Застава - Мирланда Ойтен

наказание уже вынесено, а в соответствии с договором между Сестринством и Орденом ученице Камалин аз Латта передают сестринству для вынесения наказания.

Вынесения наказания, значит. Я открыла рот. Потом закрыла. Потом из папки выскользнул ещё один казённый листок. Лидская комиссия по делам детей, справка, заседание прошло месяц назад и рекомендовало “для блага рассматриваемой” отстранение и лечение в “профильном учреждении”. Рядом от руки химическим карандашом был нацарапан код направления лечения. Мне он ни о чём не сказал. Я ещё раз прочла описание полученных физических подтверждений и заключение врача.

Я полминуты подбирала слова. Играс ждала моей реакции, и, не дождавшись, пояснила:

— Её рекомендовали отправить во френиатрическую больницу.

Вот теперь понятней. Волшебников во френиатрических лечебницах лечили, когда их дар выходил из-под контроля и начинал вредить им самим или окружающим. Вот только унылый подросток на моём крыльце не выглядел опасным или помешанным. Да им бы даже билет не выписали, если бы эта Камалин правда нуждалась в лечении.

— Что и когда с ней случилось?

— В начале лета, в лагере. Она с кем-то повздорила, или с ней кто-то повздорил, я так и не поняла. Её вытащили в лес и кинули в то ли яму, то ли заперли в старом подвале, в общем, хотели наказать. Сама знаешь, дети жестокие. А Камалин… не очень любит темноту и к тому же зимой осталась сиротой. У неё случился пробой, выбралась и побила их. А они, перепугавшись, её. Потом их лечили.

— А потом начались проблемы.

— А потом начались проблемы, — согласилась матушка, не оборачиваясь. — В целом, девочка пришла в себя, но… обучение дальше проходить по основной программе вместе со своей группой не может.

— Совсем?

— Пока не ясно. Она очень стойкая… ай, ладно. Туповатая она. Сама увидишь. Мы думали, что она быстро оправится, с таких всё как с гуся вода. Знаешь, как Ракха. Никогда ни в чём не виноваты, всегда правы и великолепны в своей правоте. Но девчонка почти сразу стала мучиться кошмарами и вредить себе. С кошмарами таблетки справились, а вот с тем, что она калечит себя во сне, нет.

— Она не справляется с учёбой, винит себя, теряет стабильность в медитации и молитвах, и справляется ещё хуже? А ор Ракхи и запирание в комнате не работают?

Матушка внезапно засмеялась. Я аж вздрогнула: за годы успела забыть эти мерзкие звуки. Играс смеялась нервно, подхрюкивая и гримасничая. Отвратительно она смеялась. Хуже был только её добродушный смех, напрочь неестественный и такой же подвизгивающий. Отвратительный смех, особенно когда она выше тебя и треплет тебя без спросу по затылку.

Но почему-то я сейчас очень ясно поняла, что Игарс не весело, а очень плохо.

— Поверь, в её ужасно особом случае Ракха даже голос ни разу не подняла.

— Да ладно?! — это было и правда неожиданно. Ракха, мать-настоятельница нашей обители и заодно директорша последней альдарской школы для девочек, орать любила. Очень любила. И пугать, и оскорблять, и запирать в пустой молельной комнате. Я её боялась до дрожи в коленях. Для маленькой сироты из Ур-Маны не было на свете никого и ничего хуже, чем мать-настоятельница, её синий костюм с юбкой по колено и тяжелыми духами, отдающими сивухой. Я не знала, что это за запах, но он меня пугал. Потом уже я точно узнала, что она не пила, а просто покупала самые ужасные духи, какие только можно найти на городских развалах. Наверное, трезвость была единственной хорошей чертой матери-наставницы Ракхи. А так она орала и пугала. Орала даже на тётушку Марту орала, когда та пришла с ней разбираться, но тётушка поорать тоже любила. И с тех пор Ракха перестала обращать на меня внимание, что меня более, чем устраивало.

А вот других родителей нет, и до выпуска из шестнадцати девочек моего класса дотянуло только семеро, что было катастрофой. Почему матриарх вообще позволяла Ракхе руководить школой — не знала даже тётушка. Позволяла — и всё. С матриархом не спорят, даже если всем видно, что разум уже давно простился с её мудростью Лавией.

Ещё одна проблема сестринства — среди многих других — из-за который оно пришло в такой упадок.

Играс вздохнула и перестала улыбаться.

— Чистая правда, Мая, и поэтому я привезла её к тебе. Совет постановил её отчислить и отправить лечиться…

— Подождите! У нас же самих есть врачи, почему её не отправили к Унаните, она же меня лечил!

— Унанита отказалась.

Вот этого я точно не ожидала. Унанита лечила меня в своё время, и я помнила её как очень мягкую и добрую женщину, которая непонятно почему служила Тиаре, когда должна была — Элени.

— Но почему?

— Потому. И поэтому я её привезла сюда.

— А кто её тут лечить-то будет?! Нин, так нельзя же! — я всё же повысила голос. Не хорошо кричать на старших, но у меня были причины ужаснуться ситуации. Во многом потому, что я о-очень, прямо таки очень-очень-очень хорошо помнила, что со мной было, когда Унаните потребовалось лечить мою не очень умную голову. Если у девочки хоть десятая доля моих проблем, то я не справлюсь и сделаю ей хуже.

Играс пожевала сигарету и подошла ко мне. Она была сильно ниже меня, и мне пришлось нагнуться, чтобы смотреть ей в глаза.

— Майя, я тебе по большому секрету расскажу: мать Лавия умерла. Месяц назад. Преемницу избрали, ей стала сестра Рафиз. Но о смерти Лавии пока официально не объявили, потому что… Не буду мучить тебя всеми пробелмами нашего сестринства, но Синод Рафиз может и не утвердить, совет же единодушно избрал её, и что делать в этой ситуации никто не знает.

— Так уж единодушно? — усомнилась я, зная, как Играс ненавидела мать Рафиз.

— Я прогуляла выборы, — пожала плечами Играс. — Ужасно неудачно застряла в Ракке во время бури. А в Ракку попала случайно, перепутав местные поезда.

Я против воли улыбнулась. Играс — тоже.

— Так что когда я вернулась, то всё уже закончилось, я пожаловалась на свои злоключения и повозмущалась, какой нехороший Синод, раз не желает признавать Рафиз новым матрархом, пока не объявлено о смерти Лавии.

Вот тут мне стало не до смеха. Раз Играс увернулась от голосования, значит, подозревала, что её никто не поддержит и что придётся либо голосовать за и ставить свою подпись в протоколе, либо голосовать против Рафиз и поять же расписываться в протоколе. А зная характер Рафиз…

— Всё сестринство за неё?

Играс, угадав мои мысли, достала свой портсигар и протянула мне.