Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера - Артем Рыбаков

— А как же! — и сержант достал из объемистого вещмешка еще одно изделие.

Александр окинул взглядом топорщащуюся подсумками «сбрую»:

— И сколько патронов в нее умещается?

— Мы считали — на сто восемьдесят! — с гордостью сказал Емельян.

— Ну и на фига столько? Ты подумай — это сколько же затвор дергать надо? Вот эти верхние снимите, и подумай насчет подсумков для гранат — это важнее, чем лишние патроны… Короче, — и Александр обратился уже к Тотену, — давай вместе с сержантом займись всем этим самостроком, пока время есть.

— Слушаюсь! — козырнул Алик.

Как раз в этот момент из динамика рации раздалось:

— Арт вызывает Фермера!

Александр взмахом руки отпустил подчиненных и ответил:

— Фермер в канале.

Когда мы выехали с хутора на проселок, я, пребывая в отличном расположении духа, стал напевать себе под нос какую-то песенку. А что мне было не петь-то? «Языков» взяли, немцам бяку сделали, машину надыбали да еще и съестными припасами разжились — как там Карабас-Барабас говорил: «Это просто праздник какой-то!» Правда, я не обратил бы на это никакого внимания, если бы Трошин, ехавший вместе с пленными сзади, громко не спросил меня:

— Антон, а что это ты поешь?

— Извини, что оскорбил твой музыкальный слух своим скрипучим голосом! — отшутился я.

— Нет, моему слуху после гаубиц ничего не страшно, а вот офицер что-то нервничает.

Я задумался и воспроизвел уже в полный голос то, что напевал:

Komm nur komm, umarm die WolfinDu wirst nicht gefressen werdenDenn sie leidet keinen HungerIn den Dorfern, bei den Herden

Komm nur komm, greif nach der SchlangeLangst ist all ihr Gift versiegtAuf dem Bauch ist sie gekrochenUnd der Staub hat sie besiegt

«Черт, любовь к немецкому „металлу“ меня когда-нибудь под монастырь подведет!» — только и подумал я, обернувшись и увидев испуганные глаза немецкого интенданта. Правда, игру в гляделки практически тут же пришлось прекратить, так как машина влетела колесом в рытвину, да так, что руль чуть не вырвало у меня из рук.

— Хорошо, петь не буду! — бросил я через плечо. — Хотя, может, у него абсолютный музыкальный слух, вот и нервничает, когда я фальшивлю.

Спустя некоторое время, когда мы уже въехали в лес и, свернув в чащу, остановились, Слава вылез из машины и сказал:

— А я и не знал, что ты так хорошо немецкий знаешь. Вон, даже песни поешь…

— Чтобы песни петь — язык необязательно знать. Ритм, слова… Я даже не всегда понимаю, о чем пою.

— Как это так? — удивился Трошин.

— Элементарно! То есть о чем пою, примерно представляю, но чтобы художественно на бумаге изложить да чтоб на стихи похоже получилось — тут, брат, талант нужон.

— А, — понимающе протянул он.

— Ладно, хорош лясы точить, сейчас наших предупрежу, а ты давай «пешеходов» иди встречай.

Разделившись, мы двинулись каждый в свою сторону: я поехал к базе, а Слава скрылся в лесу.

Когда я был метрах в ста от предполагаемого местонахождения базы, из кустов донеслось:

— Стой! Двадцать восемь.

Я притормозил, хотя и так тащился с поистине черепашьей скоростью и ответил:

— Двенадцать.

— Проезжайте, товарищ старший лейтенант, — ответили мне из кустов и добавили уже вдогон: — Поздравляем с «языком»!

Командир вышел из-за грузовика, как только я заглушил мотор. Подошел и, не дав мне даже начать рапорт, радостно приобнял за плечи:

— Молодец, Тоха! На ловца и зверь бежит!

— Сань, а мы еще и продуктов привезли…

— Это тоже хорошо… Пойдем, что ли, твоего интенданта поспрошаем?

— Вы с Аликом идите, я то вам зачем? А пока вы там майора будете плющить, я его переводчика попытаю. Время заодно сэкономим.

— Неплохая мысль, только вот список вопросов давай согласуем, — одобрил мою идею командир. — Еще какие-нибудь идеи есть, чтоб потом не отвлекаться?

— Ага, я с местным старостой скорешился. Договорились, что он совхозное стадо с ферм угонит и людям раздаст.

— Хм, наш пострел везде поспел? — с непонятным выражением на лице пробормотал Саня. — Еще что-нибудь?

— А староста предложил налет на элеватор сделать — его только пара полицаев сторожит.

— Ну, и на кой нам это? Только светиться зазря!

— Так нам-то опасности практически никакой — все одно сегодня вечером отсюда ноги сделаем.

— А польза какая?

— Много от этого пользы. Сам посуди: немцев без зерна оставим — это раз, народу от голода пухнуть не дадим — это два, пару полицаев к ногтю — это три…

— Стой-стой-стой… Развоевался тут, понимаешь. Вот мужиков дождемся и тогда решим. Иди, пока продукты Емельяну сдай.

Поскольку мешки с продуктами мы разместили на переднем сиденье машины, то вытащить унтера-переводчика, не выполнив приказ командира, было сложновато. К моей удаче, мимо проходил лейтенант Скороспелый с охапкой сушняка.

— Товарищ лейтенант, — окликнул я его, — вы не на кухню, часом?

— Да, туда.

— Будьте добры, приведите сюда сержанта Несвидова.

Через пару минут лейтенант вернулся вместе с Емельяном.

— Товарищ сержант, принимайте продукты! — весело поприветствовал я нашего старшину.

— И что там, товарищ старший лейтенант? — невзирая на все больше входящие в обиход «боевые прозвища», Несвидов строго придерживался в общении с нами устава.

— Не знаю, времени заглядывать не было…

Емельян укоризненно покачал головой:

— Товарищ лейтенант, помогите донести, пожалуйста! — попросил он контуженого танкиста.

— Отставить! — вмешался я. — Вы, лейтенант, лучше пока пленных посторожите, а я сержанту помогу, а то, насколько я помню, вам еще напрягаться вредно… — и с этими словами я подхватил один из мешков.

Когда мы дошли до кухни, Емельян развязал тесемку и вывалил содержимое первого мешка на расстеленный брезент.

Неплохо, однако! Староста расщедрился на пару кусков окорока, или бекона, завернутых в промасленную бумагу и испускающих одуряющий аромат, несколько кругов домашней колбасы и здоровенный, граммов на восемьсот, кусок сливочного масла. Наш старшина даже присвистнул, увидев это богатство.

— Это вы знатно поторговали, товарищ старший лейтенант! На что сменяли? — теперь в его голосе сквозило нешуточное уважение.

— На стадо в полсотни голов…

— А где ж вы стадо-то добыли?

Вдаваться в подробности продуктово-финансовой махинации мне сейчас не хотелось, поэтому я ответил просто:

— Извини, Емельян, времени сейчас совершенно нет. Вечерком расскажу, лады? — и пошел к машине, в которой томились мои «языки».

Москва. Улица Дзержинского.

20 июля 1941 года. 14.33

— Вы действительно в этом уверены, Борис Михайлович?

— Да, Павел Анатольевич.

— Присаживайтесь, поговорим. — И старший майор указал рукой на один из стульев.

В свою очередь сев в кресло, он продолжил:

— А на чем основывается ваша уверенность?

— Понимаете, Павел Анатольевич, когда вы мне поручили заняться этим делом, то первое, над чем я стал думать, это то, зачем они передавали кому-то привет?

— И?

— Единственное непротиворечивое решение — это была замена пароля…

— Допустим… — и старший майор внимательно посмотрел на собеседника, — но на основании каких фактов вы сделали выводы о моей и Старинова причастности?

— Вот смотрите, Павел Анатольевич, — и капитан, спросив взглядом разрешение, придвинул к себе лист бумаги и карандаш. — Первое — они очень четко и грамотно вышли на нашего резидента. Второе, как показал резидент — человек, кстати, чья надежность не вызывает сомнения, — фигуранты — русские по национальности и обладают большим опытом оперативной работы, а также весьма серьезными боевыми навыками.

— Ну, это могут быть люди и из белой контрразведки или разведки… — неопределенно хмыкнул хозяин кабинета.

— Вряд ли. Кроме возраста, напомню, что личный состав группы, по крайней мере большинство, — люди молодые, до тридцати, еще в словесных портретах резидент указал на некоторые особенности… — он открыл свою папку и, достав лист бумаги, прочитал: «Во время разговора младший по возрасту, „майор Таривердиев“ в нервном волнении выстукивал пальцами на столе какую-то мелодию, в которой я впоследствии узнал Марш Буденного». — И капитан торжествующе посмотрел на Судоплатова.

Подхватив пленного унтера, я совсем уже было собрался удалиться «под сень струй», но вспомнил про запертого в машине немецкого водилу. «Хорошо, что летеху не отпустил…» — подумал я и открыл багажник легковушки. Н-да, судя по тому, как внутренняя обшивка была перепачкана кровью, путешествие для пленного комфортным не было. «Ну, уж извини, дороги у нас тут такие!» — и с этой мыслью я выволок мычащего что-то на своем языке немца на свет божий.