Призраки двадцатого века - Джо Хилл

Когда он замолчал, в заднем ряду захлопали. Редкие хлопки подхватили остальные ряды, вскоре аплодисменты волной захлестнули зал, и публика встала.

По окончании заседания Кэрролл вышел из-за стола, чтобы поздороваться со знакомыми. Ему было жарко, он вспотел. Между рукопожатиями он снял очки и вытер пот подолом рубашки. В этот момент у него в ладони оказались чьи-то тонкие пальцы. Перед ним стояла невысокая фигура какого-то человека. Вернув очки на нос, Кэрролл обнаружил, что трясет руку не самому приятному из своих знакомых — худощавому коротышке с кривыми и темными от табака зубами и такими тонкими и аккуратными усиками, что они казались нарисованными.

Его звали Мэтью Грэм, он редактировал одиозный фэнзин «Гнилые фантазии». Ходили слухи, что Грэма обвиняли в сексуальных домогательствах к несовершеннолетней приемной дочери, хотя до суда дело вроде бы так и не дошло. Кэрролл старался не распространять свое отношение к Грэму на авторов, которых тот печатал, однако до сих пор не встречал в «Гнилых фантазиях» ничего достойного публикации в «Лучших новых ужасах». Грэм отдавал предпочтение историям о наркоманах, которые работают смотрителями в моргах и занимаются сексом с трупами, и слабоумных девицах, которые едут в Индию, чтобы на древних могильниках разродиться демонами. Рассказы пестрели опечатками и грубыми грамматическими ошибками.

— Питер Кубрю — это что-то! — воскликнул Грэм— Его первый рассказ вышел у меня. Ты разве не читал? А я посылал тебе экземпляр.

— Должно быть, пропустил, — ответил Кэрролл. Он не утруждал себя чтением «Гнилых фантазий» уже больше года, хотя один из последних номеров пригодился в качестве подстилки для его кошки.

— Он тебе понравится, — продолжал Грэм, снова обнажив в улыбке редкие зубы. — Он наш человек.

Кэрролла передернуло, хотя он постарался скрыть это.

— Ты видел его сегодня?

— Видел? Да я обедал с ним сегодня. Мы даже выпили. Он был здесь с утра. Вы разминулись. — Грэм растянул губы в широкой ухмылке. Изо рта у него пахло. — Если надо, могу дать тебе адрес. Он живет тут неподалеку.

За поздним обедом Кэрролл прочитал первый рассказ Питера Кубрю (Мэтью Грэм сумел раздобыть тот номер «Гнилых фантазий»). Рассказ назывался «Свинки», и героиней его была психически неуравновешенная женщина, однажды родившая целый помет поросят. Свинки учатся говорить, ходить на задних ногах и носить одежду — что-то в духе «Скотного двора».[15] Однако в итоге они возвращаются к дикости и разрывают свою мать на части. Рассказ заканчивается сценой смертельной схватки между поросятами за самые вкусные кусочки трупа.

Это было жесткое, злое произведение. Тщательно выписанное, психологически точное, оно несомненно намного превосходило все, что когда-либо появлялось на страницах «Фантазий». Но Кэрроллу рассказ не понравился. Эпизод, где поросята борются за право первыми пососать грудь матери, читался как гротескная порнография.

Грэм вложил между страниц журнала листок бумаги. На нем он набросал схему проезда к дому Питера Кубрю — в двадцати милях на север от Пекипси, в городке под названием Пайклиф. Кэрроллу это было почти по дороге: ведущее в Пайклиф живописное шоссе Таконик дальше выходило на трассу I-90. Телефонного номера к адресу не прилагалось. Грэм пояснил, что у Кубрю проблемы с деньгами и его телефон отключили.

Когда Кэрролл выехал на шоссе, уже начало темнеть. Под мощными дубами и высокими елями, тесно обступившими шоссе, сгущались тени. Не было ни попутных, ни встречных машин. Кэрролл оказался в одиночестве на пустынном шоссе, которое взбиралось все выше и выше в холмы, все глубже в лес. Несколько раз свет фар выхватывал семейство лосей. Они стояли у обочины и провожали машину взглядами, в которых смешались страх и звериное любопытство. В темноте их глаза казались розовыми.

Кэрролл въехал в Пайклиф — универсам, церковь, кладбище, заправка, единственный светофор, мигающий желтым. И вот уже городок остался позади, узкая полоска асфальта углубилась в сосновый бор. Стало совсем темно и похолодало, так что Кэрроллу пришлось включить печку. Он свернул по указателю на Тархил-роуд, и ею «сивик», натужно гудя, на пониженной передаче преодолел пару крутых подъемов. Кэрролл на миг прикрыл глаза и чуть не пропустил поворот. Он еле успел вывернуть руль, долей секунды отделенный от падения через кусты в черноту, вниз по склону.

Через полмили асфальт сменился гравием, и позади автомобиля образовалось люминесцентное облако меловой пыли из-под колес. Свет фар упал на толстого парня в ярко-оранжевой вязаной шапочке, достававшего из почтового ящика корреспонденцию. На ящике высветились несколько букв из блестящего пластика: «УБ Ю». Кэрролл притормозил.

Прикрываясь от света фар ладонью, толстяк вгляделся в сидящего за рулем Кэрролла. Потом он ухмыльнулся, мотнул головой в направлении дома — неожиданно гостеприимный жест, словно Кэрролла ждали. Парень зашагал по подъездной дорожке, Кэрролл покатил следом. С обеих сторон к узкой грунтовке подступали туи, царапали ветками лобовое стекло «сивика» и скребли по его бортам.

Дорога вывела их на пыльный двор перед большой желтой фермой с башенкой и просевшей верандой. Одно из окон было разбито и заколочено листом фанеры. В зарослях травы валялся ночной горшок. При виде этого дома у Кэрролла неприятно засосало под ложечкой: какое-то заброшенное жилище на опустошенной страшным вирусом земле, совсем как в фильме ужасов. Он попытался обуздать некстати разыгравшееся воображение и припарковал автомобиль возле древнего трактора, сквозь растерзанные внутренности которого пробивались высокие стебли дикой кукурузы.

Сунув ключи от машины в карман пальто, Кэрролл пошел к крыльцу, где его поджидал толстяк. Ему пришлось пройти мимо ярко освещенного гаража. Из-за плотно закрытых дверей доносился визг ленточной пилы. Кэрролл перевел взгляд на дом: в окне второго этажа горел свет, и на желтом фоне угрожающе чернел неподвижный силуэт человека.

Эдди Кэрролл сказал, что разыскивает Питера Кубрю. Толстый мужчина кивнул головой, приглашая гостя в дом (так же гостеприимно, как он позвал Кэрролла ехать к дому), и распахнул перед ним дверь.

В прихожей было сумрачно. На стенах вкривь и вкось висели пустые рамы. Узкая лестница вела во мрак второго этажа. В воздухе стоял странный запах, влажный и явно мужской… смесь пота и теста для блинов. Кэрролл быстро понял, что это за запах, и так же быстро решил притвориться, будто ничего не заметил.

— Сколько же дерьма у нас в прихожей, — сказал толстяк— Дайте-ка мне ваше пальто. — У него был бодрый, немного визгливый голос. Когда Кэрролл вручил ему пальто, он повернулся к лестнице и без всякого предупреждения заорал как резаный: — Пит! К тебе пришли!