Юрьев день - Станислав Хабаров

– Что-то с отделом режима.

– Это что, – мечтательно сказал Славка, – вспоминаю картинку, перед которой предыдущие – семечки. Зайцев первый раз на ТП. Представляете? Глаза – «во». – Славка руками показал, – внутренним огнём светятся. Первую ночь не спал, всё воду пил.

– Не надо, – возразил Вадим противным голосом, – это – святое.

– А эти алкоголики (он с испытателями вначале жил) нашли отдушину. Сперва ему телеграмму склеили, а затем с будильником…

– Проспать боялся, – обрадовался Чембарисов.

– Ночи-то короткие. Не успеешь заснуть, светает. А Юра проснётся, зарядку сделает, умоется, и как настоящий советский человек, будит других. Они и поставили ему будильник на три часа. Он будит, а те рычат, на часы показывают. Совсем затюкали. Он у них и на гире спал.

– Как на гире? – удивился Аркадий Взоров.

– А запросто. Заснёт, а ему гирю в постель, двухпудовую, для компании. Поворочается, поворочается, Юра, и с гирею спит. Раз кровать с Юрой на улицу вынесли. В комнате душно, мол, накурено. Ночью дождь. Дождь, не дождь, просто с неба чуть-чуть покапало. Юра проснулся и обалдел. Верно, Юра?

– Совсем не так было.

– Конечно, не так, по-твоему, – картинно вздохнул Вадим. – Надо же так память расстроить.

– О славное время, – поддакнул Взоров, – когда, конечно, всё было иначе.

В действительности всё было не так. Вначале он действительно жил с испытателями. Те постоянно играли ночами в карты. И однажды раскладушку с ним в коридор вынесли. «В комнате шум, – объясняли потом, – будить не хотели». Внести забыли. Юра проснулся и обалдел. Но Славка зря выпендривается: ему самому тогда порядком досталось на ТП…

Спустя время Маэстро с удивлением отметил, что станция ему нравится. Перед обедом он опять зашел на сборку. На участке «гибрида», точно при киносъемке, были свет и шум. С солнечных батарей сняли крышки, и они были клетчатыми, с синеватым отливом. Вспыхивало электрическое солнце десятков ламп, и на ленте у телеметристов появлялись новые замеры.

Сеанс повторяли согласно инструкции. На пультах вспыхивали индикаторы, и испытатели в наушниках переговаривались непонятным фразами, прижимая к горлу ларингофоны. Маэстро стоял, поводя глазами. Славка мелькал в разных местах. И только когда станция, подхваченная мостовым краном, медленно поплыла к барокамере, Славка, вынырнул перед Маэстро из-за пультов.

– Обедать пошли.

– Не получается, – равнодушно сказал Славка. – Через полчаса повторное включение, могу в буфет.

Они прошли длинным, темным коридором и заглянули в комнату системы управления. У окна сидел представитель приемки и что-то писал.

– Так вот где рождаются анонимки, – объявил радостно Славка.

Маэстро обвел взглядом комнату: решетчатые окна, пульты расставлены вдоль стен.

– На кого кляузу строчишь?

– Представь себе, на тебя, – ответил представитель приемки. – Только ты в силу слабого образования не видишь разницы между кляузой и анонимкой. Первопечатник Иван Федоров книги свои анонимно выпускал. И памятник ему ты можешь рассматривать, как памятник первому анонимщику, но никак не кляузнику.

«Анониму», – мысленно поправил его Маэстро, не встревая в разговор.

– Напортачили вчера.

Вслушиваясь в разговор, Маэстро понял, что представитель приемки действительно «сочинял» на них докладную. И это поразило его.

В буфете было прохладно и пахло боржоми и консервированными томатами. За стойкой трудилась девушка с оголенными худыми руками. Личико у неё было свеженькое, с особенной матовой кожей. Такие можно увидеть в молочных магазинах у молоденьких продавщиц. Когда она хмурилась или улыбалась, то личико морщилось, и появлялась складочка у рта, и получалось точно сложная жизнь прожита, и мудрость во лбу наморщенном и складочке у рта.

– Наденька, – сказал Славка с ухмылочкой, – бутылку холодненькой.

– Холодной нет, – ответила девушка.

– А кто у вас холодильник отнял?

– Никто, он выдохся.

– Ну, такую давай.

Они отошли в дальний угол, к окну.

– Избалованы они тут, – сказал Славка. – Сто мужчин и одна девушка. Отвечает лишь в силу служебной необходимости, а останови её в нерабочее время, взглянет как на телеграфный столб.

Комната буфета была велика, но посетители переговаривались из разных концов и впечатление от размеров пропадало.

Длинный испытатель появился в дверях и ему закричали:

– Привет Михвас.

– Здорово, кум.

– Кому кум, – отвечал не сердясь испытатель, – а кому и Кумыцкий Михаил Васильевич.

– А мне, – засмеялся военный, сидевший за отдельным столиком, – и просто Михвас.

– Кто это? – шепотом спросил Маэстро.

– Кумыцкий. Здешняя знаменитость. Кудесник, золотые руки, собачий нос.

Жил-поживал себе беззаботно и весело, пока жену у него из-под носа не увели. Такую грех не увести. Красивая женщина, и ужас в том, что не уехала никуда. На площадке торчит.

Маэстро внимательно взглянул, а венный спросил:

– Как жизнь молодая?

– Отлично по производственным показателям, – ответил испытатель, – и отсутствует по личным. На танцы третью субботу не хожу. А твой половой вопрос?

– Крашу, – огорченно вздохнул военный. – Сохнет проклятый. В коридоре волдырями пошёл. Перекрашивать нужно.

– А почему не паркет?

– Сразу видно: холостяк. В нашем-то климате. Только крашенные. Протёр тряпочкой и ажур.

Кумыцкий взглянул на буфетную девушку, и она кивнула ему, и подошёл к столику Славки с Маэстро.

– Водичку пьёт, – остановился Кумыцкий, видимо имея ввиду Славку и сморщив лицо, – наслаждается.

– Пью, можно сказать, с горя, – буркнул Славка на всякий случай. – А что?

– Танцуй. Исчезли твои биения.

Славка только плечами пожал. «Ну, и что? Самоустранился дефект. Хуже нет самоустраняющегося дефекта. Пропадёт и появится, когда ему заблагорассудится».

– Исчезли твои биения, – повторил Кумыцкий. – Не понял? Исчезли с перерывом на обед.

И они начали хохотать и пританцовывать и хлопать друг друга по плечу.

– Сделали обеденный перерыв, – хохотал Кумыцкий.

А Славка повторял:

– Что я тебе говорил?

Маэстро ничего не понимал и позже спросил:

– Что, собственно, произошло?

– Помеха отключается на обед. И пусть попробуют на нашу систему грешить.

– А что он про танцы? Разве здесь танцы?

– Натурально. В клубе, под оркестр.

– А сколько по-твоему этому, в пенсне?

– Кумыцкому? Что-то в районе тридцати.

– А по-моему и все тридцать пять.

– И что?

– Странно. О танцах он.

– Так это не от возраста, а от гормонов в тебе. Когда ты последний раз на танцах был?

– В институте.

– А на отдельских вечерах?

– Не приходилось.

– Тогда обязательно сходи в клуб. Это будет твоя вторая молодость.

После обеда биения возобновились с новой силой. Но как не трепыхался на телеметрии «драконий хвост», стало очевидным: система здесь ни при чём, существует внешняя причина. Испытания продолжили.

Но ни днем, ни ночью, ни утром следующего дня помеха не отыскивалась. Приёмка грозила прервать испытания и поиски отнимали много сил, и само состояние неопределенности делу не способствовало. Казалось, всё перепробовали: отключали аппаратуру, насос, качавший воду во дворе; стоянку машин попросили перенести подальше от проходной; запретили работу кранов. Ничего не помогало.

Помеха сделалась всеобщим кошмаром. Славка не спал вторую ночь.

Утром Маэстро понес показать ведущему расширение окон старта. Славка ожидал неприятный разговор с Красноградом. У него были красные воспаленные глаза, он спросил:

– Посчитал?

Спросил он так, для бузы, мимоходом. Он знал, что теоретик занят теперь полётным заданием и спросил наобум. Но теоретик ответил:

– Посчитал расширение окон старта.

– Ты что?

Окна старта считали баллистики. Причем расчеты велись месяцами, и все их ждали, а куда денешься? А тут раз-два и готово, между делом.

– А кто проверит? – осторожно спросил Славка.

– А зачем?

Ну, вот. Удружили, прислали теоретика. Он тут такие теории нагородит. Вот если бы приехал Вадим или другие мощные умы. Только у них в голове иное – пилотируемые. С «гибридом», считают, сделано. И верно: всего-то делов – объединить, а вышло – не учтены переходные процессы.

– Ты вот что …

Он уже пробовал задействовать Маэстро, но толку не было. Послал было его к генералам, объяснить. Но тот объяснил слишком просто, пришлось объяснять заново.

Объяснять генералам всегда было и трудно и просто. Не оттого, что они ничего не знали, наоборот они знали многое и настроены воинственно. Легко было оттого, что они были благодарными слушателями.

Может, обидеть Маэстро, оскорбить. Славку клонило в сон, но он пересиливал себя. Сначала причину найти. Войти в график было уже немыслимой мечтой. Кончались вольные деньки на ТП. Ожидалось, приедет Главный, и всё изменится как в центрифуге, приобретёт неожиданный, неестественный вес. И сроки диктуются расположением планет. А кто поверит окнам старта, расширенным этим нелепым теоретиком? Грешить на готовую документацию? Такого не было. В ней не существует даже тени сомнений. И кто застрахован, что на заключительной комиссии не встанет некий ответственный херувим и, глядя в глаза, не спросит в лоб: