Арбалетчики госпожи Иветты - Ника Ракитина

— Что же, тогда мне придется обжаловать ваш приказ у Ее величества.

Госпожа Иветта улыбнулась и, протягивая постояльцу еще одну гербовую бумагу, сожалеюще покачала головой:

— Это еще мало кому известно, но находясь в столице и учитывая заслуги перед державой моего покойного мужа, мне дан от ее величества еще ряд полномочий на благо государства; пребывая на одре болезни и предчувствуя скорую кончину… да что вы, читайте…

— … наместником внутренней территории королевства Контаман… И это повод прятать девочку в подвал? Весьма по-королевски.

Госпожа Иветта заливисто рассмеялась. В последнюю неделю она вообще смеялась охотно и часто. Признаться, были поводы. Но, на слух Карстена, этот смех был несколько визглив и раздражающ. Он поковырялся в ухе.

— К сожалению, интересы королевства иногда вынуждают к жесткости и даже к жестокости. Впрочем, ее вынужденное заточение продлится уже не более пятнадцати минут. Второй пункт, по которому вы можете предъявить мне претензии — то, что вас использовали втемную. — Она по-птичьи наклонила голову к плечу и почти заискивающе улыбнулась: — Это была проверка, сударь. Я рада, что не ошиблась. Вы умны, и мне это приятно. А маска пижона и бабника, — она кокетливо хмыкнула. Карстена вдруг прошибло ощущение, что мерзкая старуха заигрывает с ним. О покровители! — Кстати, вы зря мучали бедную Трису. Ей было приказано молчать — и она молчала бы.

— Даже под пыткой?

Вдова Герд (впрочем, ее стоило бы величать госпожа Капитан?) небрежно разворошила бумаги на столе.

— Итак, еще два слова. К моему несчастью, моя племянница не доверяет мне. Болезнь… Она калека, но она девушка, и вы заняли в ее сердце место, которое могло быть отдано родственнику. В то же время как ее официальный опекун и человек, которому не безразлична ее судьба, я должна позаботиться о ее благе.

Она вскинула глаза на Карстена, словно пробуя убедиться в его согласии со своими доводами.

— Но есть еще один аспект: благо державы. Катрина Аделаида… является носителем Меча. Недопустимо, чтобы он попал во враждебные руки. А посему, учитывая ваше на нее влияние и заботясь обо всем вышесказанном, я официально предлагаю вам — если вы, конечно, желаете ей блага и хотите, чтобы она покинула место заключения — жениться на ней. Мы не богаты. В то же время данной мне королевством властью я предлагаю вам в приданое вот это: она протянула Карстену открытый лист. Там имелись все необходимые подписи и печати и черным по белому извещалось, что предъявитель оного наделяется властью и привилегиями капитана учреждаемой волей Ее величества на Свободных территориях и в столице роты арбалетчиков. В документе был пропуск на месте имени. Госпожа Иветта обмакнула перо.

— Полагаю, у меня нет выбора? — спросил Карстен.

— Только на правах мужа вы можете вмешиваться в наши с племянницей семейные дела.

— Вашего мужа?

Глаза Иветты блеснули.

— Это любопытно. Вот ключ от подвала. Мне нужно подумать. Кликните Трису. Без нее вы ничего не найдете.

6.

Пришедший перед рассветом ветер задул свечи каштанов, заставляя дотлевать под деревьями белыми бесполезными грудами. На них, раскисших от росы, разъезжались ноги, а запах вызывал неприятные воспоминания. Виестур обрадовался, когда аллея закончилась. Виестур пребывал в том странном состоянии, когда сознаешь, что пьян, но это никак не влияет ни на рассудок, ни на тело, хотя достаточно выпить еще чуть-чуть — и оборвешься в сон либо тяжелое мерзостное похмелье. А он как раз собирался это сделать, собирался напиться до беспамятства, до шалой мути в глазах. Можно даже прямо здесь, на улице, где пряно пахнет морем и дождем и теплое пятно из приоткрытой двери кабачка уютно ложится на мостовую. О выпуклый камень стены он сбил головку бутылки вместе с сургучной печатью и стал пить, запрокинув голову, не замечая, что обколотый край режет губы и красное вино мешается с кровью. Он отшвырнул, не допив: опять этот запах! Это каштаны, каштаны… Кто-то вскрикнул в темноте. Анградо качнулся на крик. Там был маленький закуток на три ступеньки ниже мостовой с полукруглой запертой дверью в стене, пахнущий мочой и кошками, и на нижней ступеньке ясно белел подол женского платья. Напрягая зрение, Виестур сумел разглядеть ее всю — видимо, он попал в нее, и теперь она, слегка кособочась, прижимала руку ко лбу, и из-под бальной длинной перчатки падали медленные темные капли.

Он хотел подхватить ее, чтобы унести в кабачок, где ей оказали бы помощь, но она стала сопротивляться, он побоялся, что они упадут, и выпустил девушку.

— П-простите… Я не х-хотел… Д-дайте, посмотрю…

Она помотала головой.

— Х-хотя б-бы возьмите п-платок…

Прижимая к ее лбу скомканный батист, он увидел, что ее ладонь черна от крови.

— П-покровители…

— Нет! Ничего.

Он видел ее почти отчетливо: невысокую, в темном плаще с откинутым капюшоном, из-под которого выглядывало подвенечное платье — в этом закутке? Откуда? — сумасшедшей прелести кружево, шитье и банты; по атласу расплывались некрасивые пятна.

— Жаль…

— Неважно.

Из-под руки, сжимающей платок, Виестур смотрел на ее лицо. Такие называют лилейными. Бледное, без яркой, горячей живости красок, но с удивительным, нежным переходом полутонов и ясными чертами. Лицо было прекрасно. И опять — навязчиво и тяжело — пахло вокруг цветами каштанов.

— У вас кровь, — она пугливо коснулась его губ. И он, как глупец… нет, просто как пьяный, стал рассказывать ей все. Покровители… Эмеральд… В этом закутке, пахнущем мочой и кошками, он рассказывал чужой невесте… "В покое было темно…"

… В покоях было темно и неприглядно, как-то отчаянно пусто, и шаги разводимых по постам гвардейцев звучали по-особому отчетливо и зловеще. Окна из граненых стеклянных шариков почти не пропускали света; темнели и качались, оживая минувшим, гобелены и балдахин кровати, чернел зев давно не топленной печи и в смутном сумраке редко и нехорошо взблескивали позолота и витые шнуры. Раскиданная постель была пуста. Ее величеству хватило сил добраться до окна, но их не было на обратную дорогу, и она скорчилась там, на стуле, тяжело и прерывисто дыша. И тогда он, Виестур Анградо, лейтенант королевской гвардии, сделал то, на что никогда бы не осмелился не только из почтения, но и из правила, чреватого смертью — к королеве могла прикасаться только доверенная дама, и даже врачи только осматривали ее. Виестур взял ее на руки и отнес в постель, под груду бесполезных одеял, потому что и там озноб сотрясал ее вдруг исхудавшее тело и пахло вязко и сладко — каштановым цветением.