В сердце роза - Алекс Гарридо

Дэнеш смотрел на него.

Когда мальчик вернулся, Дэнеш снова смотрел на него, на его разведенные руки с напрягшимися мускулами, на край корзины, тершийся о втянутый живот. Мальчик посмотрел на Дэнеша, остановился. С тем же рассеянным взглядом поставил корзину на землю, повернулся и пошел к колодцу: принести воды, дать шагате умыться, выполнить его желание - это и любое другое. Ашананшеди готов ко всему - всегда. И смерть - самое последнее и самое простое из того, к чему он готов. И ты ашананшеди, если ты им родился, и послушание старшим твой первый закон. Думать тут не о чем. В смерти - только конец. Начало - в послушании.

А Дэнеш думал, и думал так: а ты (нет, не о мальчике) ты думаешь, я знаю, ты так думаешь сейчас там, далеко, в своем дворце, на своем троне: он горяч, он жаден, как пламя гудящее, - и это правда; но только ты, только ты. И не потому, что другие не могут утолить мою жажду, нет, не потому: могут. Но ты сам пламя, я знаю, и не хочу быть неравным тебе. Ты носишь свой огонь внутри себя, не давая и язычку вырваться наружу. Так знай, я не понимаю, зачем тебе это нужно (понимаю - но не хочу понимать), но я тоже так могу. Видишь? А ты и не видишь. Но достаточно того, что это вижу я.

И он махнул рукой мальчику, принесшему в тазу воду омыть ноги от абрикосовой жижи:

- Сыпь еще! - и бархатные, смуглые, румяные абрикосы покатились из опрокинутой корзины. И Дэнеш завозил пятками осторожно, не шлепая, не разбрызгивая из чана. Мальчик с тем же безмятежным видом понес пустую корзину прочь. И Дэнеш, ухмыльнувшись себе, решил, что на этого надо обратить внимание: будет толк. Подняв из чана пару целых абрикосов, Дэнеш подбросил их на ладони, давая мальчику шанс, поймал и сразу метнул, нацелившись точно в коротко стриженый затылок одним и точно посередине между лопаток - другим.

Мальчик нагнулся, завернув ногу так, чтобы рассмотреть что-то на подошве: должно быть, занозу, или впившийся осколок абрикосовой скорлупы. Дэнешевы метательные снаряды мелькнули над ним, один разбился о ствол дерева поодаль, второй задел волосы на затылке, упал в траву. Мальчик выпрямился, чуть повернув голову, скосил глаз. Дэнеш одобрительно свистнул. Мальчик поднял корзину над головой обеими руками и бегом скрылся за деревьями.

- Айе, шагата. Твоя невеста выросла.

Дэнеш оглянулся. У дома стоял Хаст - отец его невесты по колыбельному сговору. Последнее, что сделал дед перед смертью - сговорил за Дэнеша новорожденную дочь Хаста. Дэнеша самого и в селении не было, а и был бы никто б его не спросил. На много поколений вперед решено было, кому с кем родниться и кого сторониться, чтобы дети были всегда живучи и смышлены в немногочисленном народе Ашанана.

Был Хаст ровесником Дэнешу - в два месяца разница - но не потому не женился раньше Дэнеш, что дожидался Хастовой дочери. Были и раньше подходящие невесты, но уже давно все повязали головы платками, родили не по одному ребенку, некоторые и овдовели.

Если б не дед - не женился бы вовсе.

Женился бы. Не принято в малочисленном роде Шур, чтобы умирали мужчины, не оставив наследника. А уж из такой семьи - и подавно.

Или, скажем, раньше - беспрекословно подчинился бы обычаю. Не обуза жена тому, кто под крышей родного дома переночует считанные разы за всю жизнь...

- Выросла, говоришь?

Предложить вместо себя двоюродного брата? Смертно обидится Хаст. Да и нельзя: по матери своей не подходит брат в мужья Хастовой Шите.

- Выросла. И ты дома. Как мы узнали - так и в путь. Вот и приехали, невесту тебе привезли. Подходящий случай. Не торопишься в Аз-Захру?

Дэнеш покачал головой, посмотрел на небо. Солнце наполовину уже за горой, птицы откружили, устроились на ночлег, только одна вдалеке видна мелькающей точкой. Голубь летит, торопится гонец. Еще далеко, не узнать, откуда, кому несет весть. Сегодня, значит, свадьба, а что скажет Акамие? Скажет: так хотела Судьба, и все. Не упрекнет, не пожалуется. А то и не узнает ничего. Зачем Дэнешу говорить о своей женитьбе? Никогда его жена не покинет затерянного в горах селения, никогда Акамие не спросит...

- Невесту привезли? А к свадьбе не готово ничего. Дом пустой. Вчера только приехал. Как быть?

- Ну что же, шагата, по-простому, по дедовски: обвяжем ее косу вокруг срединной опоры - и готово.

- Не могу, Хаст, твою дочь взять, как безродную. Честь для меня породниться с тобой. Ей быть рабой в моем доме, но свадьба - ее царствование. Не могу так.

Дэнеш понимал, что долго отнекиваться - нанести смертельную обиду. Хаст и так сделал лицо церемонное, сузил над почтительной улыбкой глаза.

- Нет, шагата, это для нас честь ...

Запели, захлопали над домом крылья. Дэнеш оглянулся - сизый, грозовой, с яркими глазами пал на крышу голубь, засеменил по земляному настилу.

- Хаст! - указал на голубя Дэнеш, с трудом удерживая в гортани хлынувшую радость. - Хаст!

- Вижу... - отозвался Хаст. - Утром поедешь?

Дэнеш мотнул головой, поднося к губам серебряный свисток.

- Сейчас надо.

И, пряча глаза, поспешил в дом. Мальчик кинулся за ним, подхватив таз с водой.

Переоделся в чистое, в бесшовную рубаху из лубяных волокон, кожаные штаны, прошнурованную родовым узором безрукавку, натянул ноговицы и короткие мягкие сапоги без каблуков.

Потом подошел к срединной опоре, священному ясеневому стволу, поддерживавшему кров. Поклонился, поцеловал потемневшую от времени древесину.

В столб вбиты были кованые крючья, на которых всегда, пока хозяин дома, висели перевязи с метательными ножами, мечи в ножнах, колчаны и лук, дымно-серый плащ. И дуу, флейта из тяжелого розоватого абрикосового дерева, чье имя нельзя перевести на чужой язык, потому что выйдет просто "голос", а на самом деле значит больше...

Из гнезда в перевязи Дэнеш мягким движением вытянул стальной лист на тонком черенке, собрал в кулак отросшие пряди над лицом, ровно срезал над бровями. Волосы положил в огонь родного очага, и пока они трещали, успел пожелать дому - мира, а себе - удачи. Поддерживать огонь в отсутствие Дэнеша было некому, поэтому он выгреб несколько углей и поместил их в глиняный сосуд, присыпал золой с края очага. Потом погасил огонь, чтобы тот не умирал голодной смертью и не проклял оставившего его на муку. А сосуд с углями Дэнеш передал мальчику - в ближайший дом, и там его огонь примут и поместят в свой очаг, а когда Дэнеш вернется, то возьмет у них угли, чтобы снова развести в своем доме не чужой, а родной огонь.

После этого Дэнеш вернулся к срединной опоре, надел перевязи, плащ, мечи, взял колчан и лук, сунул за пазуху дуу и, подхватив переметную суму, которая у ашананшеди всегда наготове, вышел во двор.

Ут-Шами, конь его, уже стоял во дворе, встряхивал гривой, тянул воздух в чуткие ноздри, дергал повитой жилками шкурой. Мальчик стоял рядом, держа наготовеседло и уздечку.