президента стала играть колоссальную роль в судьбе судейских работников. Именно они с серьезными лицами приходили и говорили, что того они рекомендуют, а этого не рекомендуют, именно от них зависело продвижение судьи и получение им наград. И здесь обнаружился еще один очень важный момент. Оказалось, что судьи являются слугами нескольких господ. Я сейчас отнюдь не имею в виду Фемиду, которая, как известно, должна стоять с завязанными глазами, – о ней речь вообще не идет. Судьи оказались, с одной стороны, крайне зависимыми от воли сотрудников администрации президента, а с другой стороны – от воли региональных лидеров. В частности, прекрасно научилась «дружить» с судами столичная власть, во многом показывая пример подобного умения и всем остальным субъектам федерации. Не секрет, что московская мэрия откровенно доплачивала судьям через систему так называемых «лужковских надбавок». Хотя, если вдуматься – о какой независимости суда может идти речь, если власти города официально предоставляют судьям разнообразные доплаты? Разумеется, было бы смешно даже предполагать, что московская власть способна проиграть хоть один суд в городе Москве. Кто же будет кусать кормящую его руку?

Я сам столкнулся с прелестями судебных тяжб с местными властями, когда в 2006 году на меня подал в суд мэр города Самары. Первоначальная сумма иска составляла десять миллионов рублей, разбирательство тянулось почти два года, а в итоге по решению суда меня обязали выплатить самарскому мэру семьдесят тысяч. Фактически мне было сказано: «Дайте, пожалуйста, денег, потому что мэру обидно. Извиняться не надо, опровергать не надо – мы же не говорим, что вы сказали неправду. Но ваши слова его очень сильно обидели, поэтому дайте чуть-чуть денег». Мне эта ситуация показалась совершенно фантасмагорической, и я подумал, что у меня, пожалуй, есть только два варианта: либо дать денег, либо купить на эту сумму леденцов и протянуть обиженному, чтобы он, как в детстве, не ныл и не ругался. Мне-то всегда казалось, что суд выясняет истину, а не занимается столь откровенно изъяснениями в любви к представителям региональной власти.