Катары - Патрик Вебер

Едва Мирей отошла, а Ле Биан поднес чашку к губам, в кафе быстрым шагом вошел какой-то человек. Он прошел мимо столика Ле Биана, неловким движением уронил газету прямо у его ног, наклонился за ней, а поднимаясь, шепнул ему на ухо:

— Через полчаса за горячими ваннами.

ГЛАВА 12

Берлин, 1938

Дорогой Жак.

Природа не одарила меня здоровьем физкультурника. В школе мне даже пришлось вытерпеть из-за этого немало насмешек, но со временем я обрел, как я думаю, настоящую душевную силу. Я родился в 1904 году в Михельштадте, в Гессене, и хорошо помню, какую нужду терпели мы во время войны. Чтобы забыть о тяжких буднях, я читал истории про рыцарей, сражавшихся со страшными драконами и освобождавших своих красавиц. Уже в те времена Средние Века влекли меня.

Позже, поступив в университет, я, само собой, избрал занятия литературоведением. Я всегда чувствовал в себе влечение как к германскому миру, так и к латинскому. Это выразилось в выборе специальности: романистика, — и в постоянно крепнущем интересе к древним германским сказаниям. Я обожал Рихарда Вагнера, а самым моим любимым произведением стал его «Парцифаль».

Опера Мастера, естественно, привела меня к великому Вольфраму фон Эшенбаху и к теме поиска Грааля. Я с воодушевлением решил сделать ее темой своей дипломной работы. После некоторых разысканий и встреч со специалистами в этом вопросе мне даже удалось открыть кое-какие новые следы связей между трубадурами латинского мира и нашими немецкими миннезингерами. Точкой схождения этих двух миров, во всем, казалось бы, противоположных, мог быть только славный народ вестготов, населявший в те времена юго-запад будущей Франции.

Впоследствии я попал в артистические круги Берлина, который тогда был интеллектуальной столицей Европы. Я посвятил свою жизнь литературе и театру. Берлин смеялся, пел и плясал до упаду, но легкомысленная столица не видела, как страждет Германия вокруг нее. Плоды отчаянного положения старались собрать коммунисты и национал-социалисты. Я же в те времена мало интересовался политикой. Ради заработка учителя иностранных языков я перебрался на жительство в Швейцарию. До сих пор помню, как я тогда был несчастен. Жизнь моя была угрюмой и тусклой, а я хотел добиться успеха, показать миру, как я талантлив и как много знаю. Увы: из газет, куда я посылал свои рассказы, я получал только отрицательные ответы. Чтобы переломить судьбу, непременно нужно было уехать.

Я приехал в Париж, и все переменилось. Я стал завсегдатаем «Клозри де Лила» — кабачка, в котором тогда встречались все умные люди, заехавшие в Париж. Там мне случилось встретить Мориса Магра, знаменитого писателя из Тулузы. Он с восторгом рассказывал мне про катаров, и прежде всего — про их тайны, до сих пор не нашедшие объяснения.

Благодаря Морису Магру мне посчастливилось побывать и у очаровательной графини Пюжоль-Мюрат в ее замке Лаланд. Графиня сказала мне, что у нее в семье были и вестготы, и катары. Однажды за ужином у нее собралось несколько друзей; она рассказала, что происходит по прямой линии от Эскларамонды де Фуа — великой героини катаров. Графиня шепнула мне, что видела во сне, как ее прародительница бродит по стенам крепости Монсегюр. После этого я стал истинным поверенным графини, поселился у нее. Днем я фотографировал, а вечером в специально для того устроенной темной комнате мы проявляли снимки. Однажды, держа меня за руку, она взяла с меня клятву продолжить ее дело — вернуть ее предкам доброе имя. Я взглянул ей прямо в глаза, как рыцарь, приносящий присягу, и решился пойти в своих поисках до конца.

Преданной тебе

Отто Ран.

ГЛАВА 13

«За горячими ваннами»…

Место встречи было назначено не слишком точно, но Ле Биан такими мелочами не смущался. Он побыстрей допил кофе — не то можно и опоздать. Историк смирился с тем, что сегодня ему не удастся полюбоваться, как Мирей обслуживает посетителей, делая вид, что не слышит команд хозяйки.

Чтобы не раскрывать, с кем и где он встречается (да и потому, что игра ему нравилась), Ле Биан шел как будто наугад, словно блуждая по деревенским переулкам. И это была совсем не лишняя предосторожность. С тех пор, как историку подложили в книгу письмо, у него было впечатление, что за ним все время следят. Подходя к зданию горячих ванн, он не удержался от мысли, что пора бы уже и домой. Неделя каникул подходила к концу, и чтобы успеть в коллеж вовремя, к понедельнику, с учетом всех пересадок на железной дороге выезжать надо было уже завтра рано утром.

Что такое «за горячими ваннами» было и впрямь не совсем понятно: помпезное здание стояло у самой горы. С тем же успехом, чтобы попасть на место встречи, можно было попытаться влезть на отвесную скалу. Ле Биан посмотрел на вершину и окончательно убедился, что для гор не создан. Как истый нормандец, он больше любил умеренную холмистость и спокойную морскую даль.

Историк посмотрел на часы. С тех пор, как незнакомец назначил ему встречу, прошло ровно двадцать шесть минут. Немного поразмыслив, он твердо уверился: то был эмиссар, посланный Филиппой. Возможно, письмо, подсунутое в книгу Рана, было предвестником этой встречи. Ле Биан улыбнулся. Он продвигался в своих разысканиях все дальше — теперь он уест Жуайё, который не верил в звонок от катаров. Еще немного обдумав эту радостную мысль, он посмотрел на часы вновь. Незнакомец опаздывал уже на две минуты. Ле Биан забеспокоился: появилось смутное чувство, что случилось несчастье. Он сам не знал почему, но был уверен, что этот человек, которого он видел в первый раз, опоздать не может.

Ле Биан вошел в густые заросли, разросшиеся за зданием ванн. Шум ручья неподалеку заглушал звук его шагов. Как далек он был от всего мира в этой деревушке Юсса — и как в то же самое время все ему здесь казалось уже родным и привычным! Ле Биан сделал еще несколько шагов, и тут его внимание привлек непривычный звук. Это было не журчание текущей воды, не мяуканье кошки, которая гонится за землеройкой. Нет — это было больше похоже на слабый стон; чем дальше Ле Биан шел, тем ясней он слышался. Историк ускорил шаг, и вскоре сомнения пропали: здесь совсем неподалеку стонал человек.

Сердце его заколотилось. Он подбежал к лужайке высоких трав и осторожно раздвинул их. Там, раскрыв рот, лежал человек. Именно он заходил в кафе, уронил перед Ле Бианом газету и назначил ему встречу. Видно было, как страшно он мучается, но Ле Биана узнал сразу.

— О! — простонал он. — Берегитесь, они хотят помешать вам!

— Кто — они? — спросил Ле Биан. Он боялся прикоснуться к лежащему, чтобы не сделать ему еще больнее.

— Эсэсовцы, — прошептал тот. — Они до сих пор здесь! Вам надо найти Рана… Отто Рана…

— Отто Рана?! — воскликнул Ле Биан. — Но он же давно умер! Объясните же, что вы хотите сказать?

Собеседник хотел было ему ответить, но смог издать только протяжный хрип. Его шея внезапно дернулась в последний раз, потом одеревенела, и голова запрокинулась назад, глаза закатились. Ле Биан отскочил назад. Все произошло так быстро! Он ругал себя. Мог ли он что-нибудь сделать для этого несчастного? Да нет: когда он пришел на место встречи, было уже поздно. Вставал вопрос, как именно он был убит. Ле Биан заметил, что из-за спины у покойника торчит какой-то деревянный отросток. Он перевернул труп и увидел стрелу. Четырехлопастную стрелу, выпущенную из арбалета, — совершенно как в Средние века. Историк разглядел ее поближе и увидел маленькую деталь: неприметную эмблему, вырезанную в дереве. Он вынул блокнотик и наскоро зарисовал ее: катарский крест с двойной руной SS.

Ле Биан закрыл блокнот и принялся обыскивать несчастного. Но в карманах у того ничего не нашлось: ни бумажника, ни бумажки, ни малейшей приметы, позволяющей установить личность. Историк встал. Как ни странно, он совсем не боялся — а ведь был он на том самом месте, где человека насмерть уложила стрела, попавшая прямо в спину. У него была твердая уверенность: если бы ему суждено было быть убитым, его бы убили уже много минут назад. Затем он вспомнил про полицию — надо ее уведомить! Но в таком случае сможет ли он продолжать свои поиски? И что полиция подумает о его бестолковой истории — звонке от какой-то Филиппы? Ле Биан подумал: тело так или иначе найдут, начнется следствие законным порядком. Сейчас еще рано; никто не видел, как он зашел за здание ванн, и маловероятно, что у него будут неприятности. Он машинально вытащил платок, стер со стрелы отпечатки пальцев и больше к телу не прикасался. Историк сам удивился, как хладнокровно и методично действует. Но бесчувственным он не остался: по дороге обратно в деревню искаженное болью лицо этого человека так и стояло отпечатанным у него в памяти.