Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

Легко называть мелких и хрупких уменьшительными именами, не то что высокую, под стать мужу, Веру. Верочкой звала ее мама…

Дома все повторилось: Максим открыл дверь, кивнул с невозмутимым лицом и ушел в кабинет. Не спросил, где ребенок.

Вера, не снимая сапог, лихорадочно забегала по дому.

– Могла бы потише стучать каблуками! – сердито крикнул муж и не выдержал, вышел: – Ты что, с цепи сорвалась?

«Ага, сорвалась… и точно – с цепи».

Она этого не сказала. Вывалила из шкафа одежду, пошвыряла в чемодан джинсы, свитер, белье. Забрала деньги, какие нашлись.

– Да что с тобой?

– Ничего.

– Ясно, – осклабился Максим, помедлив. – Женщине срочно потребовалась ночь одиночества.

– Угадал, – огрызнулась Вера, – мне – ночь одиночества, ей – «Только ты».

– Во-он оно что! – протянул он и рассмеялся беззаботно, будто с издевкой (или не будто). – Видишь ли, с пустыми руками идти к Иришке было как-то неприлично, а магазины уже не работали. Собирался взять тебе те же духи вчера – и забыл. Прости.

«Во-он оно что, – злобно подумала Вера. – Значит, дефлорация состоялась в ту же ночь, как я уехала на поминки… Либо все-таки случилась давно, а та ночь по-семейному (сын же за стенкой) прошла в антураже с коньяком. И, для приличия, с духами, предварительно подаренными мне любящим мужем».

Хотелось крикнуть: а твой отказ попрощаться с тещей по-человечески – это прилично? Вся наша жизнь коту под хвост – прилично?!

Будь жива мама, Вера уехала бы к ней, но мама находилась уже где-то вне планеты Земля. Вера переночевала в гостинице, повезло хоть в том, что освободилось место. Не спала, естественно. Давила плач в подушку. В горячую голову лезли дикие мысли, вплоть до ножа в грудь изменнику. Представлялось, как расправляется с Максимом, наводит на лицо боевую раскраску его кровью и убивает «Иришку». Следом – себя. Газеты пестрят шокирующими заголовками, Раиса Павловна в трансе, Олега определяют в детдом…

Не выходило из головы празднование старого Нового года у Ирины несколько лет назад. Вот когда следовало уйти от Максима.

Кроме «своих» Ирина водилась с сомнительными поэтами и непризнанными художниками. Один из этих друзей притащил с собой двух искательниц приключений – юную и постарше, с деревенским именем Дуня. Максим нагрузился как цуцик и пристал к юной. Вера оцепенела в углу дивана, чувствуя себя третьей лишней. Даже четвертой. Не вызвав встречной симпатии у юниорки, муж начал клеиться к Дуне. Та брезгливо отбросила ухватистые пальцы со своего локтя: «Оставьте нас, пожалуйста, мы лесбиянки».

Слово было редкое, стыдное и на публике не произносимое. Тем более в личном ключе. Опешивший Максим покачнулся, взмахнув руками, и под руку удачно подвернулась грудь Ирины. До Веры донеслись пошлейшие его слова: «Как яблочки грудки», на что Ирина с необычной для нее неприязнью ответила: «Дуня тоже так сказала». Он громко захохотал, запрокинув красивую голову…

Девицы были, конечно, никакие не лесбиянки. Просто им было по барабану – к. ф.-м. н. Максим или сантехник. Они видели в нем пьяного навязчивого кобеля, кем он и был в тот момент.

Вера тогда перестала с ним разговаривать. Муж ушел в общагу к Андрею Порядину, а среди ночи заявился под окно. Долго пел романсы в клубах сигаретного дыма, и жильцы накатали жалобу в милицию. Один сосед особенно негодовал по поводу скверного исполнения романсов. Сотрудники правопорядка не углядели состава преступления в пении под окнами, однако участковый предупредил Максима, чтобы серенады он впредь исполнял по возможности музыкально, не во весь голос и до одиннадцати вечера.

Это был период проживания Дудинцевых в съемной однушке, после чего они переехали в общежитие.

Память подсказывала Вере все новые и новые подробности прошлого. Кровоподтек на плече мужа, похожий на засос, – поверила, дура, что в лаборатории на драгоценное плечо упал с полки какой-то предмет. Приходы пахнущего чужими духами Максима подшофе с неизвестных тусовок. На упреки он со временем стал огрызаться – я весь в работе, а ты лезешь с идиотскими домыслами. Объяснил, что изредка ему необходимо проветривать мозги, иначе взорвутся. При чем тут мозги, Вера не поняла, ведь «проветривать» Максим желал явно совсем другую часть тела. Но смолчала.

…Вера уснула, так и не зная, что делать со своей перевернутой жизнью. Утром, пометавшись без толку по городу, позвонила мужу на работу и спросила об Олежке.

– Ребенок у мамы, – сказал он и положил трубку.

Меньше всего Вере в этот день хотелось видеть свекровь. Невольно сжалась, еще только входя в подъезд, и была удивлена благосклонностью Раисы Павловны: свекровь пригласила в кухню, где Олег, с подвязанной на шее салфеткой, ел манную кашу.

Вера отметила и сваренную специально для него кашу, и расчесанные на пробор волосы, и поставленную на табурет шкатулку для рукоделия, чтобы мальчик удобно сидел за столом. Раиса Павловна не любила лишней ответственности, но если соглашалась на что-то, человека добросовестнее трудно было найти.

– Вы, наверное, не завтракали. Может, вместе? – предложила она. Невестку Раиса Павловна всегда называла на «вы».

Вера не посмела отказаться и, хотя кусок не шел в горло, заставила себя запить чаем половинку песочного кольца.

Свекровь сама помыла испачканные кашей щеки Олежки. Дала ему в комнате пакет с оловянными солдатиками, захваченный из сыновнего дома:

– Поиграй, малыш.

Женщины вернулись в кухню.

Странно было видеть волнение Раисы Павловны. Она нервно мяла и складывала Олежкину салфетку длинными, как у Максима, пальцами, унизанными кольцами с крупными камнями. Очевидно, готовилась к серьезному разговору.

Выслушав дежурное соболезнование: «Ах, как жаль, так жаль, ведь ваша мама моложе меня», Вера наконец узнала, почему свекровь считает ее безнадежной.

– Вы безвольны, – сказала Раиса Павловна. – Вы готовы сдаться и пустить все на самотек…

Она рассказала об отце Максима, известном в своем кругу техническом эксперте, альпинисте и ловеласе. Супруг Раисы Павловны погиб в горах Алатау за год до окончания Максимом школы.

– Честно скажу: я хотела видеть рядом с сыном женщину сильную, умную, способную противостоять его недостаткам без скандалов и побегов. До вас я с большим трудом предотвратила четыре негодных союза. В истории с вами Максим повел себя строптиво и сумел выйти из-под контроля… Теперь он признался, что любит другую. Я знаю – это ненадолго. Если сын пойдет на поводу своих вожделений, он не ограничится одним разрушенным браком. Надеюсь, вы понимаете, Вера, насколько важны для мира исследования вашего мужа? В своей области он гений. Неполадки в личной жизни не должны сказаться на работе Максима. Они искалечат его талант, распылят, погубят, поэтому ваша задача – не мешать гению делать гениево…

«Она хочет, чтобы я ушла от ее сына?»

– …и в то же время научиться с хирургической осторожностью устранять его мужские слабости.

«Боже мой, что или кого я обязана устранять с хирургической…»

– Увлечение Максима этой опасной женщиной надо остановить, Вера. В этот раз я вам помогу.

«Раиса Павловна надумала убить Ирину?!»

Речь свекрови была спокойна, лицо хладнокровно, но глаза жили отдельной яростной жизнью и пугали Веру, вызывая в голове кровавые видения ее вчерашних фантазий.

– Дальше вам придется действовать самой. В свое время и мне довелось помучиться из-за адюльтеров мужа, но я нашла способы их предупреждения. Мужчины полигамны, к этому нужно привыкнуть не опуская рук. Будьте выше обид. Попробуйте изменить свой облик, включите творчество, женскую интуицию. Не избегайте лицедейства, вертитесь, хитрите. Каждая ситуация индивидуальна…

Вера вздохнула с облегчением: чего не почудится от недосыпа и расстройства.

– Сделайте все возможное, чтобы сохранить семью. Ради вашего ребенка. Ради науки, в конце концов…

Не представляла Вера, как Раиса Павловна собирается ей помочь. Оказалось, просто: свекровь поговорила с Ириной по телефону, о чем после сама же невестке и сказала. Но не сказала о беседах, проведенных с сыном. Вера догадалась по его поведению. Муж перестал грубить и, хотя оставался немногословным, заметно подобрел. Выкроил из вечно занятого вечернего времени полчаса для общения с Олежкой, за что Вера была особенно свекрови благодарна. Нисколько та не потеряла на сына влияния. Максим любил мать и, гениальный, слабодушный, с поседевшими к сорока годам висками, продолжал ее слушаться.

Летом Дудинцевы отдохнули на море. Максим учил Олежку плавать, увлеченно строил с ним дворцы из песка. Кажется, начал к нему привязываться. Вера дала себе слово посвятить жизнь великой женской цели под кодовой аббревиатурой ОСС – Очень Счастливая Семья и готовилась во всеоружии встретить охотниц за чужими мужьями.

Мужчины пялились на Веру, похудевшую, с белозубой улыбкой на загорелом лице. Максим читал шутливые стихи о фривольных сероглазых одалисках. Скрывал за иронией ревность…