Красный терминатор. Дорога как судьба - Михаил Логинов

— Федь, можно взглянуть, каких ты еще забав принес?

Степан незаметно, но ощутимо толкнул его локтем в бок: пей, да знай меру! Однако Назаров кивнул — смотри. Тимоха торопливо развязал мешок, будто Федор мог передумать.

— Всем взглянуть охота, — сказал Никита Палыч и очистил треть стола. Степан вырвал мешок у Тимохи и вывалил его содержимое на стол. Грязная одежда и котелок, еще хранивший следы походной стряпни, уже были изъяты Феклой Ивановной для стирки и мойки, поэтому мужицким глазам предстали лишь диковинки.

— Это, братцы, все мои военные дорожки. В солдатскую котомку много не положишь — оставил лишь то, что бросить нельзя.

— Какая коробочка маленькая. Иголки хранить? — удивилась Фекла Ивановна, вертя в руках непонятный предмет.

— Это портсигар, — сказала Лариса и снова уткнула глаза в книжечку, лежавшую на коленях.

— У немца трофеем взял? — спросил Степан. Вместо ответа Назаров перевернул портсигар и показал надпись на крышке.

«Федору Назарову, исторгшему меня из вражеских оков. Не забуду никогда», — прочел Степан.

— От полковника Невельского. Мы с ним из германского плена бежали в пятнадцатом.

Гости наперебой требовали, чтобы Назаров рассказал про побег. Однако их всех заглушил Тимоха. Он открыл перочинный нож с пятью лезвиями и уже успел порезаться о три из них.

— Федька, это что, чем дохтора в лазаретах режут?

— Капитана Терентьева подарок. Была история на румынском фронте. Так случилось, что целым эскадроном выезжали за тридцать верст, а к своим только вдвоем вернулись.

— Так ты же в пехоте служил? — удивился Степан.

— Я и тогда был в пехоте. А вот пришлось верхом прокатиться. На чем я только за три года не накатался! И в седле трястись приходилось, и на автомобиле ездил, и на велосипеде, и на самокате — велосипеде с мотором, и на катере. На черте разве не ездил. Хотя… тут тоже повспоминать надо.

— Вот этот ножик мне больше по вкусу, — сказал Никита Палыч, вертя в руках восточный кинжал.

— С Кавказского фронта. Компас тоже оттуда.

— Федя, — сказал Степан, — ты будь поосторожней. Спросят, откуда часики да портсигары, ты отвечай: у офицера отнял. Ныне награды от благородных не в чести.

— А это что за особые сокровища? — Тимоха потряс два полотняных мешочка, в которых что-то побрякивало.

— Вот в этом — моя начинка. Когда доктор вынул пулю в первый раз, то сказал: храни, счастье принесет. Я и храню, пополняя запас своего будущего счастья.

— А во втором чего?

— Георгии мои.

— А чего не на груди?

— Не всем они сейчас в России по нраву, — сказал Назаров, разливая по новой. — Пару раз даже выходили неприятности. Увидит какой-нибудь болван кресты на груди и кричит: «Не стыдно тебе в царских побрякушках щеголять!» А то не просто кричит — с кулаками лезет. Поэтому я и поснимал, чтобы людям зря морды не бить.

— Совсем непорядок, — покачал головой Никита Палыч.

— Мы люди по-мужицки темные, — сказал Степан. — Мы солдатских наград не стыдимся. Выпьем-ка за георгиевского кавалера Федора Назарова…

А в пяти верстах от села Зимино тоже шла гулянка, но была она злой и невеселой. Возле старой хибары, когда-то сколоченной лесорубами, горел костер, а вокруг сидели десятка полтора парней и пять мужиков постарше. Они пили самогон из одной большой кружки, отрывали куски пережаренной на костре баранины, с тоской глядели на раскинувшийся вокруг темный бор и недобрыми словами поминали тех, кто выгнал их из родного села на край болота. Особо был зол Василий Козин, ибо обидели его поболее других: лишился он земли, скотины и немудреного сельского почета, когда перед ним все ломали шапку. После пятого стакана злобушка совсем переполнила его. Ее надо было на ком-нибудь сорвать. Поэтому Козин, в очередной раз глотнув самогона и вытерев пальцы о рукав расстеленного на земле тулупа, крикнул во всю глотку:

— Гришка, подь сюды!

Немного погодя Гришка отважился подойти к костру. Вид он имел виноватый и всеми силами старался показать, что достоин командирского гнева.

— Явился, Василий Яковлевич.

— Явился. А где винтовка?

Гришка впал в задумчивость. Он переводил взгляд с костра на небесные звездочки, с небесных звездочек на темные верхушки елей и с них — снова на костер. Только на Козина он взглянуть не решался.

— Язык за зубами застрял? Где винтовка? — повторил Козин.

— Прохожий отобрал, — наконец выдавил Гришка. — Еще сказал, его Назаров зовут.

— А ты ему так и отдал?

Гришка снова начал усиленно озирать ночной пейзаж, но занимался этим недолго, так как Козин встал, размахнулся, и показалось Гришке, что звездочки с неба посыпались ему в глаза.

— Дядя Вася, — пролепетал парнишка, вылезая из кустарника, куда отбросил его мощный козинский удар.

— Дядя Вася тебя уму учит, — сказал Козин, замахиваясь опять. — Отберет у тебя в следующий раз какой голопуз винтовку, и не по роже ты получишь, а без башки останешься. А ну, не вертись!

Новая плюха, и опять трещат кусты под Гришкиной спиной.

— Василий Якич, может, хватит с него? — раздался голос от костра.

— Бог троицу любит, — ответил главный козинский помощник — Афоня-Мельник. — У нас винтовок мало, все запомнить урок должны.

В третий раз Гришке удалось немного увернуться — удар пришелся по лбу. Но все равно парень на ногах не устоял и больно накололся задом о сухие сучья. Вставать он не торопился и тихо завыл-захныкал о своей судьбе, которая забросила его из родной деревенской избы в сырую лесную чащу, где дурную водку приходится пить как чай, а от сырого жаркого то и дело проносит. Тут еще и командир со своим пудовым кулаком. Домой, что ли, податься? А там — свяжут ручки, на подводу, и в окаянную Красную армию, будь она неладна. Только что и выть.

— Не вой, — сказал Козин. — Умному мука — вперед наука. До свадьбы заживет. Это только пуля в башке никогда не заживает.

— Дядя Вася, — продолжал ныть Гришка, — когда мы домой вернемся?

— Когда краснопузых в селе не будет. Ты, Гришка, подумай, они, как пташки по осени, улетят? Или нам о них позаботиться надо?

— Надо позаботиться, — уже почти не плача, ответил Гришка.

Между тем к Козину подошел Афоня-Мельник, невысокий мужичонка с длинной, но тощей татарской бородкой.

— Вася, окончил учебу?

— На сегодня руку утомил.

— Пойдем покурим, а заодно и пост проверим.

Однако до часового — парнишки с берданкой, стоявшего в секрете шагов за двести от привала, приятели не дошли, а присели на недавно упавшую сухую березу.

— Гришка — дурак, — сказал Афоня, раскуривая самокрутку. — Но от его вопроса нам не отвертеться. Мы уже месяц то мотаемся с хутора на хутор, а то и в лесу ночуем. Не всем такая жизнь по душе. Кто-то уже шепчется: хоть в Красную армию, хоть в черную, лишь бы под нормальной крышей спать.

— Нам с тобой, Афоня, с армией все просто. Там над нами червь командир, а крыша в казарме — руку не поднять.

— Я это понимаю. Потому всегда и говорил — в село возвращаться надо. Комбед перерезать, а то и запалить, когда они самогоном перепьются — все едино. Мне плевать, кто там в Питере или Москве: царь, Советы, Учредилка. Все равно до нас не скоро доберутся. А над голопузыми душу отведем. Чтобы знали, как по нашим закромам шариться и над бабами изгаляться.

— На Зимино пойти можно хоть завтра. Сведения из села верные — Слепак и Комар со своей шайкой уже за полночь пьяны в стельку. Одно меня смутило. Гришка ведь не спьяну винтарь отдал. Он на Назарова напоролся. Ты же слыхал, небось, Афоня, что это за мужик.

— Знаю, — зло усмехнулся мельник.

— Назаров все дело меняет. Если он здесь подзадержится да с голопузыми споется, их после этого ночью, как курей, не возьмешь. Я о его подвигах на Германской слыхал. Считай, у комбеда свой полковник будет.

— Вряд ли. Он сегодня у дяди водки выпьет и дальше к своей бабе пойдет.

— Я тоже на это надеюсь. Так что до завтра дергаться не будем.

Приятели докурили и вернулись к костру, где усталые и подвыпившие мужики уже затянули тоскливую бурлацкую песню.

— А когда из госпиталя вышел, сразу же приказали явиться в штаб. Там я третьего Георгия из собственных рук командующего Юго-Западным фронтом Брусилова Алексея Алексеевича и получил, — закончил рассказ Назаров.

— Расскажи, как ты из плена сбежал, — попросил Никита Палыч.

Назаров повременил с рассказом. Он взял свой стакан, долил почти до краев и оглядел гостей, задержав свой взгляд на барышне Ларисе.

— У всех ли полно? Тогда вот что я вам скажу… Стаканчики пока поставьте, говорить буду долго, много важных слов надо сказать. Как выражаются большевики — программных слов. А за мудреные слова, коль выскочат, звиняйте, земляки. Нахватался их не по своей воле бывший крестьянин, ныне солдат Федор Назаров. Еще и всяких знаний, новых и чудных, нахватался. Иным словом, совсем не тот Назаров уже пришел, что уходил.