Царская дыба - Александр Прозоров

Правда, ничего другого Мелкошины услышать и не ожидали – смердов на Руси в походы никто и никогда не верстает, это удел служилого сословия. Разумеется, простому человеку ход в служилые не заказан: хочешь, в стрельцы записывайся, хочешь, в черные сотни по призыву иди. И коли стоящие перед опричником пахари по сей день в деревеньке своей обитают – стало быть, сами на воинскую службу не рвутся. А решили ради скуки и прибытка у соседей пошалить – другое дело. Ради этого тягла никто снимать не станет.

– Спасибо за честь, Семен Прокофьевич, – ответил за всех мужик в колонтаре. – Мы люди охотчие, но надолго от хозяйства оторваться не можем. Потому определи нам воеводской волей место при дружине, да долю свою назови.

Зализа улыбнулся, услышав речь бывалого человека. Никаких лишних жалоб, наивных надежд. Место при дружине, да доля воеводы в добычи – это все, что нужно знать охотнику в лихом набеге. Да еще предупредил, что рассчитывать на них надолго нельзя – тоже спасибо. Пожалуй, на этого ратника положиться можно, не подведет.

– Идем мы гостевать на один день, – так же четко и ясно ответил опричник. – Место ваше будет за ладьей, последними. Как вблизи берега ладья парус спустит, к борту подойдете, да четырех латников к себе примете, и с ними высадитесь… Хотя нет, – оборвал себя Зализа. – Иначе сделаем. Илья Анисимович сказывал, кормчий у вас зело хорош…

– Сын мой младший, – не удержавшись, перебил воеводу охотник.

– Потому, – сдержал раздражение опричник, – до темна примете на борт меня с тремя латниками, и пойдете вперед. Надобно высадиться тайно, дабы шума раньше времени не поднять. А на счет добычи… Ничего просить не стану. Но коли девки вам справные попадутся: Илье Анисимовичу на ладью отдайте. Он знает, что с ними опосля сделать.

– Благодарствую за честь, Семен Прокофьевич, – приложив руку к груди, поклонился Мелкошин. – Все сполним.

Отступив, он отдельно поклонился купцу и, махнув рукой односельчанам, повел их к деревне.

– Первыми пойдем! – услышал его радостное сообщение Зализа и довольно улыбнулся:

– Ну вот, почитай, семь десятков ратников под рукой имеем.

– Да какие это ратники? – хмуро огрызнулся Картышев. – Мужики сиволапые.

– Да ладно тебе, боярин, – незлобливо покачал головой опричник. – Их на рать никто и не посылает. А подмога неплохая получится. Ты не мучайся, боярин, выручим мы твою родственницу из полона.

– Правда, Игорь, – неожиданно поддержал Зализу Константин. – Все в точности по плану идет. Пока даже лучше, чем ожидали. Вытащим мы Ингу от епископа, ни хрена он сделать не сможет!

– Слишком хорошо все получается, – поморщился Картышев, зачерпнул целую горсть снетков, поднялся и пошел вдоль берега.

– Нервничает, – извиняющимся тоном произнес Росин.

Впрочем, Зализа это и сам прекрасно понимал. Когда у тебя единственная родственная душа прямо из дома исчезает – это беда. Когда ты узнаешь, что она у дикарей-схизматиков в полоне томится – это беда столь же страшная. А боярину Картышеву с бедой такой, почитай, три месяца жить пришлось – пока узнали, пока к ответному набегу изготовились. Понятно, душа у служивого не на месте.

Опричник прихватил из раскрытого мешка еще немного рыбки, и поморщился: снетки. Рыбка мелкая, почитай сорная – но местные рыбаки догадались подсаливать ее и вялить целиком, отчего стало получаться лакомство – не лакомство, но угощение приставучее, хуже семечек. Пока все не съешь – не успокоишься. Ужо и брюхо набито, и в горло не лезет – а руки все едино ко рту тянут.

Ветвенникские рыбаки с готовностью выставили желанным гостям сразу пять мешков: угощайтесь! В итоге за полдня все бояре объелись так, что думали только о воде. А хитрые смерды к собственной выдумке не прикоснулись – дождались, пока кабанчики поспеют.

– Ну что, Илья Анисимович, – решительно отодвинул мешок Зализа. – Пора нам к тебе на ладью перебираться. Рыбакам на баркасы сесть быстро, а нам на твоей лодчонке раз десять метаться придется.

– На ладью с причала садиться надобно, а не с мелководья, – покачал головой купец. – А коли причала высокого нет, никуда не денешься. На лодке придется переплывать.

– Тогда, Константин Алексеевич, – кивнул Росину опричник, – поднимай своих ратников, отправляй на борт. Батовы следом пойдут. Пока соберемся, охотники как раз подкрепиться успеют, следом и тронутся.

Глава 3

Кодавер

На Чудском озере русский берег от лифляндского отделяет всего тридцать верст. Небольшая флотилия из одной ладьи и двух десятков баркасов преодолела это расстояние еще до сумерек и легла в дрейф вне видимости берега. Возможно, не на всех судах кормчие были одинаково опытны, но родные места отлично знали все, а потому, сгрудившись вокруг флагмана, достаточно уверенно указывали на ровную линию горизонта:

– Кодавер прямо. Монастырь там у схизматиков, и деревня большая. Коли севернее брать, то к Сассуквере попадем. Там селение из четырех дворов, и все. А южнее – Пярсикиви. Там поселок большой, кабак монастырский, церковь богатая. К Пярсикиви идти треба, пока сила у нас. Там есть что на меч взять. А в Кодавере монастырь, стража.

Зализа стоял, опершись локтями на борт и слушал – слушал внимательно, не отмахивался. Однако и решения своего вслух не произносил. Как назло, погода стояла ясная, спокойная. В такую погоду на ровной, отблескивающей лунным светом поверхности озера корабли видно ой, как далеко! А ливонцы, хоть и схизматики, но не дураки, и засеку с малым отрядом непременно должны выставить.

Опричник отступил к мачте, сграбастал за ворот Прослава:

– Повтори, что про засеки сказывал?

– Промеж Кодавером и Пярсикиви болото лежит. Потому стража и там, и там, возле топи. А далее токмо перед Ранной. За ней опять топи начинаются.

– И более нигде?

– На монастырской колокольне. Но с нее озера за топью не видать, холм там крутой. Потому и засеку у берега поставили.

Зализа отпустил проводника и, ощущая на спине холодок ужаса, принялся неторопливо расстегивать крючки юшмана. Этот острый холодок с бегающими по спине мурашками он испытывал каждый раз, заранее готовясь к сече, или мчась в атаку на рыхлые татарские орды – и именно этот холодок, смешиваясь с решимостью пройти свой путь до конца и вызывал у него то щемящее чувство восторга, которое заставляет воина искать для себя схватки, вступать в бой, из которого обязательно выйдешь победителем: потому, что русских воинов хранит Бог, и они могут погибнуть, но проиграть – никогда!

– Смотри, Прослав, – предупредил он смерда. – От слова твоего ноне жизнь твоя зависит. Не ошибись.

– Почто доспех снимаешь, Семен Прокофьевич? – удивился купец.

– Звенит он, Илья Анисимович. Ночью, почитай, за версту услышать можно, – опричник перевел взгляд на Росина. – Со мной пойдешь, Константин Алексеевич. И ты, боярин Малохин.

Костя хмуро кивнул. Лично он никакого восторга от схваток не испытывал, и сражаться не любил. И каждый пораженный в бою враг вызывал в нем чувство вины за отнятую жизнь. Но он прекрасно понимал, что без этой тяжкой работы русской земле не обойтись, а потому выполнял ее честно, не отлынивал и за спины одноклубников не прятался.

– Вот черт, доспех заранее надеть поленился, – Сережа, видимо, радости от предстоящей вылазки тоже не предвкушал. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему опричник выбрал именно их: оба стояли на палубе судна в одних стеганных куртках, без железа. – Мушкетон брать?

– Нет, бояре, – покачал головой Зализа. – Начнем тихо.

Он протянул свою броню, превратившуюся в бесформенную груду железа, старшему Батову и перегнулся через борт:

– Ну, где тут Мелкошин со своим кормчим?

– Здеся мы, воевода! – на одном из баркасов взметнулось в воздух весло, послышался громкий плеск. Масса суденышек пришла в движение.

– А нам когда выступать? – поинтересовался купец.

– До полуночи выждете, а потом к краю топи правьте, к Кодаверу, – распорядился Зализа. – Дорогу тебе рыбаки укажут, не впервой.

К борту с гулким стуком приткнулся баркас, и опричник кивнул Прославу:

– Прыгай.

Потом бесшумно соскользнул сам, отодвинулся, освобождая место еще двум воинам. Рыбацкое суденышко заметно просело, но на гладкой воде небольшой перегруз особого вреда принести никак не мог.

– На Пярсикиви правь, к болоту, – кивнул сидящему на корме мальчишке Зализа и поправил саблю, подтягивая ее вперед. – И торопись, полной темноты нам ждать ни к чему.

С этим опричник рассчитал совершенно правильно: одинокая лойма, возвращающаяся в сумерках с озера к соседней рыбацкой деревушке, не привлекла внимания кодаверского патруля, греющегося у костра почти на самом берегу. В Пярсикиви растянувшийся на траве латник удивился, что идущая явно к ним лодка вблизи берега почему-то исчезла – но тревоги поднимать не стал. Какая может случиться беда от одной-единственной заблудившейся лоймы? Тем паче, что вот уже четвертый год язычники с русского берега ни разу не пытались потревожить владения дерптского епископа. Видно, сам Господь берег церковные земли, отводя беды войны либо далеко на юг, в полуязыческую Литву, либо обрушивая свой гнев только на русские пределы.