Нарвское шоссе - Сергей Сезин

А второй повод для горестного размышления – что теперь мне нормального сортира долго не видать. Разве что в Питер попаду. А так буду орлом сидеть в подобных будочках.

Дела я закончил, и пошли мы на допрос. А там доброй души конвойному влетело от сержанта госбезопасности, у которого времени и так не было, а тут еще сиди жди, пока арестант опорожняется. Но тут он в корне не прав, потому что если б меня не сводили в будочку, то мог бы навалить ему перед глазами. И носом. Так что ему б лучше не было, но я про это помалкивал, а отвечал на вопросы оперуполномоченного 21-го укрепленного района сержанта госбезопасности Яблокова. А тут какая интересность – он сержантом числится, а на петлицах у него то же самое, что у лейтенанта[3]. Наверное, тут звания у них с пехотою не совпадают. Должно быть, за сидение в дотах звание выше, и сержант в доте равен лейтенанту.

В общем, конвоировавший меня солдатик сзади стоял и мне спину горящим взглядом прожигал. А я что – разве виноват, что на него собаку спустили? Начальник это всегда может сделать, разница только в том, по делу спустили ее или от раздражения своего геморроя. А я сидел на табуретке и отвечал про то, что надумал до этого момента. Опер был явно заклопотанным по самые уши, нервничал, то и дело на часы глядел, но на меня не вызверялся и по морде не трогал. Наверное, это потом будет, когда он протокол заполнит. Всю мою лабуду записал, но пару раз хмыкнул. Сейчас возьмет папиросу, закурит и скажет: «Ну что, шпион, признавайся: кто тебя завербовал?» Сержант, равный лейтенанту, достал из кармана пачку «Беломорканала», папиросу из нее вытряс, но закурить не успел. В дверь залетел какой-то военный в плащ-палатке и с порога заорал: «Яблоков! Ты чего ждешь?! Машина в пятую роту идет сейчас! Или иди пешком!»

Яблоков засуетился, ответил, что он сейчас, и стал что-то выгребать из ящиков стола. Протокол мой сгреб и кинул в другой ящик, бумаги, что вынул, сложил в картонную папочку с завязками и восстал.

По дороге сказал конвоиру, чтоб меня обратно поместил, но тут я его тормознул.

– Товарищ сержант! А как мне быть? С утра сижу, и хоть бы кто хлеба кусок дал! Нельзя ж людей под замком держать, не кормя и не поя!

Яблоков затормозил, пару секунд обдумал, потом сказал конвоиру:

– Отведи его обратно, потом с котелком сходи на кухню, пусть чего-то дадут. Скажешь, я приказал!

– Есть!

И вышел. И мы вышли. По дороге я сказал солдатику, что, мол, извини, не знал, что тебя за мои дела обругают. Знал бы, лучше с допроса отпросился. Парень буркнул, что ладно уж.

Вернули меня в знакомую кладовку к знакомым бланкам, а спустя некоторое время солдатик мне полкотелка каши принес и кружку кипятку. Кипяток уже остыл, но это и лучше.

Все, что мне дали, я стрескал за милую душу, поблагодарил, кружку, ложку и котелок отдал. Дверь закрылась, свет погас. Прям стих какой-то вышел. А я опять сгреб бланки и на них улегся. Хоть и спал, а спать все равно хочется. А что мне – спать хочется, и спать буду…

Пока я задавал храповицкого так, что дверь вибрировала в унисон моим носовым заверткам, вокруг меня происходили такие события, о которых я по большей части не подозревал…

Авторский комментарий

В 20—30-е годы подступы к Ленинграду активно укреплялись. От старого мира Союзу досталась морская крепость Кронштадт, и все. Старые крепости, вроде Петропавловки и Копорья, считать не будем.

Еще рядом с «колыбелью революции» прошли сразу две границы, за которыми находились беспокойные соседи, с коими уже воевали, и не исключались новые войны.

А от финской границы посуху до города было чуть более тридцати километров, а орудия с финского берега могли обстреливать морские форты Кронштадта. И финская пехота по льду тоже могла атаковать их. До эстонской границы было все же подальше, но через нее уже приходила неприятельская армия, остановленная совсем недалеко от города.

Потому, как только на укрепление границ нашлись деньги, эти границы стали укрепляться. Дело началось с Карельского перешейка, где стал строиться УР, самый первый в стране. После его постройки, уже в 30-х, началось строительство укрепленных позиций Псковской и Кингисеппской, несколько позже переименованных в УРы. Развивалась и береговая оборона, ныне подчиненная флоту, строились новые батареи и Усть-Лужская укрепленная позиция, прикрывавшая от десантов. Строительство сухопутных укреплений в округе закончилось, и в нем наступил перерыв до 1938 года. С этого времени наступил новый этап строительства укреплений.

Это уже были новые укрепления, построенные на совершенно других принципах организации обороны, со значительно лучшими характеристиками и с новым вооружением. Согласно этой программе, строились Видлицкий укрепленный район по финской границе на перешейке между Ладожским и Онежским озерами и Островский УР по эстонской границе. Последний УР должен быть пристыкован к южному фасу Псковского. При приблизительно той же протяженности, что и Псковский, новый УР имел по плану в три раза больше огневых сооружений, и были они значительно прочнее и совершеннее. Одних подземных потерн в нем планировалось двадцать один километр.

В уже существовавших УРах были запланированы строительством доты усиления.

Но эта программа перед войной была свернута. Причин этому оказалось много, среди них самой главной была та, что вследствие событий 39—40-го годов граница отодвинулась на запад. И иногда довольно далеко. Потому, скажем, если раньше Островский УР находился очень близко у государственной границы, то теперь между ним и границей лежали аж две республики. Началось строительство укреплений на новых границах, а оказавшиеся в тылу укрепрайоны первого периода строительства начали переходить в «спящее состояние». Люди и вооружение из них частично перебрасывались на новую границу, штат их сворачивался до минимума, а сооружения консервировались. Но полностью они упразднены не были и пребывали в кадрированном состоянии. Скажем, Псковский и Островский укрепрайоны были объединены в один, с гарнизоном (чтоб не соврать) в один пулеметный батальон. Если восемьдесят огневых сооружений Псковского УРа можно было за некий недолгий срок привести в боевую готовность, взяв пулеметы со складов, а личный состав – из запаса, то семьдесят уже построенных сооружений Островской части представляли собой пустые бетонные коробки, весьма ограниченно пригодные к использованию. Сооружения по программе усиления тоже являлись бетонными коробками, ибо введение их в строй ныне не планировалось. Ситуация в Кингисеппском УРа была аналогичной Псковскому. Там тоже остался сокращенный штат, в том числе один пулеметный батальон под номером 152.

Так вот они и жили до июня 41-го года. Да, пару слов про штаты. Вот мы читаем, что в УР было столько-то пулеметных батальонов, а теперь стал только один. Что это означает?

Приведем пример Минского УРа. В блаженные времена до Польского похода УР имел личный состав приблизительно на тридцать процентов гарнизона. Остальные должны прибывать по мобилизации. На большее не было денег.

То есть если взять типовой советский дот, то его полный гарнизон – двенадцать человек. УР обеспечивал его пятью-шестью (отдельные, особо важные сооружения могли получить и полный комплект). Вот эти ребята по тревоге брали с собой два «максима» из трех, один станок к ним, некоторый запас патронов и прочего и шли пешком к доту. За несколько километров. Придя туда, начинали приводить дот в обороноспособное состояние. На это отводилось до двух часов. Противник мог их по дороге перехватить, а мог и не суметь. По мере поступления мобилизованных людей и повозок с лошадьми недостающие люди и боекомплект поступали в дот. На это требовалось от полутора суток до двух.

Полный комплект боеприпасов прибывал в дот только четвертым рейсом подводы. Вода для охлаждения «максимов» сначала была только в кожухах, а для заполнения всей системы сооружения требовалось поднести еще 220–240 литров. Фактически случалось и хуже, и даже по мобилизации часть сооружений второстепенных направлений могла быть занята некомплектным гарнизоном. При наличии одного пульбата на УРа вряд ли можно было собрать более трех человек на сооружение.

Таким образом, УРы требовали значительных усилий для приведениях их в боеготовность. Добавим, что еще нужно было собрать местное население с орудиями труда и подводами, и они должны были выкопать рвы, траншеи, ходы сообщения, установить препятствия и пр. На это требовалось ориентировочно две недели. Но УР при этом был очень условно боеготов, и требовалось еще занятие его стрелковыми соединениями. Вот тогда УР становился трудно преодолимым для врага.

Занятый только гарнизонами (без полевых войск), УР мог держаться считаные дни. Один из первых таких примеров – это польский Сарненский УР. Осенью 39-го года он держался очень недолго именно по этой причине. Советская пехота просачивалась между сооружениями, брала их в кольцо и… все. Хотя гарнизоны дотов из пограничников держались стойко. Чуть ранее польский УР под Млавой, занятый польской пехотой, удержался и остановил немецкое наступление. Не оборонявшийся поляками Барановичский УР вообще не затормозил прохождение РККА. Хотя сарненские сооружения были куда более совершенными, чем млавские.