Наталья Бехтерева – какой мы ее знали - Святослав Медведев

Она становится членом различных советов и руководящих органов международных организаций. Вице-президент Международного союза физиологических наук, вице-президент других международных организаций. Редактор организованного ею журнала «Физиология человека». Соредактор международного журнала по психофизиологии. И еще многое другое. Надо отметить, нигде она не отбывает срок. Активно работает на любой позиции. Очень многое делает не только для НИИЭМ. Когда она начинала, были разговоры даже о расформировании НИИЭМ, но под ее руководством НИИЭМ снова зазвучал. Построен новый научный корпус. У Института появилась своя клиника (перестроен старый береговой корпус). Правда, это была скорее не клиника НИИЭМ, а клиника отдела нейрофизиологии, потому что работали там лишь его сотрудники. Только они имели клинические задачи. Большинство других отделов было замкнуто на эксперимент. Многие сотрудники НИИЭМ трудами НП получили жилье. Но, как уже говорилось, все это – после пятнадцати часов. До пятнадцати – наука.

«Поход» за ПЭТ

Этот период – с 1972 года – я знаю уже не только по рассказам НП, но и по своим контактам с сотрудниками отдела. Ведь Гоголицын и Кропотов – мои друзья. С Гоголицыным у нас начались регулярные обсуждения проблем, над которыми он работал, и я все больше и больше втягивался в тему. В конце концов, в начале восьмидесятых явочным порядком я начал участвовать в семинарах НП и даже в некоторых исследованиях. Появились первые публикации по нейрофизилогии.

В Физтехе, куда я попал в 1972 году после окончания физфака, я довольно быстро написал диссертацию, правда, из-за реформы ВАК защитил ее только в 1978 году. И вероятно, этот период в три года, когда я был еще не кандидат и не мог выходить из темы, в общем не очень интересной, привел к тому, что я перестал гореть физикой. Поэтому, когда академик В. М. Тучкевич предложил мне занять пост ученого секретаря Научного совета по физике твердого тела Межведомственного координационного совета в Ленинграде и получить в тридцать лет должность старшего научного сотрудника, я, не раздумывая, согласился. Эта работа дала мне организационный опыт, но довольно быстро я понял, что не выживу. Формально всех нас, ученых секретарей, перевели на работу в Ленинградский институт информатики и автоматизации. И вот 1 мая 1983 года я шел на демонстрации вместе с директором Ленинградского института информатики и автоматизации АН СССР (ЛИИАН) Валентином Михайловичем Пономаревым. Часа полтора я рассказывал ему о своей работе у НП, как это интересно – исследование мозга и т. д. Я вообще тогда мог говорить только об этом. Неожиданно Валентин Михайлович предложил мне организовать маленькую лабораторию по исследованию механизмов деятельности мозга, базирующуюся в отделе НП. С этого момента я окончательно перешел в нейрофизиологию.

Это было время, когда мечта НП об исследовании нейронной активности начала сбываться. Она смогла добыть две суперсовременные французские ЭВМ «Плюримат» и «ИН-110», что позволило перейти от измерения межимпульсных интервалов линейкой (в то время уже не линейкой, конечно) к полноценному исследованию импульсной активности. НП не смутило, что начинать приходилось практически на пустом месте. Не было хороших усилителей. Сотрудники отдела С. Г. Данько и Ю. Л. Каминский спроектировали, а в мастерских Института мозга человека изготовили полиэлектронейрограф, уникальный в то время аппарат, позволяющий одновременно с одних и тех же электродов регистрировать нейронную активность, ЭЭГ и сверхмедленные физиологические процессы. Не было программного обеспечения – Ю. Л. Гоголицын и С. В. Пахомов (в настоящее время заместитель директора Института мозга человека им. Н. П. Бехтеревой) написали его. Практически на каждом научном митинге мы докладывали об исследовании нейронной активности. Ее могли исследовать еще в двух лабораториях в США. Поэтому наши результаты впечатляли и стали, безусловно, приоритетными.

Но самое главное, что НП ориентировала нас на исследование мозгового обеспечения самых высших видов деятельности. Никто не верил, что из этого что-то может получиться. Один известный академик советовал НП не публиковать эти результаты, мотивируя тем, что все равно придется признать их ошибочными. Он просто поверить не мог, что такие исследования возможны. А НП верила. И, как всегда, ничего не боялась. Именно поэтому она достигла таких высот. Ничто не могло сбить ее с намеченного пути. Именно поэтому она проходила там, где другие пасовали. Впрочем, нет, большей частью не пасовали, а просто даже и не начинали.

Мы чувствовали себя командой за широкой спиной. Отдел уже стал большим, а еще и клиника. НП вникала во все. При этом активно работала с молодыми. Она постоянно интересовалось, что делают аспиранты и молодые специалисты. Находила для подающих надежды ставки. В середине восьмидесятых к НП пришел молодой человек из Азербайджана, Ялчын Абдуллаев. Крайне воспитанный, вежливый, из хорошей семьи. Но самое главное, чем он поразил НП, – он знал ВСЕ ее работы и ВСЕ работы отдела. Причем не просто знал, а понимал их. Сейчас такого не наблюдается. НП немедленно взяла его на работу и определила в мою группу.

Диссертация была сделана на «ура!», и наши результаты были высоко оценены.

Ялчын стал одним из любимых молодых учеников НП. Вместе с ним мы предприняли выполнение одной из последних крупных ее программ (последняя программа – изучение творчества) – микрокартирование коры мозга человека. Исследование локализации нейронного обеспечения различных видов деятельности. Мы получили огромное количество материала, которого хватило на множество статей. Исследовали мозговое обеспечение счета, краткосрочной памяти, грамматики, семантики и многого другого.

Это было время полета. В 1987 году я защитил докторскую диссертацию, а НП закончила строительство нового клинико-лабораторного корпуса, в который все мы и переехали. Но именно во время этого полета, когда, казалось бы, можно немного успокоиться и следовать намеченным курсом, НП выдвигает новую, дерзкую идею, изменившую всю нашу дальнейшую работу и жизнь. Дело в том, что мы могли исследовать только исчезающе малую часть нейронов мозга. Надо изучать весь объем. Как раз в то время появились первые, еще несовершенные позитронно-эмиссионные томографы, позволявшие получать изображение активности всего мозга. НП поручает мне разобраться, что это такое. А дальше поручает попробовать создать программу построения ПЭТ в СССР. Надо сказать, что в то время это было, в принципе, возможно. Была развитая промышленность, наука. Мы создали инициативную группу, но тут уже был закат СССР, и вместо инициативных и азартных пришли осторожные и бюрократичные. Все говорили, что это нужно, возможно, но «вопрос не подготовлен», и лучше купить.

И случилось чудо. (Правда, чудо случается обычно с теми, кто к нему готов и его добивается.) В начале 1988 года в Москве проходит какое-то научное совещание. В числе других и симпозиум, который проводит НП. Был там и наш с Гоголицыным доклад. Мы садимся в глубине зала, начинаем слушать. И вдруг я замечаю, что НП «несет» куда-то абсолютно в сторону. Вместо заявленной научной темы доклада она делает краткий обзор наших исследований мозга человека (очень яркий) и поет оду ПЭТ. Сначала мы ничего не понимаем, но когда, выходя для выступления, взглянули на зал, Юра Гоголицын с треском ломает, согнув двумя руками, указку. Тут и до меня доходит, что в первом ряду сидит Раиса Максимовна Горбачева. После совещания нас представляют первой леди, но она мельком, дежурно подав руку, продолжает увлеченный разговор с НП. Оказалось, что она объясняла, как с ней связаться и что нужно написать на имя Горбачева.

Приехав в Ленинград, НП усадила меня за это письмо. Я его написал более чем на десяти страницах. НП подписала и отослала Раисе Максимовне. И ничего… Вдруг в мае приезжает комиссия из трех человек. Академик АМН Олег Сергеевич Адрианов (потом мы с ним часто общались, и у меня сохранились о нем самые лучшие воспоминания), сотрудница Госплана Джанна Павловна Мочалова, которая на протяжении двух лет будет нашим добрым гением и ангелом-хранителем, и еще один сотрудник Госплана. На письме резолюция А. Н. Яковлеву и Ю. Д. Маслюкову: «Надо уважить просьбу академика Бехтеревой». И подпись. Комиссия дала положительное заключение – и начался наш поход за ПЭТ.

Суть проблем заключалась коротко в следующем. Все говорили, да, ПЭТ нужен, но «не НП, а нам». И второе. Странно, особенно с позиций сегодняшнего, совершенно не коррумпированного времени, нас заставляли купить устаревшее оборудование и по большой цене. Если бы не авторитет НП, не знаю, удалось бы справиться со всем этим. Дальше процесс комплектации, заключения контракта и т. п. Ездили мы с С. В. Пахомовым в Москву каждую неделю, то в Госплан, то в Минздрав. Контракт заключили, но ПЭТ надо куда-то ставить. И практически сразу же после землетрясения в Армении НП пробивает строительство нового корпуса для ПЭТ, четыре тысячи квадратных метров.