Преобразователь - Ольга Голосова

Я зачем-то встал и ударил его в лицо. Нехорошо ударил, но и не со всей силы.

Эдик всхлипнул и схватился за нос. Его пальцы, рубашка и даже брюки мгновенно вымокли в крови. Теплый сладковатый запах ударил мне в ноздри, и я дотронулся до рук Эдика. Испачкав пальцы его кровью, я растер ее между ладонями. Мне не было стыдно. Мне было до слез жалко самого себя. Я устал от шума, грязи и вони. Мне хотелось в свою чистую белую спальню, где никого нет и слабо пахнет озоном от огромного плазменного экрана. Я сразу полюбил этот запах высоких электронных технологий. А вместо того чтобы сейчас валяться на прохладных шелковых простынях, я должен второй день торчать в женских тряпках на убогой кухне и, отдирая от засаленной клеенки вечно прилипающие к ней локти, выслушивать потусторонний бред от своего бывшего лучшего друга. Да он еще и маму приплел, Царствие ей Небесное. Мама-то ему чем не угодила? И что за опыты? И какой такой папа?

И я решил перехватить инициативу.

Я стащил с крючка первое попавшееся полотенце и, намочив его в пахнувшей хлоркой воде, сунул Эдику. Потом я усадил его обратно в кресло, отколупнул из морозилки кусок льда и приложил к его переносице. Он благодарно кивнул, дрогнув своими невыносимыми ресницами. А вдруг, если бы Эдик сказал мне о своих чувствах раньше, я бы стал гомосексуалистом? О, ужас…

Эдик промычал что-то нечленораздельное, помахал рукой в запекшейся крови и пару раз нервно дернул ногой.

Да-а, нет, нет у меня иного друга и, чаю, более не будет.

Схватив стул, я уселся на него верхом, как плохой следователь, и строгим голосом спросил:

– Скажи мне, Эдик, что ты знаешь о моем отце и какие такие опыты ты имел в виду? Еще можешь мне рассказать о завещании, которое вы все ищете.

– Ты дурак или прикидываешься? – прогундосил Эдик из-под полотенца и покрутил пальцем у виска. – Изгадил мне брюки с рубашкой, а теперь вопросы задаешь?

– Эдик, не вынуждай меня…

Тут Эдик сорвал с лица полотенце и с неподдельным изумлением уставился на меня:

– Никогда бы в жизни не поверил, что ты… ты этого не знаешь!

– Я действительно ничего не знаю и не понимаю, Эд. Может быть, ты пишешь наш разговор… – при этих словах Эдик быстро и согласно кивнул, бросив кроличий взгляд в сторону своего телефона, и я едва не сбился с темпа, но, перенабрав в легкие воздух, как фигурист, продолжил:

– Может быть, я слишком рано сбрасываю карты, но я действительно ничего не знаю. Совсем. Я не знаю, кто была моя мать и почему она умерла. Я никогда не слышал о своем отце, и тем более не в курсе, какое завещание он оставил. Ради нашей дружбы помоги мне, Эд! – я произнес эту речь самым проникновенным тоном, на который был способен, и бросил на Эда взгляд, который бы свел с ума любую женщину.

По лицу Эда пробежала легкая гримаса душевной боли, и он снова посмотрел сначала мне в глаза, а потом на телефон. Ему было больно, мне было больно, всем было больно. Но истина дороже – так, кажется, говорят господа любители истины?

– Если ты и вправду ничего не знаешь, все, что я скажу сейчас, тебе может показаться полным бредом. Если знаешь – тебе же хуже. Придется ломать комедию до конца разговора. Если ты не тот, за кого тебя принимают, забудь все, что я сказал, и возвращайся на работу. Они будут ждать еще три дня. Пока не рассосется сыворотка у тебя в крови. Если за это время с тобой не произойдет ничего необычного, просто возвращайся домой, и все. До тех пор… лучше не надо. Это мой тебе совет. Конечно, это они сказали мне, где ты сейчас. С того самого момента, как тебя укололи, с тебя глаз не спускали. Но так ничего и не увидели.

– Анна тоже одна из них?

– Кто? А-а, эта… – Эдик бросил брезгливый взгляд на китайский халатик, слабо прикрывающий мое бренное тело. – Нет, она другая. Она из других. Совсем из других. Из тех, кого тебе нужно особенно опасаться. Ну, хочешь правду или кончишь валять дурака и начнешь разговаривать?

– Почему пришел ты? Ты с ними?

– Я работаю на них. Давно. Вся моя семья работает на вас. На них. Они это и ты, Сережа. Они это…

В этот момент телефон Эдика затрясся титановым корпусом и зазвонил. Мелодия повторяла дребезжащую трель старого эбонитового аппарата. Мы вздрогнули. Потому что на долю секунды оба ощутили себя в том времени, когда звонок телефона приравнивался к статье.

Эдик быстро схватил трубку.

– Алло… – секунду поколебавшись, он пальцем поманил меня к себе и показал на телефон. Я наклонился к Эдику и прижался ухом к его руке. На несколько секунд мы соприкоснулись щеками, и я заметил, как порозовела его скула.

– Заткнись, Эдик, – сказала трубка незнакомым мне голосом, – и не болтай больше чем нужно. Пусть скажет, что знает; за это предложи ему то, о чем договаривались. Не согласится – его проблемы. Да и три дня еще не закончились – до этого мы не можем ни в чем быть уверены. И без самодеятельности.

В трубке раздались гудки, но я, желая подразнить его, все еще прижимался к нему щекой.

Первым сдался Эдик. Он резко отстранился и положил телефон обратно на стол.

– Ты все понял? – произнес он одними губами, и я кивнул в ответ, возвращаясь на свой стул.

Эдик тяжело вздохнул и закурил, стараясь не встречаться со мной глазами.

– Ну, так на чем мы остановились? – я потянулся за пачкой сигарет. – Кстати, ты стал много курить.

Эд осторожно промокнул распухший нос мокрым окровавленным полотенцем и внимательно оглядел результаты.

– Да не течет уже, не течет, – я отобрал у него тряпку и бросил ее в мойку.

– Мы остановились на том, что твоя мать…

– Не надо, Эд. Не повторяй все сначала. Давай что-нибудь поинтересней.

– Если ты не в курсе, то твоя мать рассталась с твоим отцом прежде, чем ты появился на свет. Твой отец занимал крупный пост в… некоей м‑м конкурирующей организации, которая занималась теми же научными разработками, что и мы. Да‑да, именно мы, а не я или вы, Сережа. В некотором смысле, воспользовавшись близостью с твоей матерью, он добыл ряд важных сведений, которые помогли ему сделать гениальное открытие раньше нас. Но вместо того чтобы ознакомить с ним своих коллег, он предпочел утаить от них сам факт своего открытия, притворяясь, что по-прежнему весь в трудах.

– А хоть из какой области наук это открытие? Генная инженерия? Фармакология? Химия? Физика? Что, черт побери, так волнует вашу или нашу компанию?

– Можно назвать это генной инженерией, можно – биотехнологией. Кому как нравится.

– Это о том, над чем и ты ломаешь свой мозг?

– Да, естественно, да, – Эдик по старой привычке хотел потереть нос, но, едва коснувшись травмированного органа, взвыл и злобно посмотрел на меня.

– Неужели до тебя до сих пор не доперло?

– Что не доперло? – я и вправду ничего не понимал.

– Ладно, – Эдик глянул на меня воспаленным взглядом санитара из дома скорби, – тогда продолжу. – Итак, твой отец…

– А как его хоть звали, моего папу?

– Сейчас это не принципиально. Будешь перебивать – я разозлюсь.

– И что?

– Да ничего. Просто придет твоя подруга, и все закончится большими проблемами для нас обоих. Итак, – снова повторил Эдик, – твой папа в результате кропотливых трудов и гениальной интуиции сумел получить столь необходимое нам вещество.

– Вещество, а не бомбу – уже хоть какая-то ясность.

– …Но, понимая, что его непорядочное поведение по отношению к организации рано или поздно будет разоблачено и будут приняты соответствующие меры, он из невыясненных соображений решил завещать препарат тебе. Для этого он запаял один из образцов в контейнер, приложил к нему формулу, оформил завещание, заверив его у нотариуса, и… Вот дальше и начинаются вопросы. Для того чтобы ты смог воспользоваться завещанием, тебя просто необходимо было известить о его наличии. Вопрос в том, как это ему удалось, где теперь завещание и что в нем написано. У нотариуса завещания не оказалось. По его словам, заверенные бумаги твой отец забрал.

– А что в нем написано?

– По нашим предположениям, в нем должно быть написано, где препарат и как до него добраться, а также должно находиться подтверждение твоих юридических прав на патент и прибыль от него.

– И как высоки предполагаемые диведенты?

– Кто владеет препаратом – владеет миром. По крайней мере, по сегодняшним раскладам.

– О-го-го! А я, стало быть, крысятничаю? И ради этого вы меня подставили, вышвырнули отовсюду и тэ дэ и тэ пэ?

– Это лишь демонстрация сил, напоминание, кто хозяин, Сергей. Но все обратимо!

В этот момент титановый телефон снова издал пронзительно дребезжащий звук, свойственный его эбонитовому прадедушке.

Мы опять вздрогнули как по команде и, надеюсь, с одинаковой ненавистью уставились на проклятый аппарат.

– Это ты специально так развлекаешься?