Кропоткин - Вячеслав Маркин

У «священного Байкала»

Долго, долго взбираетесь вы по разным падям… пока не вскарабкаетесь на гребень Байкальских гор. Тут вправо виден кусок того полумесяца, которым тянется наше «море» — Байкал, влево — долина Ангары…

Вечером 28 сентября 1862 года они выехали с Кукелем из Иркутска, направляясь на восток. В половине второго ночи были на берегу Байкала, в Лиственничной, и утром отплыли на пароходе купца Хаминова. Сквозь розовый туман просвечивала гладь Байкала, в которой отражались окружающие озеро горы, увенчанные на вершинах снегами. Но главное, что сразу потрясло Кропоткина, — удивительно прозрачная вода. Повезло, что буря уже отшумела накануне. За семь с половиной часов доплыли до Посольского. Солнце заходило, и тихий Байкал снова окутался розовой дымкой.

Для жителей Посольского Иркутск был далеким заморским городом (он буквально находился за «морем» — Байкалом). Вечером тронулись по широкой продольной долине, пересекавшей горы с заснеженными вершинами. Постепенно расширяясь, долина вывела в Братскую степь, раскинувшуюся верст на триста. При впадении реки Уды в Селенгу проехали по улицам оживленного города Верхнеудинска (теперешний Улан-Удэ). За ним — снова степь, окаймленная справа и слева лиловыми цепями гор. С приближением к Чите начался непрерывный подъем в отрогах этих гор, среди чахлого, кривоствольного леса. На противоположном склоне дымил лесной пожар, который и не пытались погасить — сам погаснет, когда пройдет дождь.

К Чите приближались ночью. «Вот он, областной город Чита! — торжественно объявил Кукель. — Направо — хрустальный дворец всемирной выставки». Речь шла об открывающейся на следующий день Забайкальской выставке изделий местной промышленности, расположившейся в скромном доме казачьего тира. Но для Восточной Сибири это событие было значительным — такая выставка была первой, и время ее работы действительно совпало со Всемирной выставкой в Лондоне, приглашением на которую иркутские власти не решились воспользоваться, а читинские устроили свою.

В областном правлении огни были потушены, все уже легли спать. Но гости из Иркутска приезжали сюда не так уж часто, и к ним вышел заспанный адъютант, князь Дадешкелиани. Остаток ночи был заполнен обсуждением новостей — сибирских и столичных. Рассказы о «мерзостях» иркутского губернатора Жуковского, год назад вершившего дела Забайкальской области и казачьего войска, перемежались с обсуждением поступка известного писателя Н. В. Шелгунова, навестившего с женой поэта Михаила Михайлова, сосланного на каторгу за «сношение с государственным преступником». Шелгунову было запрещено возвращаться в Петербург, и он поселился поблизости от Казаковского золотого прииска Нерчинского округа, где отбывал каторгу Михайлов. Это почему-то очень напугало власти, и из столицы был послан жандармский полковник арестовать Шелгунова — настолько опасным показалось общение публициста и опального поэта даже здесь, на громадном расстоянии от Петербурга. Сошлись на том, что факт этот свидетельствует о слабости правительства. «Чем хуже, тем лучше», — сказал Кукель, а Дадешкелиани добавил, имея в виду высшие власти: «Им хоть кол на голове теши…»

Чита удивила: всего несколько деревянных домов, из которых не более пяти-шести двухэтажных. Но еще десятью годами ранее Чита состояла всего из нескольких домиков в окружении безлюдной степи и ее никак нельзя было назвать городом. Теперь здесь появились дом губернатора, областное правление, тир, лазарет. «Далее я всмотрелся в общество — несколько образованных и хороших людей, Кукель и его славная семья, — и успокоился. Тотчас же решил я, что тут не будет скучно», — записал Кропоткин в своем дневнике.

В полдень состоялось открытие первой Забайкальской промышленной выставки. Все читинское общество собралось в помещении тира. Немногочисленные экспонаты осмотрели быстро и, пока шло освящение выставки, пошли «закусывать» (этим словом, как заметил Кропоткин, в Сибири называли любой прием пищи).

На следующий день в честь открытия выставки был дан обед. Кропоткину понравилось ощущение единства читинского общества, в котором сословные перегородки как-то не замечались. Даже старейшина бурятов, тайша Тугулатур Тобаев, занимал почетное место с женой, сыном и переводчиком. Кропоткин подсел к нему за столик, пытаясь «взять интервью». Но тайша на все вопросы о том, нравится ли ему выставка, отвечал: «Хорошо, ладно», — или добавлял: «Кто к чему привык, то тому и нравится». То же самое он сказал и по поводу концерта, которым завершился бал. Оркестр из казаков под руководством капельмейстера урядника Хомяка, неплохо игравшего на скрипке и кларнете, исполнил полонез из самой популярной тогда оперы Глинки «Жизнь за царя», а потом модную итальянскую песенку «Il Baccio» («Поцелуй»).

Сразу по приезде в Читу Кукель дал Кропоткину поручение составить по запросу губернского правления Восточной Сибири описание читинской выставки. В начале будущего года это описание было отпечатано тиражом 500 экземпляров в типографии штаба войск в Иркутске и отправлено, помимо обязательного экземпляра, министру государственных имуществ, в Вольное экономическое общество, Московское общество испытателей природы и Императорское Русское географическое общество. В Читу пришли благодарственные письма, одно — за подписью вице-председателя ИРГО адмирала Ф. П. Литке[13].

Так географы России впервые узнали имя Кропоткина, еще никому из них не известного «сотника Амурского казачьего войска». Нельзя было не обратить внимание на обстоятельность и глубину описания выставки. Было рассказано о всех пятнадцати ее разделах, а по сути, о состоянии практически всех отраслей хозяйства в области: зерноводства и огородничества, животноводства и пчеловодства, лесотехнического, металлического, столярного, стекольного, прядильно-ткацкого производства. Автор упомянул даже о произведениях иконописи, живописи и народного творчества. Причем это было не просто перечисление, а попытка всестороннего анализа состояния дел с определенными выводами и рекомендациями. Кропоткин говорил о плохом обеспечении земледельцев орудиями обработки земли, отсутствии навыков огородничества у новоселов-казаков, которым он советовал поучиться у китайцев. Но главную причину недостаточно быстрого развития земледелия в Забайкалье он видел в том, что вся земля принадлежит казне и арендаторы не могут спокойно на ней работать, не будучи уверены в том, что у них эту землю не отберут.

Вот как заключает свое «Описание» Кропоткин (рукопись работы хранится в Иркутском областном архиве): «Вообще, оглядываясь на эту выставку, нельзя было не прийти к убеждению, что Забайкалье заключает в себе много нетронутых еще богатств. Но вследствие недостатка рабочих рук и недостатка хороших путей сообщения и при некоторых ныне существующих стеснительных условиях, ни из богатой плодородной почвы, ни из громадных лесов, ни из имеющихся масс скота, ни из ископаемых богатств не извлекается той пользы, которую извлечь можно будет только со временем».

Через неделю в Читу повалил народ с амурских сплавов. На сей раз из 150 барж, направленных с продовольствием в устье Амура, разбились в тяжелых амурских волнах только две, но и их удалось спасти: хлеб был немного подмочен, зато скот доставили в Николаевск-на-Амуре в целости. Читинцы несколько дней жили новостями из этого форпоста Амурского края. Говорили о произволе и мошенничествах контр-адмирала Казакевича, инициатора сплавов в низовьях Амура, и о всевозможных хитростях торговли, которая велась в основном с «американцами» (так называли в Восточной Сибири любого иностранца).

В конце октября Кропоткину довелось познакомиться с декабристом Дмитрием Завалишиным, известным даже в Петербурге как яростный критик деспотического, по его мнению, правления Муравьева-Амурского. Он посылал одну за другой разоблачительные статьи в столичные и сибирские газеты; некоторые из них публиковались, вызывая изрядное недовольство высшего начальства. Кропоткину было интересно пообщаться с живым декабристом, и он незаметно провел с ним за беседой часа полтора. Эта встреча немало значила в дальнейшей судьбе Кропоткина — ведь Завалишин, проживший после нее еще долго, ставший «последним декабристом», в юности был моряком и участвовал в кругосветном путешествии Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева. Ему было что вспомнить, а начинающему путешественнику интересно было послушать.

В ноябре Кропоткин приехал в село Кабанск, большое, с красивой каменной церковью. Население занималось преимущественно извозом: у каждого домовитого хозяина по несколько телег и лошадей, они возят товары и людей до Посольской, Кяхты, Читы. Из Кабанска съездил в большое село Творогово с русским населением, происходящим, по словам жителей, из Великого Устюга… Потом заехал в село Кудара на речке Харауза, с несколькими улицами, населением почти 900 душ и училищем на 30 учеников. В слободе Дубинской познакомился со следами землетрясения, происшедшего на Байкале в конце прошлого года. На площади более 200 квадратных верст возник тогда залив глубиной до десяти метров, который так и назвали — Провал. У крестьян вызвало суеверный ужас появление обширного водоема на том месте, где только что паслись отары. Кропоткин записал рассказы очевидцев: «Так земля ходуном и заходила, колодцы засыпало, дома своротило, взломало на море лед, подняло его…»