Алана Инош - Ты

– Думаешь, я не слышу, как ты топаешь? – усмехнулась ты. – Как слон!

– Слон? – прищурилась я. – Ах так!

И нырнула в густой малинник. Царапая лицо и руки, я забралась в самую глубь и затаилась, как мышь… Только сердце стучало, да слегка шумело в висках.

Минуты тянулись, как часы, но ты почему-то не торопилась меня находить. Мне стало тревожно. Может, ты обиделась? Наверно, это была плохая идея… Да и ноги устали и затекли от сидения на корточках, а на холодную сырую землю «пятую точку» не опустишь. Не утерпев, я выбралась из своего укрытия, повторно исцарапавшись. Колючие переплетённые ветки цеплялись за волосы и норовили выколоть мне глаза.

Однако когда я вышла из малинника, ты куда-то пропала. Странно…

– Яна! Ян! – позвала я, озадаченно озираясь.

Пройдясь по саду, я нигде тебя не нашла. Может, ты в доме? Я прошлась по всем комнатам, заглянула даже в туалет, но и там тебя не было. Да что ж такое?!

– Ну и ладно, – пробурчала я обиженно. – Не хочешь выходить – шашлыков тебе тогда не достанется.

Снимая поочерёдно шампуры с мангала, я стряхивала с них мясо в большую глубокую тарелку. Мой голодный живот с энтузиазмом заурчал при виде сочных, румяных, пахнущих дымком кусков. Но не успела я поднести шашлык ко рту, как сзади меня обняли твои руки.

– Попалась!

От неожиданности я вздрогнула и чуть не уронила мясо.

– Ах ты!

Твои губы неуклюже прижались к моей шее. Хоть солнце уже почти село, но мою кожу обжёг золотой осенний огонь.

– Подожди… – Я пыталась вывернуться из твоих объятий. – Может, поедим сначала? Я голодная, как чёрт…

Но твой рот щекотно подбирался к моим губам и уже через миг горячо, влажно и мягко накрыл их. Земля закачалась, а темнеющее ясное небо заплясало над головой, и я утонула в бесконечно долгом хмельном поцелуе, пахнувшем дымом, шашлыками, яблоками и осенней грустью. Твоя ладонь поддерживала мой тяжёлый затылок – и весьма кстати, потому что он был готов вот-вот перевесить и опрокинуть меня навзничь. Сердце зашлось в ритме галопа, а в желудке всколыхнулась лёгкая дурнота.

– Подожди, Ян… – выдохнула я. – Мне надо присесть… Что-то голова кружится.

– Тебе плохо? – встревожилась ты, прижимая меня к себе.

Не знаю, как это можно было назвать. Сад плыл вокруг меня, земля тянула к себе, как магнит, колени подкашивались, а сердце расширялось от какого-то обморочного восторга. Я откинула голову на твоё плечо.

– Нет… Скорее, хорошо. Наверно, даже чересчур, – хмыкнула я, пропуская сквозь ресницы отрывочные картины: ветки на фоне синего неба, бесконечно глубокого и чистого; крыша соседней дачи с акварельно-прозрачным серпиком луны над коньком; лениво шелестящие буреющей листвой вишнёвые кусты. – Наверно, это от вина… на голодный желудок.

– Тогда давай поедим.

Мы устроились на крыльце: я – ступенькой ниже, чем ты, так что твои обтянутые чёрными джинсами ноги стояли по обе стороны от меня. Мне было уютно и хорошо сидеть между твоих колен, чувствуя виском твоё дыхание. Тарелка с мясом стояла рядом на ступеньке. Одной рукой обнимая меня, другой ты кормила меня шашлыком с вилки.

Потом я точно так же накормила тебя, и мы выпили ещё по стаканчику вина. Прохлада в воздухе крепчала, и ты, потрогав мой озябший нос, скомандовала:

– Так, пошли в дом.

Уткнувшись в горловину твоего свитера, я мурлыкнула, уже совсем охмелевшая:

– Хочу к камину…

– Хорошо, будет тебе камин, – улыбнулась ты.

Рыжий, как сама осень, огонь затрещал, разгоняя сумрак и отражаясь в твоих глазах. Диванные подушки перекочевали на пол, сверху нас укрыло одеяло из спальни, и под ним-то всё и случилось – такое долгожданное, мучительно-восхитительное исполнение пророчества. Тогда я узнала в полной мере виртуозность твоих пальцев, которые, как уже было сказано, умели танцевать не только на струнах. Пусть кто-то считал это ненормальным – к чёрту! Идите в Тартар, праведники. Для нас это было единственно правильное свершение. Слияние душ и тел, воссоединение половинок, потерявших друг друга много тысяч лет назад.

5. ЭКСПЕРИМЕНТ

Из осенней прохлады перенесёмся в адское летнее пекло. Память – машина времени, на которой можно перемещаться куда угодно и воскрешать тех, кто ушёл навсегда.

Жуткая жара началась уже в мае: в двадцатых числах температура доходила до плюс тридцати. Сегодня шестое июня, и в девять утра уже двадцать восемь градусов. Если бы не кондиционер, работать было бы невозможно.

Каблуки мягко и глухо вонзаются в нагретый за день асфальт: я иду домой. Густой, как тёплый кисель, ветер обнимает мои ноги, играет подолом светлого сарафана, а волосы над шеей намокают от пота уже через десять минут ходьбы. Супермаркет – островок прохлады: струи воздуха из мощного кондиционера спасают меня от обморока. Кассирша, загорелая до смуглости стройная брюнеточка, тыкает пальцами с длиннющим маникюром по кнопкам кассового аппарата – получается медленно и неловко. Мне думается: зачем отращивать такие когти? Работать же неудобно. А сама девушка очень симпатичная, обычно мне нравится такой тип внешности – средиземноморский. Что-то испано-итальяно-греческое. Впрочем, ты к нему не принадлежишь, но ты – особый случай.

И снова убийственная жара охватывает со всех сторон, и мозги вскипают и томятся в черепной коробке. Кожа головы потеет под волосами, дома придётся сразу же мыться. Мысли о прохладном душе окрыляют и заставляют меня торопиться.

В подъезде прохладно. Ручки пакета с продуктами до боли режут ладонь, пока я карабкаюсь по ступенькам, пыхтя и отдуваясь.

– Уть, я дома!

Мне никто не отвечает. Скинув босоножки с усталых ног, вслушиваюсь: из-за плотно закрытой двери твоей студии приглушённо слышится музыка: ты работаешь. А когда ты работаешь, к тебе лучше не соваться… Как и ко мне, когда я сижу над своей писаниной. В этом мы с тобой похожи.

Всё, что было мной приготовлено – съедено, в раковине – гора грязной посуды. Нет, я не могу позволить себе сердиться на тебя за это… Но не потому что тебе трудно в быту: по дому ты как раз ловко управляешься иногда, даже пол можешь помыть, когда в ударе. Но в целом в своих привычках ты всё-таки похожа на неряху-мальчишку… которому я всё прощаю.

Первым делом я лезу в душ. Блаженство прохладных струй окутывает меня, взбадривая и освежая измученное зноем тело. Намыливаю волосы… С такой жарой хоть каждый день мой голову.

И вот, остывшая и свежая, с распущенными по спине мокрыми волосами, я лезу в интернет.

– Лёнь, я кушать хочу.

Твои руки обнимают меня сзади, щека прижимается к моей. Я смеюсь:

– Ни фига себе! Там же целая сковородка запеканки была… Ты всё слопала, даже мне не оставила, а теперь – опять голодная?

– Ну…

Ответить тебе нечего, и ты виновато утыкаешься мне в шею. Я ёжусь от щекотки и хихикаю. Ты отстраняешься от моих мокрых волос:

– Голову помыла, что ли?

– Ага. И тебе не мешало бы, – отвечаю я, взъерошивая твои уже немного засаленные вихры.

Опираясь мне на плечи, ты трёшь подбородок о мою макушку.

– Кстати, птенчик, мне подстричься пора… Сделаешь?

В ящике тумбочки в прихожей лежит машинка с набором насадок. Я уже натренировалась сама тебя стричь, и мы экономим на парикмахерской.

– Как обычно?

Как обычно – это около трёх сантиметров, но ты просишь покороче: лето, жара.

– Хм… Насколько покороче? – интересуюсь я.

– Знаешь, в этот раз я хочу под нолик, – заявляешь ты. – Пока я в отпуске, можно. До двадцатого июля отрастут.

С двадцатого июля до двадцатого августа у тебя летняя школа – дополнительные занятия с учениками. Решив, что лишние деньги нам не помешают, ты согласилась выйти на работу летом, когда в музыкальной школе каникулы. Но кое-кто занимается, и вот ради них ты и укорачиваешь свой отпуск. Слепым ребятам, вообще-то, безразлично, как ты выглядишь и какой длины у тебя волосы, но вот некоторым зрячим взрослым – не всё равно.

– Слушай, может, под ноль не надо? – пытаюсь я тебя отговорить. – Может, хотя бы ёжик? Двенадцать миллиметров – самое то.

– Ёжик у меня уже был, – говоришь ты, пропуская сквозь пальцы мои мокрые волосы. – Хочу попробовать что-нибудь другое. Лёнь, ну, побрей меня, а?

– Что-то не нравится мне эта идея, – признаюсь я. – Как-то я не очень представляю тебя с лысой головой…

Твои пальцы щекочут мою шею сзади – до мурашек по лопаткам.

– А вот увидишь – и сразу представишь, – смеёшься ты.

– Н-нет, – отказываюсь я. – Утён, прости, но не могу… Серьёзно говорю, рука не поднимется такое сделать.

Идея мне действительно не нравится. Я люблю ерошить твои короткие волосы – особенно, когда они только что вымыты и ещё пахнут шампунем, и гладить вместо них лысый череп мне как-то не улыбается. Ты будешь похожа на больную раком или зэка… как мне кажется.

– Ну, тогда мне придётся идти в парикмахерскую, просить и унижаться, – улыбаешься ты, опираясь на меня всем своим весом, да так, что старое кресло жалобно и возмущённо стонет.