Санки - Анна Кудинова

некрасивой морщинистой кожей, и красные, кровавые веки резали меня на куски. Я замер. Она, будто змея, пустила своим взглядом яд мне под кожу, парализующий все тело. Сзади опять толкнули, я не успел сгруппироваться и ударился подбородком о косяк. Это привело меня в чувство, и я увидел большую вздутую руку кухарки, протягивающую мне ватрушку с творогом. Сделав над собой усилие, я потянулся и взял ее. Кухарка продолжала безмолвно смотреть мне прямо в душу, будто читая все мои мысли, а тихий, низкий голос ее змеиной сути прошептал прямо у меня в голове: «Я знаю, что это сделал ты… ты… ты…» Вокруг меня воцарилась тишина, казалось, ее шепот околдовал всех находившихся в столовой. Ватной рукой я взял теплую, мягкую ватрушку и развернулся в зал. Передо мной стояла троица апостолов в юбках и туфлях на каблуках. Обычно их цоканье слышно издалека и можно успеть затормозить, если бежишь, и поднять портфель, если кидаешься им, или, например, прекратить драку. Но сегодня они явились абсолютно бесшумно, словно влетели по воздуху. Я испугался еще больше, потому что решил, что они тоже слышали этот голос в своих головах и сейчас начнут разбирательство, тогда кара неминуемо постигнет меня и всех остальных по моей вине. Я почувствовал, как потеплело в штанах и бросил все силы на то, чтобы сдержаться, при этом я открыл рот и стал жадно глотать пропитанный запахом еды воздух. Большой палец моей руки прошел ватрушку насквозь. Мне удалось сдержаться, я отошел в сторону и блаженно поблагодарил Бога за удачу в таком деликатном деле. Тут же ко мне, как вороны, подлетели Пашка, Санек и Ден. Они на лету разломили мою ватрушку и проглотили, оставив на полу несколько белых крошек. Прозвенел звонок, и все хлынули в класс, кроме тех, кого апостолы отчитывали за драку. Я бросил взгляд в окно кухни и понял, что кухарка продолжает осуждающе за мной наблюдать, я опустил взгляд на пол – еще и эти крошки. Нагнулся и собрал все, что осталось от ватрушки, я даже готов был снять кофту и вымыть ею пол, если бы это помогло избавиться от тяжелой, совестной ноши.

Вечером я лег спать немного раньше обычного и, не успев подумать о сегодняшнем дне, уснул. Мне снились сны, все разные и бессмысленные, скорее, несвязные фрагменты каких-то событий, происходивших со мной днем. Такие сны не дают выспаться, заставляя просыпаться и анализировать, с научной точки зрения это называется «выспался посреди ночи». Наконец, я перестал бороться с собой и решил взять книгу, прочесть что-нибудь из пропущенного в этой четверти. Протянул руку вверх, нащупал маленький карманный фонарик и тут почувствовал знакомый запах еды. «Наверно, это от меня так пахнет», – подумал я вдруг, но нет – это воняли санки, неожиданно заявившиеся в гости после небольшого перерыва. Я посмотрел, убедился в том, что это они, и рухнул лицом в подушку. «Я больше не могу-у-у-у-у», – промычал я в нее и заплакал. Дал волю чувствам. Иногда это можно делать, но только наедине с самим собой. Я вытер слезы и собрался с силами взглянуть прямо в лицо ответственности за содеянное, что преследовала меня в кошмарных ночных появлениях. Я тихо и быстро оделся, взял санки и вышел из комнаты. Родители спали за закрытой дверью, я крался по коридору словно вор, хватая на ощупь верхнюю одежду. Слышно было, как стучит сердце и цокают зубы, даже в стиснутом состоянии.

Дверной замок щелкнул, я замер, вслушиваясь в ночную звенящую тишину. Реакции не последовало, тогда я так же осторожно открыл дверь и прошмыгнул в подъезд, быстро оделся и пошел вниз. Половина лампочек перегорела, лестничные проемы окутывал таинственный полумрак, нашептывающий мне какие-то непонятные слова из моих снов. Вдруг внизу хлопнула входная дверь, я испугался и что было сил вдохнул носом, замер не дыша. Шаги поднимались вверх по лестнице, я продолжал стоять, обнимая санки обеими руками, и продумывал пути отхода: назад домой – не вариант, убегать вверх тоже – всего пять этажей, человек может подниматься на пятый, тогда я и вовсе окажусь в ловушке. Лестничные проемы сокращались, а идей не было: может быть, в окно? Там козырек, но до окна просто так не дотянуться, тем более с санками. Поздно – мужчина завернул и подошел к двери на втором этаже. Он задрал голову и возмущенно посмотрел на меня. Я поздоровался и прошел мимо него, делая вид, что сейчас не три часа ночи, и мне не 12 лет, и в руках у меня не украденные санки. От него разило спиртным, взгляд был плавающим, как у нашего школьного завхоза. Обычно таким людям не важно, что происходит вокруг, а если и нет, то они все равно не успевают среагировать на происходящее. Я выбежал и понесся прочь, санки на длинной тряпичной веревке, извиваясь и подлетая на кочках, неслись за мной. Они догоняли меня на пологих склонах дороги и отставали в горку. Ночь была теплая, я проваливался в мягкий мокрый снег, желающий проглотить мои сапоги. Очень быстро я оказался у школы, пересек поле наискосок и подошел к заднему входу. Утром кухарка придет в школу и обнаружит свои санки, заберет, и они больше не будут приходить ко мне – план был гениальным, почему только раньше до этого не додумался?! Такой тишины у школы я еще никогда не наблюдал, даже захотелось насладиться этим моментом, но я не стал мешкать, чтобы не нажить себе новых проблем. Поставил санки точно так, как они стояли в тот день, сложил аккуратно веревку и пошел досматривать свои чудные сны-фрагменты.

6

Вечером следующего дня я ввалился домой в половине десятого и рухнул от усталости на пол, к телу прижималась неприятная мокрая одежда, пропитанная потом и талым снегом. Так бывает всегда после нескольких часов катания на горке без перерыва. Не вставая, я начал стягивать сапоги, из них вывалился скомканный мокрый снег, затем я поднялся и стал стягивать куртку и брюки, на полу образовалась лужа, которую мама сразу же попросила убрать, крикнув об этом с кухни. Я убрал и направился в свою комнату, как неожиданно услышал холодный папин тон:

– Нужно поговорить, переоденься и зайти на кухню.

Я сделал вид, что не услышал, чтобы выиграть время. Это все двойка по истории, наверняка кто-то из тройки апостолов позвонил папе или маме на работу и все доложил. Нехорошо, нужно было признаться самому, было