Змеюка на груди - Андрей Евпланов

Вот и теперь, после смерти своего обидчика, после избавления от тяготивших его обязанностей, после чудесного освобождения из индейского плена, он всей душей обратился к своей верной подруге.

Фима познакомился с Ритой сразу после армии. Он тогда собирался поступать в университет, и каждый вечер ездил заниматься русским языком, с которым у него всегда были нелады. Репетитор жил аж в Медведково. Путь был долгий, сначала на метро, потом на трамвае. Чтобы не скучать в транспорте, Фима придумал игру: он выбирал какого-нибудь человека и пытался представить себе, сколько ему лет, чем он занимается, с кем живет. При этом он придумывал для него имя, фамилию, адрес. Иногда получалось очень забавно. Однажды тон заметил в метро негра. Тот внимательно читал газету «Правда» и при этом грыз морковь. Фима тут же окрестил его Василием, определил подсобным рабочим на овощную базу, и поселил в Подмосковье. Каково же было его удивление, когда негр, сложив газету, обратился к стоящей рядом пассажирке на чистом русском языке: «Женщина, как мне проехать на Савеловский вокзал?»

Однажды Фима, возвращаясь от репетитора поздно вечером в полупустом трамвае, обратил внимание на девушку, которая невесть чему улыбалась, глядя в темное окно. Там, за окном был нудный осенний дождик, а ей тут в трамвае, было хорошо, может быть оттого, что вдруг припомнилось что-то приятное. Девушка была такая уютная, домашняя, что Фима невольно потянулся к ней. Он подсел рядом и выпалил сходу все, что насочинял про нее: «А я про вас все знаю. Вас зовут Маргарита, вы работаете на швейной фабрике, живете с матерью и собираетесь учиться в техникуме». Девушка посмотрела на него с испугом и сказала: «Не на фабрике, а в ателье».

Если бы кто-нибудь до этого сказал Фиме, что он вот так запросто сможет познакомиться в трамвае с девушкой, он бы не поверил. А вот ведь познакомился. Правда, понял это он только после того, как проводил Риту до дома.

Они шли под одним зонтом, и Рита невольно прижималась к его плечу. Но он не ощущал никакого трепета, который обычно сопровождал, пусть даже невольное прикосновение к женскому телу. Они были, как брат и сестра и им было хорошо вместе, как бывает хорошо брату и сестре.

В первый же вечер Рита рассказала Фиме свою историю. Это была обычная история девушки с окраины, которая мало чего хорошего видела в жизни. Отца она не знала, но многие ее подруги, которые росли в полных семьях, ей даже завидовали. В тех краях, где она росла отцы были либо вечно пьяными и опасными чудовищами, либо жалкими безвольными существами под каблуком у озверевшей от тягостей жизни жены. Риту никто не баловал сладостями и нарядами, зато никто и не бил, не обзывал. Отец ее ушел из семьи, когда ей едва исполнился год, то есть даже и не ушел, а просто однажды не вернулся после очередного «ухода в люди», как он любил выражаться. Он не пил и не воровал и в общем был хорошим мужиком, но верил в бога, и не как все, по праздникам в церкви, а на тайных вечерях на квартирах единоверцев.

Каждый, кто исповедовал учение его секты. Должен был в месяц наставить на путь истинный пятерых заблудших. А где их взять, пятерых-то? Поначалу он обходился коллегами по работе. У него было много коллег, потому что он работал в автобусном парке, механиком, их хватило почти на целый год. Но потом его поперли с работы за пропаганду религии, и пришлось ему довольствоваться соседями. Это была не самая благодатная почва для того, чтобы сеять семена истинной веры. Пару раз миссионеру крепко доставалось от заблудших овец, которые напоминали скорее упрямых баранов, закосневших в атеизме и православной ереси. И тогда он пошел в проводники. Каждая поездка была для него «хождением в народ». И вот однажды этот пастырь уехал и канул. Жена пробовала его искать через железнодорожное начальство и через милицию. Ей сказали, что в Казани он сошел с поезда и больше его никто не видел. Он отвалился от семейного дерева, как сухой лист естественно и безболезненно. Жене даже не пришлось его оплакивать, потому что он мог быть среди живых. Она, конечно, ждала и надеялась, но на переживания у нее было мало времени, приходилось много работать, чтобы прокормить себя и ребенка. Душа ее уже раскрылась для дочери, и вскоре образ мужа выветрился из ее памяти. Мать Риты работала в больнице медсестрой, и каждый рубль стоил ей бессонных часов наполненных человеческим горем.

Без всякого стеснения девушка рассказывала незнакомому парню о том, как ей в детстве дарили обноски, то тетя Клава с маминой работы, то соседка по подъезду. Теперь Рита работала в ателье швеей и все тамошние женщины, даже известная интриганка и скандалистка Евдокимовна, опекали ее и жалели.

Фима рассказывал ей о Североморске, где он охранял военно-морскую базу, что сводилось, в основном, к выпуску стенгазеты «На боевой вахте!» и писанию объявлений красивым почерком. Он много шутил, и она искренне смеялась.

После этого они стали встречаться два раза в неделю. Фима никогда не покупал ей цветов, коржики, печенье, засахаренные орешки… Она любила погрызть, а ему нравилось ее угощать. Однако скорее отцом, нежели любовником, хотя разница в возрасте у них была всего три года.

Однажды Рита позвала Фиму к себе, когда ее матери не было дома. На столе стояли бутылка вина и фрукты в вазе. «У меня сегодня день рождения», — пояснила она удивленному гостю. «Что же ты не предупредила меня, — сказал Блюм, — я бы купил подарок». «А он у тебя с собой», — сказала Рита и стала раздеваться. Причем делала она это так , как будто была одна в комнате. Сначала сняла блузку, аккуратно повесила ее на вешалку и убрала в шкаф, потом сняла юбку, сложила ее и убрала в ящик. Затем туда же последовали бюстгальтер, трусики и носки. И все это она проделала совершенно без всякого жеманства и вызова. Так Ева представала перед Адамом еще до грехопадения.

«Сделай меня, пожалуйста, женщиной, только не гаси свет, мне хочется посмотреть, как ты устроен. Я никогда не видела взрослых мужчин голышом, только маленьких мальчиков».

Фима ее понял , как понимал всегда и не стал ничего говорить. Любое слова в этой ситуации было бы ложью, а он не хотел врать этой девушке. Он разделся и сомкнул руки на ее спине. Так они стояли до тех пор пока в их телах не разгорелся огонь.

«Я стала женщиной! Я теперь женщина! — повторяла она, после того как все закончилось, — Ты представляешь, Ритка, женщина! А что по лицу это видно? Я сейчас пойду по улице, и все увидят, что со мной произошло?..»

Фима решил, что непременно жениться на Рите, но только после того как окончит институт или хотя бы на последнем курсе. Но ей этого он не говорил, чтобы чего доброго их отношения не потеряли искренность.

Приближался новый год и из однокурсников предложил Блюму встретить его в компании. Фима сказал, что придет с девушкой, и пригласил Риту. Она захлопала в ладоши от радости, но перед самым новым годом вдруг отказалась с ним идти. Фима говорил ей, что это некрасиво, что она его ставит в неловкое положение, потому что теперь и ему придется отказаться, а на него рассчитывали. Он ее увещевал, просил, стыдил. Она — ни в какую. И тогда Фима в сердцах назвал ее идиоткой, и ушел. Он был уверен, что она позвонит ему на следующий день, в крайнем случае через неделю, но она так и не позвонила. Он нервничал, злился и тоже и тоже отмалчивался. К тому же началась сессия. Прошел месяц, прежде чем он решился позвонить в ателье. Трубку взяла Евдокимовна и спустила на Фиму всех собак, которые накопились у нее в душе за долгие годы борьбы за существование. Оказывается, Рита не хотела встречать идти на вечеринку, потому что случайно прожгла утюгом платье, которое шила специально к этому дню. Она боялась, что Фиме будет стыдно за нее, если она предстанет перед его друзьями в перешитой из старья юбке и блузке.

Фима пришел к Рите с повинной, она встретила его приветливо, но сказала, что через месяц выходит замуж. В это было трудно поверить, но Рита не умела обманывать. Вскоре она действительно вышла замуж, но брак оказался непрочным. Муж вступил в какую-то секту и ушел в народ проповедовать учение. На руках у Риты осталась дочь.

В промежутках между авантюрами Фима вспоминал Риту, приносил ей и ребенку гостинцы, чинил краны на кухне и в ванной, подумывал о женитьбе. Но потом опять случалось что-то, что на долгое время удаляло его от этой женщины. Конечно, если бы она сказала ему: «Женись на мне», он бы немедленно согласился и, может быть, был бы счастлив рядом с ней, но она этого не говорила и терпеливо сносила все его приливы и отливы.

Вот и сейчас он в очередной раз решительно и бесповоротно решил открыть новый период в своих отношениях с Ритой. Он купил ей в подарок часики с браслетом, торт и бутылку любимого кагора. Свидание должно было пройти на высоком уровне. Но тут зазвонил телефон.

— Меня зовут Мария Рамирес, — сообщил надтреснутый «птичий» голос. — Я должна была встретиться с вами в общежитии, но вы меня не дождались. Мне нужно с вами поговорить. Не могли бы вы подъехать сегодня к семи часам в отель «Савой». Я буду ждать вас в холле.