Поэт - Валентин Катаев

От лучезарного поэта

Прими, товарищ Первомай!

Демонстранты. Ура-а-а-а!

Внутри агитконки. Среди прочих – Оля и Тарасов.

Оля. Иди, Коля. Скорее. Приветствуй колонну моряков. Идут матросы с «Алмаза».

Тарасов. У меня уже голоса нет.

Оля. Ну, Колечка, последний раз. Я тебе помогу. Вылезай на крышу.

Тарасов вылезает на крышу. Мимо идет колонна матросов с «Алмаза».

Тарасов (кричит сорванным голосом).

Еще не разбита белая банда,

Еще из-за моря лезет Антанта!

Товарищ, празднуя Первый май,

Винтовку из рук не выпускай!

Матросы кричат «ура».

Тарасов спускается в конку. Оля ему помогает. Он плохо себя чувствует: видимо, у него кружится голова.

Внутри конки. Тарасов садится на скамью, опускает голову на спинку. Глаза полузакрыты.

Конка едет. Останавливается. Ее окружает толпа. Оля на крыше.

Оля. Товарищи! Сегодня, в день нашего пролетарского, международного праздника Первого мая, перед вами будут выступать лучшие наши артисты.

Овация.

Сейчас соло на виолончели исполнит артист оркестра Городского театра Николай Петрович Самойлов-Петренко.

Овация.

Поддерживаемый снизу поэтами и артистами, на крышу конки вылезает старик. Ему подают виолончель и стул. Он усаживается.

Серенада Шуберта.

Старик начинает играть. Толпа слушает с громадным вниманием. На площади полная тишина. Оля спускается в конку.

Тарасов. Оля, мне совсем плохо. (Ложится на скамейку.)

В глазах Тарасова рябит праздничный город. В ушах гудит виолончель. Арчибальд расстегивает ему куртку и смотрит грудь. На груди – пятна. Арчибальд застегивает куртку.

Арчибальд (Оле, шепотом). По-моему, у него сыпной тиф.

Арчибальд подносит к губам Тарасова кружку, Тарасов отводит ее вялой рукой и с отвращением отворачивается.

Оля (кучеру). Поезжайте. Скорей!

Кучер. Куда?

Оля. В городскую больницу.

Кучер отпускает тормоз и стегает лошадей. Конка дергается, едет. На крыше едущей конки играет солист на виолончели. Качается. С недоумением оглядывается, но продолжает играть. Тарасов лежит на койке в сыпнотифозном отделении городской больницы и бредит. Несется время. Бред Тарасова. Это какие-то пересекающиеся плоскости, острые углы, дисгармоничная симфоническая музыка, плакатные – непомерно грандиозные – фигуры матросов, красногвардейцев, прищуренный глаз огромного Ленина. Какие-то скалистые горы. Этот бред – впечатления «Изо», Первого мая. Кубизм сыпнотифозного бреда. Тарасову кажется, что он по острым уступам ползет вместе с Олей на какие-то очень трудные горы. Горы так велики, что по сравнению с ними Тарасов и Оля – меньше мух. Тарасов и Оля маленькие, как точки. Они преодолевают невероятные трудности, срываются в пропасть. Бегут среди углов и пересеченья плоскостей. Им надо бежать. Тарасов сжимает в руках Олину руку. И музыка, музыка…

Тарасов на одну минуту приходит в себя, открывает глаза. Он видит сыпнотифозное отделение больницы, видит стонущих и мучащихся в бреду больных; видит Олю и маму, которые туманно и грустно стоят возле его койки; он держит Олину руку, но ничего не понимает и никого не узнает. Снова теряет сознание.

Оля и мать возле его койки. Смотрят на него сквозь слезы. Подходят доктор и сестра.

Мать. Плох?

Сестра. Очень.

Доктор. Физиологический раствор.

Мать обнимает Олю. По щеке матери ползет слеза. Бред Тарасова продолжается.

Та же палата для сыпнотифозных. Тарасов после кризиса. Выздоравливает. Он сидит в серой бязевой рубахе на койке. Худая белая шея. Наголо бритая голова. Острые колени подняты. Положив на них тетрадь, Тарасов пишет. Входит няня. Это простая пожилая добрая баба с сердитым лицом. Тарасов прячет тетрадь под подушку.

Няня. Тебе кто позволил садиться? Тебе кто позволил писать? Ложись сейчас же.

Тарасов. Тетя Дуся, ей-богу, я здоров как бык.

Няня. Ложись, слышишь!

Тарасов (умоляюще). Тетя Дуся!

Няня (строго). Ну!

Тарасов ложится. Рассматривает свои тонкие руки с длинными пальцами.

Тарасов. Тетя Дуся, я сильно страшный?

Няня. Обыкновенный. (Подает Тарасову узелок.)

Тарасов. Кто принес? (Разворачивает и с жадностью ест хлеб и колбасу.) Ух ты! Папиросы! Кто принес?

Няня. Ольга твоя принесла.

Тарасов. Почему она моя? Ничего подобного. Такая же моя, как и твоя.

Няня. Ври.

Тарасов. Люблю приврать.

Няня. И чего это ты все пишешь?

Тарасов. Стишки сочиняю. Хочешь, прочту? Садись! (Читает по тетради.)

Послушай, послушай…

Няня. Ну, слушаю.

Тарасов. Да нет, это я уже начал.

Послушай, послушай, товарищ бессонный,

Восторгов и дум соучастник ночной…

Няня. Это кто же?

Тарасов.

Графитный, граненый,

Как штык вороненый,

Мой друг – карандаш боевой.

(Воодушевляясь.)

Я знаю, в руке гениальной народа

Поэт – не игрушка, не прихоть, не мода,

Не луч недоступной звезды, —

Он голос земной, потрясающий небо,

Он ломоть ржаного солдатского хлеба,

Он ковш родниковой воды.

Больные на соседних койках слушают Тарасова.

Вдруг орудийный выстрел сотрясает стекла. Пауза. Еще два орудийных выстрела. Со столика падает кружка. Звенит где-то разбитая склянка. Некоторые больные поднимаются.

Тарасов. Что такое?

Няня. Лежи.

Няня подбегает к окну.

За окном – улица, по которой быстро едет грузовик с вооруженными матросами и красногвардейцами.

Тарасов. Что такое?

Больные смотрят на сиделку.

Вопросы. Что такое? Что такое?

Няня. Не знаю.

Орудийный выстрел. Пауза. Отдаленное «ура». Тревога в палате. Больничный коридор. В одну и в другую стороны, сталкиваясь, бежит персонал. В коридор входит Оля Данилова в подсумках и с винтовкой, идет по коридору, входит в палату Тарасова. За ней – еще несколько вооруженных.

Тарасов. Олечка, что такое?

Оля. В городе восстание. В Люстдорфе десант. Кадеты наступают. Как ты себя чувствуешь? Ходить можешь?

Тарасов. Не знаю.

Оля. Ну, как-нибудь. Одевайся. Коммунисты в палате есть?

Няня. Четыре человека.

Оля. Товарищи, кто из вас коммунисты?

Несколько голосов:

– Я коммунист.

– Я член партии.

– Я.

Оля (няне). Одевайте их. Кто не может ходить, того несите на носилках. У меня во дворе подводы.

Тарасов одевается. Пробует встать. У него кружится голова; он садится.

Тарасов (с напряженной улыбкой). Разучился.

Оля. Держись за меня.

Оля поддерживает Тарасова, ведет его по коридору.

Двор больницы. Подводы, в которые сажают и кладут больных; за оградой видна улица; по улице бегут люди. Очередь пулемета. Оля усаживает Тарасова на подводу.

Оля (кучеру). Погоняй!

Подвода выезжает из ворот больницы. Оля идет рядом с ней. Выезжают другие подводы. Навстречу с винтовками «на руку» бежит вооруженный отряд рабочих.

Оля (кучеру). Езжайте прямо по Николаевской дороге. До свидания, Коля.

Тарасов. Куда же ты?

Оля. Езжайте, езжайте, не задерживайтесь.

Оля бежит за отрядом и присоединяется к нему.

Подводы с ранеными быстро уезжают. Тарасов трясется на подводе. Кучер-красногвардеец нахлестывает лошадей. По опустевшей улице вскачь мчатся подводы и сворачивают одна за другой за угол. Остается последняя подвода, та, в которой Тарасов. Свист снаряда. Снаряд разрывается возле подводы. Одна лошадь убита, другая ранена. Раненая лошадь бьется в постромках. Кучер убит. Подвода опрокинута. Больные частью убиты, частью выброшены на мостовую. Тарасов выброшен на мостовую. Он поднимается и с большим трудом доходит до угла.

Тарасов поворачивает за угол и видит идущий цепочкой отряд офицеров. Тарасов бросается назад. Ковыляет в подворотню. Почти бежит через двор. Прижимается к выступу дома. Оглядывается. Офицерский отряд проходит мимо ворот. Тарасов ковыляет дальше закоулками, через проходной двор, выходит на другую улицу. Силы оставляют его. Он кладет узелок на землю и садится на тротуар. Мимо идет знакомая нам старуха из квартиры, где живут Тарасовы.