Учебник самопознания - Александр Шевцов (Андреев

Что отличает человека от животных? …

Великие мыслители пришли к выводу: самый важный признак человека заключается в том, что он существо общественное, или социальное…

Дитя человеческое после рождения — самое не приспособленное к жизни из всех живых существ. И человек из него вырастает только в семье, в обществе, где его учат жить, дают ему знания об окружающем мире, формируют умение трудиться."[3]

Прекрасное описание, которое полностью ложится на мои представления о себе. Но чтобы сделать его полезным, его надо уточнить и, самое главное, сбросить те чары, что наложил автор.

Первое — это «возражение» Паскаля Платону. Паскаль не возражал Платону, он возражал тем, кто сделал из этого изречения Платона расхожую фразу. Платон же вовсе не давал такого определения человеку. Кто знает Платона, помнит, что эти слова вложены им в уста Сократа, а значит, и действительно могли ему принадлежать. Для Сократа же это всего лишь шутка, издевка над софистами.

Сам же он показал истинное отношение к человеку через своё понятие самопознания. И уж приписывать ему такой поверхностный бред мог только человек, который совсем отвергает самопознание. Кстати, именно самопознание и отвергают авторы учебников обществознания — они целиком направлены наружу, во вторую часть своего определения человека — в общество.

Вот тут утверждения обществоведов кажутся бесспорными: человек — существо общественное.

И именно тут начинается наш урок.

Является ли человек существом общественным? Он бесспорно являет себя таким для наблюдателя. Наблюдателем же этим, которого здесь назвали "великими мыслителями" были классики марксизма, которые именно на этом наблюдении выстроили свою социологию, ставшую идеологией социалистического общества. И у Боголюбова это понятие именно из Маркса, Энгельса и Ленина. Освободиться же от него он не может даже после падения марксизма потому, что это утверждение кажется очевидным: человек — существо общественное.

Однако задумаемся.

Человек ли суть общественное существо?

Или же им является лишь его личность? А именно то, что впитывает дитя из своего общественного окружения, из семьи и общества?

Вспомните сами те знаменитые примеры, когда дети воспитывались животными, или когда их лишали в детстве общения. Эти дети вырастали узнаваемо людьми, но они были зверенышами или нелюдями по своей сути.

Значит, человек может быть кем угодно. В том числе и существом общественным. Древние, наши предки, отчетливо это осознавали, отчего и развился, наверное, во всех обычных обществах закон гостеприимства: того, кто стучится к тебе в дом надо принять и приветить. Почему? А потому, что в человеческом обличье к тебе может заглянуть бог или демон. И тогда ты можешь напроситься на большие неприятности.

Внешность человека не означает, что перед тобой человек — вот большое знание, которым обладала древность, и забыли мы. Нам стерли это знание, чтобы привить гуманность и демократические принципы. В итоге для нас все люди равны, и потому мы готовы низвергать царей и сажать на их место кухарок.

А люди не равны, люди очень, очень разные. Равны лишь личности, и лишь тогда, когда их «формирует» одно и то же общество. К примеру, демократия американского или имперского типа.

Но для самопознания это не важно, важно лишь то, что личность отделима от меня. Она становится равна человеку лишь потому, что никто из нас, включая обществоведов, не задавался целью дать определение используемым понятиям. Если не определять, что такое «человек», то и вправду вполне допустимо заявить, что человек — существо общественное, как и то, что он — двуногое животное без крыльев.

Без определения используемых понятий эти заявления равноценны!

Именно это и высмеивал Сократ. Именно высмеивал, ловя на это поверхностные умы, ибо сам он делал только одно: из беседы в беседу определял и уточнял определения понятий, которые мы используем. И все эти уточнения сводились к тому, чтобы понять, что такое человечность и приложить это к себе.

Вот урок. Урок различения понятий. Теперь можно перейти и к желаниям и потребностям.

Глава 3. Желания и потребности

То, что желания и потребности разные вещи, понятно с первого взгляда. Но вот когда пытаешься дать этому различию определение, разница эта как-то стушевывается, как говорил Достоевский. Желания становятся вездесущими и перекрывают собой потребности.

Это происходит потому, что наш язык следует за нашими понятиями, а понятия у нас неуточнены. Мы ими мало занимаемся. Но попробуем пройти сократическим путем, и разобраться в понятиях, которые имеем.

Начнем с того, что и у потребностей и у желаний есть общая основа, мазыки называли ее Охотой. Охотой жить.

Охоту считали тем «клеем», который крепит душу в теле. Но сама природа охоты, как они ее видели, предполагает не столько ее вещественность, как если бы она действительно была клеем, сколько подвижность. Как это смог понять я, охота, скорей, похожа на поток, который, подобно ветру, дует сквозь тело из мира душ в мир вещества. Именно он подхватывает души перед их воплощением, и загоняет в тела, так что они оказываются направлены своим видением изнутри тела наружу, в этот мир. Он же их и удерживает в телах, оказываясь на поверку влечением к вещам этого мира.

Пока поток этот силен, сильна и жажда жизни. Им же меряется и жизненная сила человека. Как только он слабеет, человек теряет интерес к вещам и делам мира сего, и начинает подумывать об уходе…

Охота влечет человека к чему-то. Как вода влечет челн… Это и есть суть как желаний, так и потребностей. Они есть воплощение влечения или охоты.

Но при этом влечет в нас то, из чего мы состоим, по-разному. Условно говоря, разные части подвержены влечению сами по себе. Влечения могут относиться ко мне или к моим телам. Собственно меня, Я влечет в тело сама охота. Мою душу влекут желания, а вот мое тело — потребности.

И если вы взглянете на понятие «потребности» именно с этой точки зрения, то увидите, что их вполне можно назвать желаниями, но при этом все их будет отличать то, что без их исполнения мы умрем. Словари определяют потребности как сущностные желания, надобности. То, что необходимо для жизни.

А вот желания по своей сути кажутся человеку, склонному к аскетическому образу жизни, каким-то баловством, потому что без любого из желаний можно и обойтись. И про любое желание ребенку могут сказать: перетерпишь, не помрешь!

Да, тело будет жить без удовлетворения желаний. Что будет от этого с душой, сказать трудно. Наверное, она тоже выживет…

Впрочем, иногда говорят о душевных потребностях, и уже одно это словосочетание есть свидетельство, что душе можно отказывать не во всем. Иначе что-то важное может умереть в тебе.

Однако, как бы там дальше ни углублялось наше понятие желаний и потребностей, сейчас важно остановиться на том, что при первом приближении желания оказываются тем, что нужно не телу для его выживания. Они оказываются чем-то дополнительным к телесным потребностям. А дополнительным к телу в естественнонаучном мире стали считать сознание, под которым понимали то, как человек думает.

В итоге желания в сущности были связаны с личностными проявлениями. Потребности у тела, желания у личности. Вот первое разделение этих понятий.

Однако, как мы уже договорились, личность можно считать нашим общественным телом, то есть неким тонкоматериальным телом, сквозь которое проявляется душа. И значит, прикасаясь к теме желаний, мы вступаем на поля изучения души. Это, пожалуй, преждевременно.

Прежде надо изучить то, что более доступно, а именно то, как я проявляюсь сквозь мое тело. В частности, и через потребности, но в первую очередь все-таки через движение.

Глава 4. Целеустроение

Личность вся соткана из желаний и способов их удовлетворения. Даже если мы исключим из рассмотрения телесные потребности и душевные влечения и порывы, желаний этих неимоверно много.

По силам ли человеку, даже неординарному, сделать полное описание себя, или хотя бы своих желаний? Думаю, нет. Но это и не требуется, потому что делать надо не полное, а полноценное описание, описание, которое позволит освободиться от лишнего и понять себя.

Полноценным описанием личности является не описание всех желаний, а описание того, как вообще уложены в нас желания. Мазыки называли это мне Целеустроением, но существовали и иные названия. Сам поток желаний назывался Стремнина, а работа с ним — Стремянкой.

Оба эти слова явно связаны с понятием «стремление». Стремянка же означает лестницу с подкорками. Образ лестницы или лествицы вообще часто использовался мазыками для рассказов об устройстве человека и нашей жизни. Очевидно, потому что это иное имя для пути, а самопознание — это путь.