Поцелуй перед смертью - Айра Левин

Она склонилась над часами у себя на руке, потом откинулась на спинку стула, в восторге зажмурив глаза.

— Здорово, подумать только, — прошептала она с улыбкой, — на следующей неделе уже не надо будет бежать в общагу! — Из динамиков послушались вступительные гитарные аккорды. — Может, нам стоит написать заявление на трейлер?

— Я был там сегодня, — сказал он. — На это может уйти пара недель. Пока мы можем жить у меня в комнате. Я поговорю со своей домовладелицей. — Он взял бумажную салфетку и принялся отщипывать аккуратные клочочки бумаги по её краям.

Женский голос пел:

Вершина потухшего вулканаУкрыта снегомЯ потеряла любимогоПоскольку была холодна…

— Народные песенки, — хмыкнула Дороти, закуривая сигарету. Медью блеснул коробок-книжечка.

— Твоя беда в том, — возразил он, — что ты жертва аристократического воспитания.

Сладко любить,Расставаться — горькоБессердечный возлюбленныйХуже вора…

— Ты сдал кровь на анализ?

— Да. Тоже сегодня днём.

— А мне надо?

— Нет.

— Я смотрела в справочнике. Там сказано, в Айове требуется анализ крови. Значит, нужно нам обоим?

— Я спрашивал. Тебе не нужно. — Он продолжал методично пощипывать салфетку.

Вор лишь ограбитРазденет тебяБессердечный возлюбленныйВ могилу сведёт…

— Уже поздно…

— Давай дослушаем песню до конца, хорошо? Она мне нравится. — Он развернул салфетку: она превратилась в затейливое бумажное кружево с повторяющимися симметричными узорами. Восхищенно он расправил свою работу на столе.

И ты сгинешь бесследно,Превратишься в труху.Ни единого честногоСреди сотни мужчин…

— Вот видишь, с кем нам, женщинам, приходится иметь дело?

— Да уж. Какая жалость. Моё сердце обливается кровью.

У себя в комнате, удерживая злополучный снимок над пепельницей, он поднёс зажжённую спичку к его нижнему уголку. Это была фотография для университетского Ежегодника; он удачно вышел; он ни за что не стал бы её сжигать, если бы в своё время не подписался размашисто внизу: "Дорри, с любовью".

7

На занятие в девять она, как всегда, опаздывала. Сидя в последнем ряду, он наблюдал за тем, как другие студенты усаживаются на места впереди. На улице шёл дождь, и потоки воды расползались по наружной поверхности оконного стекла. Кресло слева от него всё ещё пустовало, когда лектор взобрался на кафедру и начал рассказывать о системе городского управления.

У него всё было уже приготовлено. Ручка была заложена в открытую тетрадку, а испанский роман, La Casa de las Flores Negras,[6] покоился у него на коленях. От внезапной мысли сердце пропустило удар: что если она вздумает сегодня прогулять? Завтра пятница, крайний срок. Другого шанса добиться от неё записки не будет, а записка понадобится ему уже сегодня вечером. Что если она прогуляет?

Опоздав на десять минут, она всё же появилась, запыхавшаяся, в одной руке — учебники, через другую — перекинут плащ. Радостно улыбнулась ему, проскользнув в аудиторию. На цыпочках добралась до последнего ряда, прошла за его спиной и села рядом, повесив плащ на спинку своего кресла. И продолжала улыбаться, сортируя учебники; положила тетрадку и миниатюрный ежедневник перед собой, а ненужные сейчас книжки — на пол между их креслами.

Потом она увидела раскрытую книгу у него на коленях, и брови её вопросительно приподнялись. Он закрыл роман, заложив палец между страницами, и наклонил его так, чтобы она могла прочитать заглавие. Затем он раскрыл томик опять и ручкою печально указал сначала на его разворот, а потом на свою тетрадь, давая понять, какой объём перевода ему предстоит сделать. Дороти сочувствующе покачала головой. Он указал на лектора и на её тетрадь — пусть она ведёт конспект лекции, а он потом всё перепишет. Она кивнула.

Четверть часа спустя, прилежно, слово за словом перелагая фрагмент в тетрадь, он осторожно покосился на Дороти и, убедившись, что она поглощена своей собственной работой, оторвал от уголка одной из тетрадных страниц квадратный кусочек бумаги размером примерно два на два дюйма. Одну его сторону он всю зачиркал бессмысленными линиями, перечёркнутыми словами, спиралями и зигзагами, а затем перевернул листок. И, уткнув палец в страницу романа, принялся качать головой и нетерпеливо постукивать ногой по полу, как если бы чем-то озадаченный.

Недоумевающая, Дороти повернулась к нему. Посмотрев на неё, он не сдержал подавленный вздох. Поднял палец, как бы упрашивая её на секунду оторвать внимание от лекции, и убористым почерком принялся строчить на только что оторванном клочке бумаги, вполне очевидно копируя отрывок из романа; закончив, передал бумажку Дороти.

TraducciСn, por favor, озаглавил он свою записку. Пожалуйста, переведи:

Querido,

Espero que me perdonares por la infelicidad que causare? No hay ninguna otra cosa que puedo hacer.

Она бросила на него несколько удивлённый взгляд, поскольку предложения были совершенно несложными. Он смотрел на неё бесстрастно, выжидающе. Она взяла свою ручку и перевернула бумажку, но обратная сторона её была вся исчиркана. Тогда она вырвала страничку из своего ежедневника и написала там.

Она подала ему свой перевод. Он прочитал его и кивнул. Затем, прошептав: "Muchas gracias", склонился вперёд и переписал к себе в тетрадь. Бумажку с испанским текстом Дороти скомкала и бросила на пол. Краешком глаза он проследил, куда бумажка упала. Рядом с ней валялся ещё один обрывок бумаги и сигаретные бычки. В конце дня всё это будет подметено и сожжено.

Он снова взглянул на записку Дороти, аккуратным наклонным почерком написанные слова:

Дорогая,

Надеюсь, ты простишь мне причинённое тебе горе. Мне больше ничего не остается.

Аккуратно он вложил листок во внутренний кармашек обложки тетради и захлопнул её. Сверху водрузил также уже закрытый роман. Дороти повернулась к нему, поглядела на стол перед ним, на него самого, глазами спрашивая, управился ли он.

Он кивнул ей и улыбнулся.

В этот вечер они не собирались встречаться. Дороти нужно было вымыть и уложить волосы и упаковать чемоданчик для свадебного путешествия. Однако в 8:30 на столе у неё зазвенел телефон.

— Послушай, Дорри. Тут кое-что новенькое. Очень важное.

— Что?

— Нам нужно немедленно увидеться.

— Но я не могу. Я не могу выйти. Я только что вымыла голову.

— Дорри, это очень важно.

— Так скажи сейчас.

— Нет. Мне нужно тебя увидеть. Встречаемся у скамейки через полчаса.

— На улице моросит. Может, ты придёшь сюда в комнату отдыха?

— Нет. Послушай, знаешь то местечко, где мы вчера вечером ели чизбургеры? "У Гидеона"? Хорошо, встречаемся там. В девять.

— Я не понимаю, почему ты не можешь придти сюда…

— Малышка, пожалуйста…

— Это — это как-то связано с завтрашним?..

— Я всё объясню в ресторанчике.

— Нет, скажи…

— Ну, хорошо, и да и нет. Послушай, всё будет хорошо. Я всё тебе объясню. Только будь там в девять.

— Хорошо.

Без десяти девять он выдвинул нижний ящичек своего бюро и достал из-под пижамы пару конвертов. Один из них, с маркой, был запечатан и подписан:

Мисс Элен Кингшип

Северное общежитие

Колдуэлльский колледж

Колдуэлл, Висконсин.

Адрес он напечатал сегодня днём в доме Союза Студентов на одной из машинок общего пользования. Внутри находилась записка, которую Дороти написала сегодня на утреннем занятии. В другом конверте помещались две капсулы.

Он рассовал конверты по внутренним карманам пиджака, заранее решив, какой конверт с какой стороны будет лежать. Затем надел плащ, тщательно затянул пояс и, напоследок ещё раз взглянув в зеркало, вышел из комнаты.

Открыв дверь на улицу, первый шаг вперёд он сделал правой ногой, снисходительно посмеиваясь над собой за такие меры предосторожности.

8

Ресторанчик был практически безлюден, когда он туда пришёл. Только две кабинки были заняты: в одной двое стариков застыли над шахматной доской; в другой, на противоположной стороне зала, сидела Дороти, сцепив пальцы на чашке кофе и всматриваясь в неё так пристально, будто это был магический кристалл. Голову она повязала белой косынкой. Надо лбом из-под неё выбивались всё ещё тёмные, плотно стянутые заколками локоны.

Его присутствие она заметила лишь в тот момент, когда он уже стоял перед кабинкой, снимая плащ. Только тогда она подняла на него взгляд; её карие глаза казались встревоженными. На лице её не было никакого макияжа. Бледность и прижатые косынкой волосы придавали ей совсем юный вид. Он повесил свой плащ на крючок рядом с её плащом и легко опустился на стул по другую сторону кабинки.