Вторжение (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

— Не томи, сотник, назови свои условия.

Я усмехнулся — уже чуть мягче:

— Осмотрись, Богдан. Вот десяток свежих стрельцов подошел, за моей спиной в лесу еще два укрылось… Мне как дозорные сообщили о твоем отряде, так я гонцов ко всем десятским отправил — теперь вот подходят мои ратники, скоро уже весь ваш гуляй-город в кольцо возьмем. И тогда никто из ляхов живьем не уйдет… Сколько, говоришь, у тебя черкасов реестровых под рукой?

Несколько сбитый резкой перемены темы, Богдан хмуро кивнув головой на трупы убитых дозорных:

— Так половину десятка, считай, вы уже сгубили. Со мной только пятеро казаков осталось.

Легонько качнув головой, я негромко ответил:

— Жаль твоих братов, искренне жаль, что православные православных режут да стреляют… Но ежели ты не хочешь, Богдан, за павшими на тот свет отправиться, то слушай мои условия, внимательно слушай! Сейчас ты вернешься к своему шляхтичу и скажешь, что собралась вокруг вас уже вся сотня стрелецкая. И что ежели откажется пан выкуп отдать, вы все в землю ляжете… Пусть оставляет нам все сани с припасами да черкасских лошадей, да все злато и серебро, что при вас имеется… За то мы пропустим вас с оружием мимо засады — именно так пану и скажешь.

Десятник поспешно кивнул, просветлев лицом — но я только покачал головой:

— Погоди радоваться, сперва дослушай. То, что ты передашь своему шляхтичу — то ложь. Ты ведь со своими казаками наверняка пойдешь впереди, верно? Так вот, держитесь не более, чем в ста шагах от ляхов — и как только услышите первый выстрел, разворачивайте лошадей да палите по панам залпом! Иначе сами под залп угодите и сгинете… А так хоть смоете кровью вражьей братскую кровь, что уже пролили!

Лисицын мертвенно побледнел:

— Как же так⁈ Это же… Это же грех клятвопреступления и предательства!!!

Я оскалился уже совсем недобро, сделав шаг к запорожцу — и положив при этом руку на рукоять сабли:

— Ты говоришь, грех⁈ А когда ты смотрел в деревне на девок зарезанных да на детей утопленных, коих воровские черкасы живота лишили — тогда про грехи вспоминал⁈ А то, что русский под знаменами польского короля русского идет убивать — то разве не грех⁈ У вас, в Речи Посполитой, уже унию приняли, уже монастыри и церкви раскольникам безбожным, униатам силой отдают! Вот где грех клятвопреступления и предательства! А скоро паны еще и церкви ваши жидам в аренду сдавать начнут, и те будут поборы с вас брать за венчание или отпевание…

В конце моей речи Богдан недоверчиво хмыкнул — и тогда я, поймав его взгляд своими глазами, вкрадчиво, едко спросил:

— Не веришь в это⁈ Ну-ну… Только я тебе вот что скажу — вы все для панов хлопы, смерды по-нашему. Вам обещают реестр, равные со шляхтой права, неприкосновенность вашей веры — а потом все эти обещания рассыпаются в прах, как только королю и магнатам перестает быть полезна черкасская чернь! Вот сейчас да, ваши головорезы полезны — и король многозначительно молчит, видя в своем войске запорожцев. Ведь казаков первыми гонят на убой — хоть на крепостные стены, хоть под залпы стрельцов в поле! Но закончится война с Московским царством — и все обещания короля, данные вам, забудутся… А даже если кто из государей ваших и захочет их исполнить, магнаты на сейме все одно наложат на них вето. Достаточно, чтобы любой подговоренный ими шляхтич крикнул «не позволям»! Так что все, что вы награбили, у вас заберут, все оружие у казаков — кто не успеет на Сечь уйти — также заберут. А там и реестр сократят… Попробуете поднять бунт⁈ Так раздавят его всем королевским войском! Ибо грабить и убивать собственную чернь ляхи всегда горазды — вспомни судьбу восставших казаков Коссинского и Наливайко!

Богдан невольно потупил взгляд, нехотя соглашаясь с моими словами — и я с неподдельной горечью в голосе продолжил, не на шутку зажегшись собственной речью (как же, истфак все-таки!):

— Время православных магнатов из родов Острожских, Вишневецких, Ружинских, кто давал вам убежище и кров, кто сражался вместе с вами, плечом к плечу — их время ушло. Православную шляхту сменили перекрестившиеся в католичество паны или униаты — и в казаках они видят уже не боевых соратников, а бесправных хлопов, незаконно владеющих оружием… Так забрать его, закрепостить всех смердов, дерзнувших назвать себя казаками! А что нечем им себя защитить, коли нападут татары — так то не беда… Подумаешь, угнали ногайцы жителей нескольких деревень в Крым? Бабы еще нарожают! В конце концов, холопом больше, холопом меньше… Панам нет дела до ваших бед, ибо жизни ваши для ляхов, что пыль под их ногами! На бесчинства татарские сквозь пальцы смотрят, турков боятся, как огня. И если в отместку за казачий поход турецкий султан выкажет королю свое неудовольствие — так король живо отправит запорожцев на смерть! Или Баторий иначе поступил с черкасами, захватившими и пограбившими турецкие Бендеры⁈ Или кто из королей польских принялся украину литовскую крепостями закрывать, валами и засеками, как то в Московском царстве делается? Как строили их еще в Киевской Руси православные князья⁈

Запорожец окончательно поник… А вот интересно, удалось бы мне его пристыдить теми же аргументами, коли бы перевес в силе был бы на его стороне⁈ Что-то сомневаюсь — понятия чести, братства, единоверия у черкасов как-то уж очень легко перекрывает жажда наживы да раболепие перед западными господами… На запорожцев смотрящих, словно на приблудных псов!

Так или иначе, я постарался додавить Богдана:

— Ну же, решайся, Лисицын, с кем тебе по пути, выбирай сторону! Или с ляхами, не ценящими честной службы казачьей — да в любой момент готовых вас обмануть и предать. Но тогда уже не взыщи, живыми тебе с братами не уйти… Или же с нами, такими же русинами — русскими, православными братьями! Тогда, если даже и придется принять смерть в бою, то Господь все одно будет знать, за кого вы сражались и за что погибли. Глядишь и помилует за прошлые грехи — за то, что против братьев по крови и вере пошли… Ну, что скажешь, казаче⁈

Десятник наконец-то поднял взгляд — и твердо посмотрев мне в глаза своими серыми, с зеленым отливом глазами, решительно ответил:

— Мы с вами.

Глава 4

Обсудив с Богданом совместные действия на случай, если начальник фуражиров пан Курцевич откажется уходить, я вернулся к своим ратникам — и принялся расставлять воев с учетом пополнения Долгова… И естественно, меня не отпускали сомнения — купился ли десятник реестровых на ложь о сотне стрельцов, или нет? Предаст ли он ляхов, если не поверил в мою ложь? Или же, сохранив верность хозяевам, казак все расскажет о готовящейся бойне?

Ну и, наконец, главное: согласится ли Курцевич уйти⁈

Последний, как я понял, человек вполне трезвомыслящий и не шибко трусливый — так что действовать будет, основательно взвесив все за и против. Естественно, он понимает уязвимость своего небольшого отряда в случае, если ему придется уходить по зимнику… Ну, а на счет веры моим обещаниям — иной бы, более впечатлительный (сиречь трусливый) и доверчивый поспешил бы обмануться, как только на горизонте замаячила бы перспектива «чудесного» спасения. Но этот лях наверняка допускает, что готовится ловушка — и даже если Богдан соврет о сотне стрельцов, все одно Ян Курцевич может принять решение до последнего драться за «вагенбург». В конце концов, с наскока укрепившихся за телегами ляхов не сбить и сотне воев — разве что обойти их… Кроме того, частые залпы мушкетов с обеих сторон вполне могут привлечь внимание иных шаек запорожцев и ляхов, действующих в округе — и ведь кто-то из них наверняка рискнет прийти на помощь фуражирам!

Так что на месте польского шляхтича я бы остался ждать врага в укрепление… И именно поэтому, немного поразмыслив, я решил подстегнуть своего противника. Собрав два десятка стрельцов под началом Долгова, я приказал им выйти из леса — и, демонстративно перейдя дорогу на глазах ляхов, двинуться полем в сторону фуражиров, обходя «вагенбург» по широкой дуге. Так, чтобы «орелики» находились вне досягаемости выстрелов врага — и чтобы ратники в итоге зашли с открытой стороны г-образной крепостцы!