Замок в лунном свете - Дьюи Вард

— Доброе утро, мисс Морин, — она обернулась через плечо.

— Вы не возражаете, если я сварю себе кофе?

Она пожала плечами.

— Что толку спрашивать меня, если домом командует ваша бабушка.

Агнес совсем не изменилась. Молчаливая, бесстрастная, занятая по хозяйству с утра до ночи и пребывающая в вечном конфликте с Богом и всем миром.

— У нас новая плита? — Я попыталась улыбнуться.

— Угу. Года четыре назад я поставила условие: или я, или эта развалина.

Я едва удержалась, чтобы не сказать: «Лучше бы оставили печь».

Старую печь я помнила отчетливо. Она пожирала уголь, как ненасытное чудовище, но угольки в ней так красиво раскалялись, и от нее шел жар — такой уютный, успокаивающий. Холодными зимними ночами мы с Сэмом любили тайком пробраться в кухню, где усаживались возле печи, готовили горячий какао и болтали до самого рассвета. Вместо лица Сэма в памяти зиял темный провал; и с этим ничего нельзя было поделать. Уцелело лишь то, что лежало близко к поверхности. Может быть, все сложилось бы по-другому, будь он жив… Бесполезные мысли! Его давно уже нет, нелепая смерть…

Под окном послышался шум подъезжающей машины. Выглянув на улицу, я увидела старый «форд», затормозивший у дровяного сарая.

— У нас гости?

— Нет, Сьюзен Дэниелс с сыном, — ответила, не поворачивая головы, Агнес. — Они помогают по хозяйству. Бедная женщина! Сколько мук с Гасом — у бедняги с детства не все дома.

О, это я знала! Мне стоило большого труда налить кофе в чашку, так я разволновалась. Гас Дэниелс! Угловатый, с белесыми ресницами, глупо ухмыляющийся… Взгляд, обращенный в пустоту… Сын Дэна Дэниелса, хозяина гаража.

Просторная кухня уменьшилась, сомкнулась вокруг моего прошлого. Отчаянно забилось сердце, захотелось выбежать, скрыться. Судорожно, словно драгоценность, сжимая чашку с кофе, я выпила, тихо прикрыла дверь.

На террасе я полной грудью вдохнула свежий воздух. Что-то здесь не сходилось в разноцветной мозаике. Почему лицо Гаса отпечаталось в моей памяти до мельчайших подробностей, между тем как лица моей матери и брата полностью стерлись?

— Доброе утро, Морин.

Я обернулась. Да, это был отец! В точности такой, каким его описал Дэвид Эндрюс: высокий, худой, поседевший. В руке он держал стакан томатного сока, и я мысленно спросила себя, сколько туда было налито спирта.

— Здравствуй, папа.

Он неловко поцеловал меня, oт него пахло джином.

— С возвращением, Морин. Я сильно переживал, когда все случилось… Хотел написать тебе, съездить. Но моя мать говорила, что у тебя своя жизнь… — он отпил из стакана. — Ты сама настояла на том, чтобы полностью порвать со своим прошлым. Да, так она мне говорила.

— И поэтому ты не отвечал на мои письма из Нью-Йорка? — мне не удалось скрыть горечи.

Он смущенно кивнул.

— Знаешь, я звонил несколько раз, но твой голос был таким отсутствующим, как будто тебе не доставлял никакой радости разговор с родным отцом. После свадьбы с Полом ты была совсем другой. Веселой, раскованной… — он запнулся и взглянул на меня. — Что с тобой, Морин?

Я закрыла глаза и медленно опустилась на стул.

— Что-нибудь не так?

— Нет-нет, все в порядке…

Просто я только сейчас, от тебя, узнала, что была замужем.

— Недолго, — словно это могло утешить, поспешно добавил отец, — через несколько месяцев ты сообщила, что развелась и вернула себе прежнюю фамилию.

— Интересно, какая фамилия была у меня в замужестве?

— Лейн… Миссис Морин Лейн.

Он посмотрел на меня с тревогой.

— Может быть, тебе неприятно говорить о таких вещах?

— Даже не знаю. Совершенно не помню Пола. Кто это был?

— Увы, ни разу не встречался с ним. Судя по фотографии, довольно симпатичный молодой человек. Художник, насколько мне известно. Вы тогда переехали в Гринвич-Виллидж. Ты и этого не помнишь?

— Нет…

Наступила тягостная пауза. Отец откашлялся.

— Если хочешь, сходим на конюшни, посмотрим лошадей. Конечно, я уже не так хорошо держусь в седле, но могу составить тебе достойную компанию.

Мной овладела нерешительность:

— Я столько лет не садилась в седло.

— Но ты же выросла в седле! Неужели в Нью-Йорке нельзя было практиковаться?

— Тебя это удивляет? В городе подобное развлечение стоит недешево. Впрочем, мне было тогда не до верховой езды.

Он мрачно отпил из стакана, и я поняла, что обидела его. Проклятье! Всего пять минут беседы, а с моего языка летят колкости, спасение от которых — в вине.

Отец был невоздержан, не мог преодолеть свою тягу к спиртному. И тем не менее… Он не всегда был таким. Было время, когда вчетвером — родители, Сэм и я — мы были спокойны, счастливы, полны надежд. Но когда это было? И где?

«Вы помните что-нибудь о родителях?» — часто спрашивал доктор Джеймсон. У меня было что рассказать ему. Человек, понуро стоявший сейчас передо мной и помешивавший кубики льда в бокале с «томатным соком», давно утратил вкус к жизни. Нынешнее его существование определяли воля и энергия другого человека — моей бабушки.

— Жаль, что все так получилось, Морин, — уныло проговорил он. — Поверь, я думал о тебе. Но у меня нет собственных денег, а мать… Ты ее знаешь. Она заявила, что ты не хочешь принимать от нас никакой помощи.

Я рассмеялась.

— У меня не было другого выхода. Хотя… Наверное, она была права; я действительно не приняла бы вашей помощи.

Он вздохнул с облегчением.

— Я чувствовал это. У тебя всегда был твердый характер, Морин. Когда-то ты нашла в себе силы уехать отсюда… Не все способны решиться на такой поступок.

Его слова пробудили во мне сочувствие.

— Со всей твердостью и решительностью мне тоже не удалось уйти далеко. В итоге я едва выкарабкалась из психиатрической клиники.

— Ты вернулась, Морин, и остальное не в счет. А теперь пойдем к лошадям. Гм… Подожди-ка минутку!

Он быстрым шагом пересек прихожую и скрылся в библиотеке. Как часто я слышала от него: «Подожди-ка минутку!..» Я точно знала, что он делает сейчас, как будто находилась рядом. Мысленно видела, как он стоит в библиотеке перед открытой дверцей большого бара и подливает джин в свой томатный сок. Ритуал оставался неизменным, независимо от того, пил ли он сок, кофе или молоко.

Громкий лай прервал мои размышления. На крыльцо, виляя хвостом, взбежал Барон. Чувствуя себя виноватой — я даже не вспомнила о нем в это утро, — я потрепала его по мохнатой спине. Чуть поодаль остановились две другие собаки, недоверчиво поглядывая на меня, однако, не забывая при этом дружелюбно помахивать хвостом. Я была уверена, что скоро подружусь и с ними.