Терпеливый снайпер - Артуро Перес-Реверте

– Я видела кое-что в Интернете… Этот самый мост через Темзу. Или другой – Метлак в Веракрусе. Несколько месяцев назад.

– Может быть, – подтвердил он после краткого раздумья. – Десятки сопляков ставят жизнь на кон, а один разбивается всмятку, слетев с крыши… Вдохновителем принято считать Снайпера, но доказать никто ничего не может. Неизвестно даже, будет он там или нет. Но это не важно. Разносится весть, что это его инициатива, и все бегут. Наперегонки.

Я вспомнила кадры из Веракруса: совсем еще зеленые юнцы снимают друг друга на видео, очень медленно продвигаются по узкому карнизу, прижимаясь к бетонной стене моста. Поливают ее краской из баллончиков и не могут хотя бы чуточку отстраниться от нее, потому что одно неверное движение – и они ухнут в бездну. Райтеры со всей Мексики скопом откликнулись на призыв Снайпера высказаться против гибельного насилия, к которому приводит наркоторговля.

– А что в Португалии?

Пачон, чуть улыбнувшись, взглянул на свои руки.

– Кое-кто божится, что он укрылся там, когда Бискарруэс назначил награду за его голову. Опять же – доказательств нет. И дело это меня не касается. – Тут он поднял голову и послал мне взгляд сообщника. – …Я так понимаю, ты имеешь в виду последние события в Лиссабоне?

– Вот именно. Фонд Сарамаго и прочее… Месяца два назад.

Он почесал нос, не сгоняя с лица благодушной улыбки. Точно такая же играла на его губах, когда он задерживал райтеров на станции Аточе, узнавая их с первого взгляда, что, в общем, труда не составляло: все они были с рюкзаками и вертели головой, выискивая, где бы оставить граффити. Впрочем, узнавали и они его. Эй, такой-то, кричал он им, я инспектор Пачон, и ты спекся. Жду тебя завтра в десять в комиссариате. И в назначенный час они неизменно оказывались в полиции. Минута в минуту. Безропотно приемля свой скорбный жребий. В альбомах, лежавших у него на столе, и в компьютере у Пачона хранились сотни фотографий, а на них – сотни образцов почерка и стиля. И поднаторев за столько лет, он научился безошибочно определять авторов граффити, даже если они не подписывались или меняли тэг. Это дело рук Почо из Аларкона. А это – U47, работающего в манере Почо. И тому подобное.

– В Лиссабоне они устроили то, что называется jam, – общую сходку и тусовку райтеров. По слухам, затея Снайпера, якобы он сам появился и лично все организовывал. Все – значит, эту бомбежку. Обошлось, слава богу, без жертв. Я связывался с португальскими коллегами, думал, сообщат что-нибудь интересное, но все было как обычно: Снайпер у всех на устах, но толком никто ничего не говорит… Райтер, понимаешь ли, он вроде пиромана: должен обязательно находиться где-нибудь неподалеку, насладиться тем, что сделал. Но Снайпер и здесь наособицу: никогда не ходит проторенными путями. Не угадаешь, что он выкинет в следующий раз.

– Сможешь связать меня с кем-нибудь в Лиссабоне?

– Да, если нужно, у меня там приятель. Вероятно, от него узнаешь побольше. Зовут Каэтано Диниш. Генеральный Директор Всемирного Центра Борьбы С Самыми Зловредными Граффити… Или иначе – начальник отдела охраны культурного наследия.

– Полицейский?

– Чиновник высокого ранга.

– Годится.

– Тогда записывай.

Я записала имя португальца, а Пачон пообещал укатать мне дорожку – позвонить и предупредить.

– А ты сам как считаешь – Снайпер может скрываться в Португалии?

– Может. Или мог. Две лиссабонские вонючки – так называемые Сестры – сообщили, что виделись с ним на акции у Фонда Сарамаго. И потом еще раз.

Я кивнула. Мне было известно, кто такие Сестры. Они с большим успехом выставлялись в крупнейших галереях. И в Интернете ссылки на них встречались на каждом шагу. Им посчастливилось пробиться, и они были теперь уже на полдороге к легальному искусству и арт-рынку, который с каждым днем взирал на них все благосклонней. При этом девушки не приспосабливались и не кривили душой для придания себе весу и значительности.

– А с чего это вдруг такой жгучий интерес к Снайперу? – осведомился Пачон.

– Готовлю книгу о граффити.

– А-а.

Он окинул мечтательным взглядом каталожный шкаф, стоявший у стены напротив росписи. На нем как бы в виде трофеев выстроились штук шесть классических аэрозолей – «Титан», «Фелтон», «Новелти». Все – использованные и перепачканные краской. Пачон – своего рода охотник за скальпами. И эта работа ему по душе. Весьма.

– В Лиссабоне мощное и разветвленное сообщество райтеров, – сказал он. – Они хорошо его там устроят и помогут затаиться.

– Ты по-прежнему не знаешь, кто он такой?

– По-прежнему.

– А если не крутить мозги, а? По правде если?

– Я правду и говорю, – возмутился он. – По нашим прикидкам, Снайперу немного за сорок. Высокий, худощавый. В хорошей физической форме, потому что много раз уходил от полиции, сторожей и охранников, перемахивая через парапеты и заборы. И больше о нем ничего не известно. Имеются несколько туманных нечетких фотографий, записи с камер наблюдения, где различим лишь субъект в капюшоне на фоне вагона метро. Есть еще видео, сделанное каким-то поклонником лет пятнадцать назад, часа в три ночи да еще со спины: Снайпер покрывает своим тэгом-прицелом витрины банка BBV на проспекте Кастельяна в Мадриде.

– И неужели его ни разу не задерживали?

Пачон вскинул ладони.

– Сначала-то было бы проще простого, но тогда никто не додумался. Начинающего райтера легко прищучить: по его тэгам определяешь, где он живет, – образуется сеть с его домом посередине. И ты идешь от периферии к центру, как по цепочке кровавых следов подранка. Иногда расписывают собственную подворотню, подъезд, лестницу и даже дверь в квартиру. Но, как я уже сказал, это эффективно только с новичками. А в ту пору своей жизни Снайпер был очень везуч.

Он сделал намеренную паузу, чтобы улыбнуться, и улыбка эта опровергала последние четыре слова. Удачи каждый добивается сам, перевела я, смотря по тому, кто ты и какой ты.

– Было время, когда ничего не стоило его арестовать, – продолжал инспектор. – В середине девяностых, когда он как одержимый бомбил метро и вагоны… Взяли бы его тогда – прибегли бы к старой уловке: раздули бы причиненный ущерб, вчинили бы иск за упущенную по его милости выгоду.

– А в чем был бы прикол?

– А в том, что переквалифицировали бы из административного правонарушения в уголовное… Но взять его не смогли. Он дьявольски увертлив. Очень хладнокровен и очень хорошо подготовлен. Рассказывали, что когда он увлекался поездами или, как у них говорят, «бомбил на трейнах», то готовил свои акции сперва на макетах. И рассчитывал все по секундам. Он уже тогда использовал других райтеров… Человек десять-двенадцать, если акция затевалась массовая. И строил их почти по-военному. Или даже не «почти». Настоящие боевые операции, спланированные до последней запятой.

Он нажал клавишу селектора и попросил свою помощницу принести альбом с фотографиями. Помощница была длинноногая фигуристая блондинка – крашеная, разумеется, – с полицейским значком и пустой кобурой на ремне джинсов, над которым сантиметрах в тридцати начиналась сокрушительная анатомическия дива. Пачон неизменно доставлял себе удовольствие, заставляя ее пройтись так, чтобы помаячить у меня перед глазами, что делал обычно, когда посетителем его кабинета оказывалось лицо мужского пола. И Мирта – так ее звали – со снисходительным благодушием выполняла эти распоряжения, а когда носила что-нибудь декольтированное, по собственному почину наклонялась над столом больше, чем нужно. Итак, Мирта принесла альбом, одарила меня улыбкой лукавой и сообщнической и под взором Пачона, меланхолически прикованным к качанию ее бедер, вышла из кабинета.

– И вот так – каждый день, – вздохнул Пачон. – Понимаешь ты меня, Лекс?

– Да уж понимаю.

– Тернистой стезей идет служитель закона.

– Да уж вижу.

Инспектор махнул рукой, как бы отгоняя искушение – на безымянном пальце блеснуло обручальное кольцо, – а потом принялся перелистывать страницы альбома. Вагоны, вагоны, вагоны – железнодорожные и метро, – расписанные сверху донизу. Или, как у них, у райтеров, это называется, «end to end», если по горизонтали. А если от крыш до колесных пар, то «top to bottom». У них ведь свой жаргон, не менее богатый лексически, чем у моряков или военных.

– Снайпер вошел в историю в девяносто пятом году, когда изобрел фокус со стоп-краном. – Пачон пухлым пальцем потыкал в фотографии. – Изучал маршруты, обследовал местность, садился в поезд. А когда доезжал туда, где ждали в засаде сообщники, дергал стоп-кран, останавливал поезд, выскакивал и на глазах у пассажиров с пятью-шестью своими приспешниками размалевывал вагон… Потом вместе с ними смывался.

Он перелистывал страницы, указывая на первые вагоны, расписанные Снайпером. Я не могла не признать, что кое-какие граффити заслуживали внимания. Огромные кровавые буквы просто дышали свирепостью.