Сокровища короля - Элизабет Чедвик

– Я старалась быть послушной. – В голосе девушки прозвучала обида. – Но он не разрешал мне даже подходить к мастерским, тем более заходить туда, и мне не дозволялось встречаться с торговцами и купцами.

– А прежде дозволялось? – Мириэл кивнула.

– Дедушка относился ко мне как к своей преемнице. Всюду брал с собой, обучал всему, что знал сам. Я ездила с ним в Бостон на большую летнюю ярмарку, дважды была во Фландрии. Наблюдала, как он торгуется с закупщиками шерсти, вела за него учет, общалась с заказчиками и покупателями. – От волнения у нее участилось дыхание.

– Значит, ты злишься оттого, что тебя лишили власти, дитя мое?

Мириэл мотнула головой.

– Меня бесит собственное бессилие. Мне заявляют, что ради процветания семейного дела я должна держать язык за зубами и сидеть дома, как подобает скромной послушной дочери, а не «вилять хвостом, словно беспутная девка», что я должна знать свое место. – От негодования она резко вскинула руку.

– Свое место, – тихо повторила мать Хиллари и улыбнулась, будто забавлялась собственными мыслями. – Я тоже всегда думаю об этом. – Она почесала кота за ушами, и тот заурчал громче.

– Матушка? – Мириэл недоверчиво смотрела на старую монахиню.

Настоятельница покачала головой.

– В моем понимании «свое место» – это поприще, на котором ты способен достойно трудиться, – ответила она, встречая озадаченный взгляд девушки. – На сегодняшний день твое место в лазарете. Будешь помогать сестрам Годифе и Маргарет. У сестры Маргарет подагра, ей больно ходить, а сестре Годифе понадобится помощница, когда она поедет к Уинстэну Пастуху, чтобы обработать ему ногу.

От радости и страха, что она ослышалась, у Мириэл что-то шевельнулось в животе.

– Вы хотите, чтобы я сопровождала сестру Годифу? – С трудом верилось, что она может оказаться – пусть даже на короткое время – под открытым небом за стенами монастыря, на воле. Слишком радужная перспектива.

– Разве я только что не сказала? – Мать Хиллари уже не сдерживала улыбки, причудливо сморщившей ее щеки.

– Но… как же мое наказание за оскорбление сестры Юфимии?

Настоятельница склонила голову набок.

– Если будешь добросовестно, не вызывая нареканий с моей стороны, исполнять свои новые обязанности, я сочту вопрос закрытым. И сестра Юфимия тоже, как только ты извинишься перед ней. Теперь иди и пришли ко мне сестру Годифу. А сама жди, когда она явится за тобой.

– Да, матушка. – Мириэл присела перед начальницей и, раскрасневшаяся, с сияющими глазами, покинула комнату – вприпрыжку, будто козочка, хотя послушницам в глазах Господа полагалось двигаться чинной плавной поступью.

Мать Хиллари покачала головой, уже не в первый раз ловя себя на богохульной мысли о том, что Мириэл следовало бы родиться кошкой, а не человеком.

Сестра Годифа была сиротой ив монастыре Святой Екатерины оказалась в возрасте десяти лет. В отличие от Мириэл она быстро усвоила обычаи и нравы обители, будто никогда и не знала другой жизни. Маленькая монашеская община стала ее семьей, и к тридцати пяти затворницам она относилась как к родным сестрам.

Помощница стареющей врачевательницы, сестры Маргарет, в настоящее время она лечила старшего пастуха, страдавшего от изъязвленной раны на ноге, которую следовало ежедневно смазывать снадобьем и перевязывать.

– Рана хорошо заживает, – поведала Мириэл сестра Годифа озабоченным голосом, когда они выехали на мулах за стены монастыря, – к концу недели нужда в перевязках отпадет, – В ее словах сквозило облегчение, ибо она ненавидела отлучки из обители.

Мириэл кивнула из вежливости, но на самом деле слушала старшую монахиню вполуха. Из-за тумана она почти ничего вокруг не видела, зато с наслаждением вдыхала вольный свежий воздух, будто ее долго держали взаперти в тесном душном сундуке, а потом неожиданно выпустили на свободу. Сейчас она радовалась бы даже буре. Из ее груди рвалась хвалебная песнь Господу, которую она так неохотно пела в темной монастырской часовне.

Сестра Годифа искоса глянула на нее.

– Мать настоятельница сказала, что ты будешь помогать в лазарете. – В ее голосе послышалось сомнение.

Мириэл украдкой поморщилась. Похоже, дурная слава, как всегда, бежит впереди нее.

– Мне случалось ходить за больными. Когда дедушка заболел, я за ним ухаживала.

Монахиня чуть успокоилась, но продолжала озабоченно хмуриться.

– Я не стану доставлять неприятностей, – добавила Мириэл.

– А тебе и некогда будет, – фыркнула Годифа. – Сестра Маргарет еле на ногах стоит, так что будешь потеть с утра до ночи.

– Работы я не боюсь, – гордо заявила девушка.

– Что ж, посмотрим. – Годифа поджала губы.

Путь они продолжали в молчании, каждый был занят своими мыслями. Туман прилипал к их одеждам, словно воздушная паутина; осенний бурый пейзаж навевал тоску. Летом болотистая пустошь искрилась на фоне неба, каждая былинка, веточка, листик. А теперь казалось, будто они находятся на краю земли. Трясясь на муле, Мириэл невольно ожидала, что перед ней вот-вот развернется бездна.

– Теперь уже близко, – сказала Годифа с облегчением в голосе.

Мириэл кивнула. Где-то впереди звенел колокольчик головной овцы в отаре, слышались тихое блеяние скотины и еще какой-то приглушенный звук, похожий на шум ветра в деревьях, только это вряд ли шумел ветер – слишком густой был туман.

– Море. – Годифа чуть склонила набок голову, прислушиваясь. – Идет прилив. – Она поежилась и плотнее укуталась в свою накидку.

Мириэл вытянула шею, пытаясь вдохнуть в себя неуловимый соленый запах океана. В ясный летний день ей удавалось узреть с монастырской колокольни стальной блеск водной шири, но на самом берегу она не была ни разу. Нужна была веская причина, чтобы ей позволили пойти туда, а желание увидеть море не считалась таковой.

– Тебе случалось плавать на корабле? – спросила девушка у своей спутницы.

Годифа взглянула на нее, как на сумасшедшую.

– Нет, и не хочу. Вокруг одна вода, а под ногами лишь кусок дерева, отделяющий от бездонной пучины. – Монахиня боязливо перекрестилась.

Мириэл улыбнулась, предаваясь далеким воспоминаниям.

– Мне было тринадцать лет, когда дедушка взял меня с собой на ярмарку в Антверпен. Мы плыли на бостонском, судне. Оно было ярко-красное, а весь его трюм набит нашим сукном. Когда море зыбилось, некоторых тошнило, а я восторгалась каждым мгновением. – Она провела языком по губам, будто слизывая воображаемые брызги, и вновь представила мерцание залитых солнцем стремительных сине-зеленых волн. Все ее существо наполнилось безудержным, пьянящим ликованием.