Слепая любовь - Фридрих Незнанский

Турецкий усмехнулся и захлопнул основательно потертую дерматиновую обложку толстой общей тетради, на которой была аккуратно выведена чернильная единица. Том первый! Всегда все начинается с первого слова. Даже Вселенная. Пусть звучит высокопарно, зато полностью соответствует библейскому взгляду на сущность бытия. Первая запись в этой тетрадке была им сделана в 1981 году. Четверть века стукнуло! Красота, кто понимает! Самый тот возраст, когда человек начинает задумываться о Вечности. Решил и он, по примеру классиков, начать вести дневник. Личный и тайный. Чтоб когда-нибудь, через годы и десятилетия, потомки опубликовали мысли своего великого предка и восхитились, разумеется, зрелостью рассуждений молодого человека последней четверти двадцатого столетия.

А начинающий юрист, если не изменяет память, и она по идее не должна изменять ему, как раз ту ночь провел вне дома. И, явившись на рассвете, не от Таньки, нет, она возникла немного позже, а от Катерины, вот от кого! — был полон пережитых эмоций и, естественно, мыслей, которые призывали к немедленному словесному извержению. Так и пришло это философское решение: поставить перед собой зеркало-собеседника, на которое можно запросто и откровенно, а главное, без натуги сливать любую воду. С пеной и без. Надо просто, как говорили старики, не смотреть в зеркало долго. Опасно…

Все продумал, даже способ хранения, который так и не менял с того мартовского дня. Среди тетрадей с лекциями! Кипа их, перевязанных бечевками, постоянно потом пылилась на любых антресолях, где бы ни проживал в дальнейшем Турецкий. Дражайшая супруга пару раз натыкалась на связки этих тетрадок, но внешний вид их был настолько неопрятен, а по правде говоря, и безобразен, что ничего, кроме брезгливой гримасы, у Ирки не вызывал. Что и требовалось Александру, который запретил прикасаться к его «лекциям», в которых он как бы все еще надеялся найти ему одному известные, веские формулировки. Но теперь, в связи с всеобщим семейным помешательством на юриспруденции — недавно и Нинка уже глубокомысленно заявила, что тоже «подумывает» о юрфаке. И, узнай она о папиных «лекциях», непременно сунет нос. Значит, придется дневник, представлявший собой теперь уже четыре толстые тетради, куда-то перепрятать. И основательно. Чтобы найти было трудно, а достать легко. О, задача, сформулированная предельно четко!

Но зачем ему потребовалась именно первая тетрадка? Тут же по большей части записи впечатлений о девицах, с коими сводила и разводила судьба, всякого рода сентенции относительно женского пола — вообще. И еще, кажется, должны быть некоторые заметки по ходу того первого, «громкого» для него и определенно знакового дела об убийстве на Сокольнической ярмарке, с которого, по мнению Александра Борисовича, он и сам начался как следователь. Под руководством «важняка» Кости Меркулова, если быть справедливым до конца. И при содействии молодого и симпатичного капитана милиции Славки Грязнова. Четверть века назад, господи! Поверить невозможно…

Нет, не ярмарка теперь интересовала. Нужны были именно девушки. Точнее, некоторые собственные выводы на этот счет.

Недавно разговаривал с одним старым знакомым, речь зашла, как обычно, когда встречаются «опытные» отцы, в любую минуту могущие превратиться в дедов, о подрастающем поколении. Да, тут, конечно, Ирка права со своим пресловутым «папирусом Крисса», о чем же еще говорить, как не о том, что молодые не понимают стариков и нравы все хуже и хуже? И тот мужик вдруг выдал поразительно точную фразу. «Нам с вами, Александр Борисович, — сказал он, — очень сильно мешает иллюзия понимания наших детей, вот что…» И Турецкий прямо-таки зациклился на этой «иллюзии понимания». А то он уж было разбежался в связи с проблемами Юлии Осиповой, на решение которых сам себе отвел минимальное время, за вычетом тех нескольких дней наблюдений, которые придется потерять, негласно сопровождая девушку по ее служебным и прочим делам. Другое же поколение, и почему он решил, что знает его как свои пять пальцев?.. А в дневнике, помнится, что-то было по этому поводу. Причем искреннее, насколько это могло быть тогда…

Вообще-то лучше бы Ирку пустить по следу. Но она может проявить самостоятельность, влезть с инициативой в ненужный момент и все испортить. У нее такое случается. И нетерпение, и вполне возможное озарение как раз по причине той самой «иллюзии понимания». А с другой стороны — психолог, что ни говори, дипломированный. Или рискнуть?.. Скажем, отправить ее в гости к Осиповым — без дела, просто поболтать, познакомиться поближе с семьей. Тему придумать несложно, это обсуждается. Но что-то тут все же не нравилось Александру Борисовичу, сам не знал, что именно, а наобум, наудачу действовать не привык.

Пользуясь отсутствием своих дам — дочери, еще так и не прибывшей от гостеприимной подруги, и жены, которая отправилась на рынок, надо же дочь кормить, а теперь уже и мужа, хотя бы из чувства благодарности, — Александр Борисович торопливо листал страницы «первого тома» дневника в поисках собственных умных мыслей. Но их как-то… не встречалось. Красочные описания — эти были, причем вполне достойные кисти Айвазовского, как говорили в прошлом веке, определенно кого-то цитируя. Забыл, кого.

А вот и нашлось…

Недаром же Таня вспомнилась. Танечка, Танюша, добрая ей память… А ведь чуть не стала первой любовью. Может, все б тогда сложилось иначе. Лучше, хуже — другое дело, но иначе…

Нет, самой первой, по-настоящему, оказалась Рита с удивительной фамилией Счастливая. Между прочим, жена генерала — так, на одну минуточку. Вот где любовь была! Но несчастная, увы, не оправдала фамилия. В том самом сокольническом деле поздней осенью восемьдесят второго года Рита оказалась случайной жертвой мастеров заплечных дел из госбезопасности.

А Таня? Она была сокурсницей. Родом откуда-то из Сибири. Забылось уже, вон сколько прошло… В меру умная, симпатичная, но замкнутая и, казалось, немножко странноватая, будто отстраненная от шумных компаний, или строптивая без причины, что ли. Красивая фигура — рост выше среднего, плотненькая такая девушка и ножки — ну просто нет слов!

Вот с них и началось. Уже на последнем курсе он вдруг однажды «увидел» ее и, остановившись, почти воскликнул: «Ба, это куда ж мы раньше-то смотрели?!» Поразительно, девица, которая в течение нескольких лет мелькала у него перед глазами, не вызывая пристального интереса, вдруг словно припечатала к себе его внимание. И Турецкий, не откладывая дела в долгий ящик, тут же пригласил Татьяну в кино.

Он как-то и не думал, что его приглашение вызовет у девушки несколько настороженную ответную реакцию. Нет, он увидел, что ей очень хочется пойти с ним, но она явно чего-то опасалась. В общем-то понятно, чего опасаются все честные провинциальные девушки, попадающие в Москву, где вокруг них так и вьются гадкие соблазнители. Но за четыре-то года можно ж было уже и привыкнуть! К тому же свой парень, однокурсник. И она решилась, будто сделав над собой определенное усилие.

Его не столько картина интересовала, сколько желание убедиться, до какого предела его рукам будет предоставлена свобода. Однако номер не прошел, девушка по-настоящему увлеклась какой-то мелодрамой, от которой Турецкого воротило. Зато немедленно обнаружилась другая возможность «проверки». Девушка во время сеанса ерзала, поджимала ноги, легонько стучала носками друг об дружку, словно они у нее замерзли. Ну да, на улице слякотная, ледяная весна, понятное дело. Оказались сапожки худыми, промокшими, и вид у желанной красавицы — несчастным и обиженным, какое сердце выдержало бы и позволило ей после сеанса одной добираться на край света, в общежитие? Тем более когда почти рядом — они сидели в кинотеатре «Художественный» на Арбате — коммуналка, в которой проживал, отделившись от матери с отчимом, вполне самостоятельный человек Александр Борисович Турецкий. Даже и особо уговаривать не пришлось — товарищ же! Будущий коллега! Да разве он способен на какой-нибудь подлый поступок?! Конечно, не способен!..

Ни в чем не ошибся он: тело у Таньки оказалось суперклассным — тугим, сильным, как хорошо накачанный волейбольный мяч, и бархатно-нежным, а ножки, которые он долго и активно согревал в своих ладонях, вообще были выше всякой похвалы. Ну а уж темперамент ее вообще не шел ни в какое сравнение с другими подругами Турецкого! Ошеломила Александра и ее финальная реакция, когда девушка, стиснув его с какой-то неистовой силой, вдруг завопила: «Ой, мама-мамочка! Мама-а-а!» — определенно переполошив соседей по коммуналке, так и не привыкших за годы своего терпеливого соседства к беспокойным гостям жильца из крайней комнаты. Юмор никогда не покидал его, и в тот раз, помнится, в голове мелькнуло вполне здравое соображение, что присутствие Таниной мамочки пришлось бы очень кстати, но исключительно для того, чтобы помочь ему самому выбраться из поистине стальных тисков ее дочери.