Влюбленные антиподы (СИ) - Горышина Ольга

— Скажи честно, немного страшно, да? — не унимался он, заглядывая через блестящие от его близости глаза прямо мне в душу, в которой он успел устроить ужасный беспорядок.

— Нет, — не лгала я.

Страх так и не появился, а волнение легко списывалось на чужое худи, которое касалось моего плеча, а потом Кузьма поступил и вовсе неосмотрительно, скомкав его на коленях, и теперь я, даже через плотную ткань кофты, чувствовала горячую кожу его предплечья.

Зачем он разделся и сидит так близко? Что он не видел в окне? Аэропорт "Пулково"? Отсесть мне было некуда — Кузьма упирался локтем в разделительный подлокотник. И ничего не скажешь — он ведь просто сидит вот так, без всякой задней мысли, и не замечает свою коленку на моем бедре, а у меня в животе круассан давно попал в водоворот из кофе, а нам еще только взлетать…

— Пожалуйста, поднимите до конца шторку иллюминатора, — попросила вдруг стюардесса, и я, бросившись исполнять просьбу, жутко больно шарахнула пальцами по пластику.

Шторка никак не поддавалась. Или трясущиеся пальцы совсем перестали меня слушаться. Кузьма пришёл на помощь, но и у него ничего не получилось.

— Она застряла, — оправдал он свои безуспешные попытки подготовить самолет к взлету.

— А вы покачайте шторку, — нисколько не смутившись, попросила стюардесса на прекрасном русском.

Ну да, если имя капитана корабля было чисто прибалтийским, то стюардессы носили чисто русские имена, хотя именно эта начала разговор с нами по-английски.

— Да сами качайте! — разозлился под конец Кузьма. — Она у вас застряла намертво.

Стюардесса махнула рукой и пошла по проходу дальше.

— Сколько бы они не лезли в Европу, советское наследие утянет вниз, — усмехнулся Кузьма, еще сильнее прижимаясь ко мне плечом. — Надо было лететь из Хельсинки финнами.

Он делает это специально, следя за моей реакцией? Или ему реально не хватает в эконом-классе места? Но он же до жути худой. Футболка складками лежит на животе…

Я не должна его рассматривать. Тем более живот… И потому уставилась в карту безопасности, найденную в кармашке кресла. Почему же сразу я не сообразила, что можно взять ее в руки и совершенно законно оттолкнуть соседа локтем? Но, сделав это, я тут же почувствовала безумное разочарование: Кузьма совершенно спокойно сдвинул колени и сместился к центру своего кресла.

— Даш, да не нервничай ты так. Все будет хорошо. Второй самолет ты даже не заметишь. Давай ты лучше почитаешь журнал? Как у тебя с английским?

— Как у всех. По переводу пять, а говорить не могу, — почти что не пошутила я.

— Ну вот, сиди и читай…

Но я смотрела в проход на стюардессу, демонстрирующую правила техники безопасности. Нет, не на нее — краем глаза я продолжала ловить кончик большого носа Кузьмы.

— Даш, ну хватит! — Кузьма вытащил журнал и чуть ли не дал мне им по сцепленным рукам. — Давай отвлекись уже на журнал. У меня слишком много планов на этот отпуск, чтобы разбиться, не начав его!

Самолет уже начал движение, и я стала смотреть в окно. Но вовсе не потому, что меня заинтересовала движущаяся картинка. Так можно было не смотреть на Кузьму, чьё дыхание я чувствовала у самого уха. Шея аж занемела, но я не смела повернуть голову в его сторону — ну почему он не может сидеть в своем кресле ровно!

— Кузьма, я не боюсь самолета. Я ничего не боюсь. Это ты меня накручиваешь зачем-то…

— Я? — он отпрянул, и я смогла повернуться от окна к нему. Он действительно выглядел растерянным. — Блин, я пытаюсь тебя поддержать…

— А я просила тебя об этом? — выдала я с неприкрытой злостью, зная, что лучшей защиты, чем нападение, пока не придумано.

— Как знаешь, — и он сам начал смотреть в окно, только в противоположное.

Я не боялась взлетать. Сердце колотилось от другого. От него. От его дурацкого внимания к моей персоне. Я не просила его брать надо мной шефство. Я не маленький ребенок! Что мне сделать, чтобы Кузьма перестал видеть во мне девочку, плетущую косички? Сейчас мои волосы были стянуты в хвост, конский, и не мешали мне откинуться на подголовник. Мешали мне кружившие голову мысли. Но чтобы хоть как-то заинтересовать Кузьму, надо выбить из его башки образ столетней давности! Но как, как это сделать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Самолет разогнался и взлетел, но я не почувствовала отрыва от земли, зато взгляд прищуренных глаз оказался настолько чувствительным, что у меня зачесалась щека. Ища спасение в английском тексте, я погрузилась в журнал авиакомпании и тут же пожалела об этом. Какого фига расписывать королевские курорты для людей, летящих экономом, а те, кто предпочитает бизнес-класс заранее знают куда и зачем едут. Я тоже знаю, чего жду от отпуска: моря, солнца и… больше ничего.

Кузьма мною не заинтересован. Если только в качестве игрушки, на которой можно потренировать свои отцовские навыки. Хорошо еще за руку не взял при взлёте, но при посадке все же поймал мои руки, когда я присоединилась к аплодисментам, раздавшимся в салоне.

— Нормальные люди не хлопают лётчикам. Если только не верят, что сели удачно случайно. Хотя на этом дырявом ведре не рухнуть уже удача. Надеюсь, в Европу они посылают не такое старье…

Пока Кузьма жалился на самолетную жизнь, самолет остановился. Почти… Знак "пристегните ремни" еще не погас, но народ подорвался со своих мест и начал вытаскивать чемоданы. Наши рюкзаки лежали под креслами, места наверху им изначально не нашлось, и я начала недоуменно оглядываться.

— Целый самолет придурков, — сказал Кузьма по-русски, но в голос. — Как в жизни прямо. Картина маслом…

Я даже не расстегнула ремень, и Кузьма, щёлкнув для начала своим, принялся отстегивать меня. Снова без задней мысли, конечно, но его прикосновение заставило меня всю сжаться. Через секунду я уже смотрела на его профиль. Нет, нос не большой, он такой, как надо — римский, и сейчас Кузьма неподвижно, со спокойствием античной статуи, сидел в кресле, даже не подняв головы на нависших над нами людей с баулами.

Вышли мы из самолета последними и… места в автобусе для нас не нашлось. Не нашлось? Конечно, если очень хочется, можно впихнуться в вагон метро даже в час-пик…

Чего хочется? Да чтобы тебя держали крепкие мужские руки и ты чувствовала каждым изгибом своего тела каждый, даже спрятанный под толщей худи, мускул его тела. Мне не за что было держаться, лишь за Кузьму. Но я ухватилась только за концы лямок его рюкзака: а вот его одна рука замерла на моих сведенных лопатках, а другой он упирался в закрытые двери автобуса. Я смотрела в его глаза, а он — в мои. На его губах играла улыбка, и с них сорвался смешок, когда на крутом повороте наши носы соприкоснулись. Я не дернулась. Не смогла, потому что Кузьма слишком сильно прижимал меня к себе нырнувшей под мой рюкзак рукой.

Почему только аэродром в Риге такой крохотный?! Если бы, как в анекдоте про прибалтов, автобус долго бы крутился по кругу… И даже предупреди меня сейчас, что двери открываются, я б все равно выпала из автобуса в небытие. Но мы выпрыгнули из него вместе, и Кузьма крепко стиснул теперь уже мою руку.

— Чтобы девочка не потерялась.

Он, наверное, хотел добавить "маленькая", но я была совсем немногим его ниже.

Глава 11 "Мерседес"

Два с половиной часа в самолёте после четырёх часов в аэропорту Риги так и не подарили нам с Кузьмой общей темы для разговора, поэтому мы больше молчали и обменивались лишь короткими бытовыми фразами. Неужели так и пройдут все десять дней?

Похоже, что да… А чего я ждала? Он взял меня с собой не потому, что я его подруга, а потому что меня обидела его сестра, и он решил поиграть в рыцаря печального образа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Кузьма действительно почти не улыбался, когда поднимал на меня глаза, а делал он это редко, предпочитая уткнуться в журнал, который не дочитал в первом самолёте. Я соглашалась, что журнал куда интереснее его вынужденной спутницы — мое внутреннее содержание рождало в рыцаре жалость, а в журнале он мог отыскать идеи для новых путешествий. Мы не одного поля ягоды, я не супермодель, так чего я от него хочу? Я и так получила сочувствие в виде участия в моей судьбе, а остальное, красотка, оставь при себе.