Комитет охраны мостов - Дмитрий Сергеевич Захаров

Шахлар улыбнулся.

— Мы хотели бы помочь иначе.

— И иначе можно, — согласился Серёгин. — Диаспора у вас серьёзная, люди уважаемые. Может, даже и условный выкружите.

Гость сложил пальцы в замок и подпёр этой конструкцией подбородок.

— Вы нас переоцениваете, — сказал он, — терроризм — это серьёзно.

— Терроризм — может, и серьёзно, а то, в чём обвиняют этого мальчишку…

Шахлар покачал головой.

— Это неважно. Статья тяжкая, не отбить.

— Вам виднее.

Посидели некоторое время молча. Серёгин жевал булку, запивая чаем. Здесь был приличный ассам. Можно было бы спросить, для чего диаспоре может понадобиться Серёгин, если дело считается заранее проигранным. Но торопить очевидный вопрос не имело смысла. Сейчас посланник сам расскажет. Он уже подзаскучал.

Шахлар действительно поёрзал и, видимо, решил, что пора сказать прямо.

— В общем, так, — сообщил он, чуть покачиваясь на стуле, — мы хотели бы, чтобы эта история стала публичной. Не публичной — на кухне у местных, а публичной в газетах. С обсуждением.

— Она и так публичная. Что ящик, что губернаторский Телеграм не смолкают.

— Нужны независимые публикации.

Серёгин впервые посмотрел на эмиссара с очевидным интересом.

— Для этого сначала потребуется заиметь независимую прессу.

— Вот вы её и заимеете.

— Я?! — поразился Серёгин.

— Ага. Поедете в Новосиб и организуете.

Серёгин снова взялся рассматривать азербайджанского связного. Он ошибся на его счёт. Сначала ему казалось, что Шахлар — дешёвый понтовщик, пристроившийся сосать титьку диаспоры. Борзый дурачок с претензией. Или же проходит по ведомству сынок-племянник.

Однако замечание про Новосибирск демонстрировало, что парень внезапно в повестке.

Соперничество Красноярска и Новосибирска за корону «столицы Сибири» началось не вчера и давно успело превратиться в бесконечную битву на табуретках. У этого было немало интересных последствий, в том числе такое: то, что было абсолютным табу для красноярских СМИ, могло запросто выйти на новосибирских ресурсах. И наоборот.

— И что Новосибирск? — как можно невиннее переспросил Серёгин.

— Новосибирск — город с метро и «Икеей», — весело отозвался Шахлар, — там не уважают наши традиции.

Про традиции он сказал таким гнусным тоном, что не оставалось сомнений: сам эмиссар тоже не уважает традиции, которые имеет в виду.

— У вас и деньги есть? — спросил Серёгин.

— А как же, — отозвался Шахлар, — 200 тысяч за работу плюс билеты и командировочные.

— Я имею в виду — на публикации. Хотя спасибо, конечно.

— Пожалуйста. На публикации тоже можно. Но это давайте обсудим, когда вы пообщаетесь с новосибирцами.

Серёгин налил себе ещё чашку чая.

— Я не отказываюсь, — заметил он, — но хотелось бы, чтобы вы пояснили: зачем вашим старшим мальчишка? Я подозревал, что он никакой не простой репортёрчик…

— Самый простой, — отозвался Шахлар, — мать — швея в Филармонии, про отца вообще ничего не известно.

— Тайный принц.

— Вот уж едва ли.

— Так и зачем тогда?

— Затем, что с пацана начнётся подполье — «Хизб-ут-Тахрир», «Исламское государство»[1] и кто знает, что ещё.

— Ну какое подполье, слушайте.

— Вы, Алексей, очень наивный, оказывается, человек, — слегка разочарованно заметил азербайджанский связной. — Вы посмотрите материалы дела перед поездкой, ладно? Могу вам дать экземпляр, если читаете с бумаги.

Шумиха

Поезд был проходящий, с анекдотическим указателем «Харагун — Адлер». Это почти как Нижнеудинск — Юпитер: слишком амбициозно, чтобы быть правдой. Понятно, что никуда такой поезд не доезжает, он разваливается, рассыпая колёса и куски обшивки, уже после Барабинска. Максимум — на задворках Омска. Омск вообще место гиблое.

Никто же не думает, будто в самом деле существуют Шумиха, Юрга-1 или Кувандык. Это просто случайный набор звуков, нечто вроде тпру-у-у. Выйдите ради шутки на поименованных станциях — сами увидите, что там голая степь, и только ветер шевелит трубой парового отопления.

Ладно, подумал Серёгин, нам бы только до Новосиба. До Новосиба-то эта коняга доскачет, а там пыхти, паровозище, хоть в ад.

Оказалось, однако, что ад организован в составе превентивно.

Открыв дверь купе, Серёгин обнаружил двух среднеазиатских мужичков, заваривших нечто в металлической плошке. Воздух был запах. Варево разило несвежими потрохами, его повара́ — многодневным кислым по́том. Кондиционер на время стоянки затих, превратив вагон в смертельную газовую камеру. Серёгин скривился, пробормотал внезапную матерную молитву и, зачем-то выставив пред собой руку — видимо, стремясь хоть так отгородиться от смрада, — шагнул за порог.

Киргизы — Серёгин для себя назвал их киргизами — по-русски не понимали совсем. В ответ на его предложение съебаться из купе нахуй вместе со своей ебаниной они принялись что-то успокаивающе курлыкать, протягивать ложку и кусок батона, заливисто смеяться.

Серёгин, сдерживая рвотные позывы, позорно бежал в коридор, а отдышавшись, бросился к проводнице с вопросом, какого, собственно, хуя. Проводница только хмуро ответила, что сама видала этих оленеводов в сам догадайся где, но документы у них в порядке, не подкопаешься. Варят? Ну варят, чего ты хочешь, еда у них такая. Сейчас тронемся, станет полегче, погуляй пока. Да вот тут и погуляй.

Серёгин бесцельно добрёл до вагона-ресторана — пить всё равно было нельзя, он держался в завязке уже седьмой месяц, и сейчас срываться было бы особенно глупо — только работа наклюнулась. Поезд, наконец, покатился. Серёгин немного постоял у окна, вглядываясь в текущие по тёмным силуэтам домов ручьи огней. Слабые и неуверенные. Можно не сомневаться, что они даже на пять минут не смогут вырезать Красноярск из его чёрного неба.

Красноярск тьмы.

Юный Лёша Серёгин приехал сюда в это же время года — послелетие, предосень, в тот же густой тёмный кисель, который здесь заместо воздуха. Он вышел на перрон ещё к старому грязному ЖД-вокзалу и некоторое время старался понять, откуда идёт запах костра. Тот шёл отовсюду. Огромная и ещё своенравная республика частного сектора — крепкие приземистые домишки, занявшие позиции по сторонам от железной дороги, — жгли припасы, курили дрова полено за поленом.

Боком к вокзалу дополнительным поездом выстроились вагончики разноцветных троллейбусов. Серёгин слышал, что в этом городе есть и трамваи — трамваи ему нравились своей неспешной неотвратимостью хода — но около вокзала подходящих для них рельсов он не заметил. Серёгин прыгнул в красно-белый троллейбус № 15 и покатил в Гору, хоть тогда ещё и не знал этого прозвища госунивера. Прямо по пути, рассматривая дремлющие на крыше высотки неоновые буквы «Красноярский рабочий», он решал, на какой факультет стоит переводиться. Ему советовали истфак, сам же он больше склонялся к юридическому. Ничего, время подумать ещё было: кондуктор сказала, ехать минут тридцать.

Потом, уже вечером, с пересадкой выбравшись на автобусах в центр, Серёгин