Тропа Исполинов - Феликс Эльдемуров

- Просто: Тинчес! Поняла?

- Послушай, Тьинь-чьес! Выходи скорей из моря!

Она чаттарка, понял Тинч. "Айге... Послуфай, Тьинь-чьес..." Что ж, хорошо хоть оттуда, а не из приюта для убогих, что в углу соборной площади.

- Айхо! - позвал малыш и, указывая в сторону Тинча, что-то быстробыстро затараторил по-чаттарски.

- Он спрашивает, почему ты не выходишь, - объяснили Тинчу. - Тебя может унести злой морской дракон Камакудаку.

- Чего? - возмутился Тинч. - Какая ещё Кака-Макака? Давайте так: вначале я вылезу и надену штаны. Потом вы объясните, почему мне нельзя плавать в моей бухте.

- Это ты слепил всё это... царство? - очень серьезно спросила она через плечо.

- Ну, я... - оттаял он. - А что?

- Красиво. А вода тёплая?

- Тёплая. Горячая. Кипяток, - проворчал он и едва не упал, влетев ногой в карман штанов. На песок, к ногам царицы Хормакис, посыпались камешки - обкатанные морем разноцветные голыши, выхваченные из прибойной волны.

Тут были обломки раковин и разноцветная галька, прозрачные, мутноватые, яркорозовые, желтоватые и ярко-жёлтые желваки, настоящие халцедоны, звездчатые шарики окаменевших морских ежей, и - самые древние, чёрные или крапчатые, сглаженные прибойной волной куски базальта...

Угольки, случайно выхваченные человеком из плавильной печи Времени...

Одевшись, он принялся торопливо, одно за другим подбирать свои сокровища, и ещё более смутился, когда заметил, что незнакомка продолжает искоса за ним наблюдать.

Он смочил горсть камней в воде и ссыпал на широкий галечный блин.

- Вот. Сегодняшняя добыча...

Она, опустившись на колени, протянула руку за полупрозрачным, медового оттенка халцедоном. Какая маленькая у нее рука, подумал Тинч. И сама она - что делает здесь, так далеко от города?

- Здесь их много попадается, - облизнув солёные от морской воды губы, бросил он. - Просто надо знать, где искать.

Она, не откликаясь, продолжала рассматривать камешек на свет. В её тонких пальцах, с чуть отставленным в сторону мизинчиком, уголёк из печи Времени казался большой спелой виноградиной, но Тинч глядел не на камень...

Как там сказал неизвестный поэт?

...Меня от скверны излечи,

О ты, взгляд чистый исподлобья.

Из-за тебя - ломают копья,

Из-за тебя - звенят мечи...

Ах да, ведь незнакомка была красавицей... Наверное, он никогда не встречал такую. Просто сказка, а не девушка, понял он внезапно. Что такое, ещё негодовал в нем тот, прежний Тинч, а Тинч нынешний не в силах был оторвать взгляда от этих больших, глубоких, необычайно темных глаз, удлинённого, с небольшой горбинкой носа, маленьких тонких губ...

Встретясь с ним глазами, Айхо, не смутясь, привычно поправила тонким пальцем упавшую на лоб прядку, вернула камешек на место и спросила:

- Много? Зачем же ты их собираешь?

Он зачерпнул ладонью из подкатившей волны:

- Смотри. Это что, по-твоему?

- Вода.

- Вода, - повторил Тинч, разжимая пальцы. - Сколько ни бери её из моря - вода водой останется... А этот камень - обкатан морем. На нём волны оставили свои следы, свой портрет. И я могу унести его с собой, могу подарить другу, чтобы он, положив на ладонь этот камешек, тоже почувствовал, каково оно - море...

Так некогда говаривал ему отец.

- Тебя зовут Айхо? - решил уточнить он.

Она улыбнулась, быстро повела глазами - словно проследила взглядом за мелькнувшей по небу птицей и вдруг затараторила:

- Иногда. Когда я только родилась, папка назвал меня Олеоной, потому что это имя обозначает надежду. Но мне так понравилась одна весёлая птичка, что свила гнездо у нас в саду. Знаешь, она так смешно кричит: "айхо! айхо!", и очень любит семечки и маленькие орешки. И я решила, что все теперь будут называть меня Айхо, или просто - Ай. Лапуль, конечно, на дыбки: "да ты с ума... что это за имя такое - "Ай?" А папка подумал и говорит: "ну и пусть, называйся как хочешь, ты у нас и так всё равно как птичка..." А ты... Это что у тебя?

Она повернула руку Тинча так, чтобы отчетливо стало видно запястье, и он, почувствовав прикосновение её мягких пальцев, затрепетал от восторга.

- Дельфин и якорь, - сглотнув, пояснил он. - Рыбацкая наколка. Означает морское правило: "Спеши медленно".

- Тебя... зовут Тьинь-чьес, - уточнила Айхо.

- Можно просто: Тинч. Или - Тинчи.

- Тьиньчи-дельфинёнок! - произнесла она звучно. - Мальчик, вышедший из моря!

Его слегка смутило это "мальчик", и он, отбирая руку, поспешил спросить по-чаттарски:

- Вы недавно в городе?

- Да... Мы из Ихиса, - вновь повела глазами Олеона. - Слышно по разговору, да?

- Немного. У нас говорят: чаттарцы - это шепелявые тагр-коссцы.

Айхо нахмурилась.

- А у нас говорят, что это тагркоссцы - шепелявые чаттарцы. Они даже название нашей столицы Ифис произносят как "Ихис".

- У нас в Коугчаре живет много чаттарцев, но так далеко от города никто не ходит. Вы поосторожнее. Здесь разный народ попадается.

И только теперь рассмотрел у нее на бедре длинный тонкий кинжал в деревянных ножнах. Он и раньше наблюдал, что чаттарские девушки таскают при себе ножи.

Что ж, девчонка есть девчонка. Пускай покрасуется...

- Я провожу вас до города, - вызвался он. - В случае чего... я... договорюсь.

С моря рванул вдруг ветер, веером растрепал по воздуху волосы Олеоны, поднял дыбом вихры на головах малышей... Песчаный вихрь закружил над ступенчатым Храмом Огня, а великая Хормакис, как показалось Тинчу, иронично и грустно скосила свои ракушечные глаза ему вслед...

Они шли к городу. Малышня, громко споря, мешая тагрские и чаттарские слова, затеяла игру в "чья ракушка крепче":

- Оах, какой ты хытрый! Какой ты хытрый! Тачи'!

- Айоо!

- Зря вы достали меня из воды, - сказал Тинч. - И сами зря не купаетесь. Не сегодня-завтра задует Хайяк, и тогда - прощай, море, до будущего лета...

Айхо понимающе вздохнула:

- Я бы искупалась, да малыши крик поднимут. Папочка с мамочкой нарассказывали, что в море живет Камакудаку, который утащит к себе под воду.

- Вы в Коугчар надолго?

- Не знаю. Здесь мне нравится. До этого мы жили на квартирах в Дангаре, фу!.. Потом отец сказал: "мало ли что, времена неспокойные", и купил нам домик здесь, в Коугчаре.

"В Каукчь-аре" - произнесла она, и Тинч почувствовал, как от этой непривычной мягкости что-то тепло сжимается у него внутри.

- Лапуль, конечно, говорит, что он отправил нас куда подальше, и что он нас бросил. Только я не верю. Он ведь добрый, и ему тоже нелегко. Иногда, как приедет, садится где-нибудь в саду и курит, курит. А иногда плачет. Лапуль...

- А кто этот, ваш "лапуль"? - спросил Тинч.

Айхо непонимающе повела глазами, потом взяла в толк и расхохоталась: