Мы – человеческие сущности - Лени Фич

– Огласи признаки четырех темпераментов по Канту, – попросил Майкл.

– Сангвиник. Свежий, румяный с равномерным током крови, человек сангвинического темперамента поражает беззаботностью, легко увлекается надеждами, придает всякому впечатлению в первую минуту большую важность, но затем быстро забывает о нем. Он охотно дает обещание, но не держит слова; он приятный собеседник, нередко не злой человек, но грешник неисправимый, хотя и способный к сильному, но непродолжительному раскаянию.

Меланхолик. Склонный к меланхолии человек придает всему большое значение, везде он усматривает источники забот и трудности; в противоположность сангвинику, меланхолик вдумчив.

Холерик. Пылкий во всем, быстро воспламеняется и сгорает, как зажженная солома. Честолюбие – одна из его особенностей, любит господствовать, принимать знаки почета, слушать похвалы, играть общественную роль. Любое противодействие его стремлениям вызывает в нем страдание.

Флегматик. Спокойный, методичный, невозмутимый человек со слабой эмоциональною возбудимостью и слабой наклонностью к действию. В тех случаях, когда эта медленная восприимчивость все же связана с известной способностью к действию, флегматик является трудновозбудимым, но способным дольше сохранять впечатления. Трудно выводится из равновесия, легко сживается с другими, не задевая их самолюбия.

Анекдот от V.

Четверо приятелей беседуют в пивном баре:

– У меня девушка – флегматик!

– А у меня – сангвиник!

– А у меня – холерик!

– Алло, Эллочка! Ты бы в больницу сходила, а то тут у всех девчонок что-то нашли.

– Ты знаешь, что Гегель, желая, чтобы «все действительное было разумным», считал, что темперамент может быть изменен под воздействием образования, – заметил Майкл.

– Гегель рассматривает темперамент под углом зрения деятельности человека и его отношения к окружающим, не учитывая, что врожденные особенности устойчивы и закономерны, так как обусловлены постоянными свойствами физико-психической организации человека, нелегко поддающимися изменениям под влиянием воспитательных воздействий.

– Значит, Гегель говорит, вероятно, о личности, а не о сущности человека, – ответила Лени. – Скорее, надо говорить о классификации темперамента профессора ученого-анатома, биолога и педагога Петра Лесгафта, основанной на работах Канта, который пошел дальше греков и Гегеля и предложил свое анатомо-физиологическое обоснование. Он определил темперамент как степень возбудимости организма от внешних и внутренних стимулов и продолжительность реакций на последовавшее возбуждение. Лесгафт изучал зависимость развития организма до и после момента рождения от физико-химических условий, в особенности от питания. Обмен веществ в зависимости от состава пищи, от деятельности крово– образующих органов, от влияния внешних (свет, механические и психические деятели) и внутренних (тепловых) возбудителей.

– Это интересно с точки зрения силы и быстроты реакций человека, при которых питание играет важную роль. Питательная жидкость прогоняется в теле, что зависит также и от органов кровообращения, и от сердца, и от сосудов. Сила и слабость, медлительность и быстрота, проявляемые человеком в его восприимчивости и активности, находятся, таким образом, в сильной зависимости от строения и формы сердца и сосудов. Физкультура и спорт учитывают эти факторы, которые были научно обоснованы Петром Лесгафтом, – добавил Майкл.

– В свое время была предложена теория темперамента, в которой кроме элементов быстроты и силы, возбудимости и активности, ввели элемент врожденной наклонности к чувству удовольствия или неудовольствия. Три пары противоположностей: удовольствие – неудовольствие, сила – слабость, быстрота – медлительность, таким образом, формируют восемь темпераментов – четыре классических и четыре смешанных. Лесгафт же предпринял попытку объяснить различия темперамента путем исследования тех особенностей в строении человеческого организма, которые обусловливают особенность физиологических реакций, характерных для данного темперамента, и психических функций, связанных с последними, – подвела черту Лени.

– Ты меня почти убедила, что мой темперамент зависит от размера моего желудка и того, что в нем лежит, – сказал Майкл.

– И от того, что из него выходит. Тигенер в своих «Очерках психологии», например, в свое время ввел понятие «интеллектуальных темпераментов», что, на мой взгляд, совсем не темперамент, но у него есть удачные литературные примеры типичных представителей различных темпераментов по героям Шекспира: «Гамлет – меланхолик, Лаэрт – холерик, Фальстаф – сангвиник, молодой Нерси – холерик», – козырнула своими знаниями Лени.

– Требую оградить меня от нападок на мой интеллект. Какой еще Нерси? – взмолил Майкл.

– Нерси из «Генриха IV» из первой части, – спокойно продолжала Лени. – В школе литературу не просто так преподают. А что касается темперамента, то начинается он с детей – их восприимчивость и активность обусловлена врожденной конституцией ребенка и, таким образом, имеет прямое отношение к сущности. Вот если бы в школе всех разделили на четыре части и сгруппировали детей с одинаковым темпераментом, то применять к каждому классу надо было бы специальные методы, и путем порки по субботам твой класс выучил бы всю английскую литературу в подлиннике.

Анекдот от V.

Пороть чушь надо так, чтоб впредь ей было неповадно.

– Розг бы на всех не хватило, – мрачно пошутил Майкл.

– Во времена Рудольфа Штайнера розги были, но в применении не было необходимости. Он предложил применить четырехэлементную классификацию человеческих темпераментов, чтобы понять основные нужды ребенка, исходя из этой классификации. Основную задачу образования человека можно определить как гармонизацию четырех аспектов сущности ребенка. По Штайнеру, каждый ребенок представляет собой комбинацию четырех врожденных темпераментов. Эти физические и психологические основы определяют поведение человека и отношение к миру вокруг него. Один из «компонентов» оказывается основным, как правило, и поэтому наше поведение и реакции в сложных ситуациях можно предсказать для каждого типа. Ты можешь вспомнить себя в детстве? – вдруг остановилась и спросила Лени.

– А это важно?

– Если ты можешь вспомнить себя ребенком, то, скорее всего, сможешь определить свой доминирующий компонент по Штайнеру. Я попробую воспроизвести ключевые моменты из его теории и расскажу тебе историю про четырех друзей.

– Да, пожалуй, как в детском стишке – «дело было вечером, делать было нечего…». Они нашли, чем себя занять? – спросил Майкл.

– Каждый нашел свое: кто дырку в заборе, кто розги.

Четверо друзей

Стайка четырех друзей неслась вдоль забора ботанического сада. Впереди летел Валерик, невысокий, неугомонный, нетерпимый и очень энергичный. Это не он летел по тропинке, а Земля летела из-под его ног, он толкал, и она крутилась. Если бы Ньютон был знаком с ним, то наверняка переписал бы свои законы о движении, потому что не только планета крутилась под его ногами, но и все остальные бежали за ним.

Следующим по тропинке бежал Санчик, стройный, легкий, подвижный и беззаботный. Это его погоня за новыми впечатлениями включилась в эту гонку. Ему без разницы было куда и за кем бежать, перемены и новое всегда привлекали его, поэтому он легко согласился на авантюрное предложение Валерика залезть в сад через потайную дырку в заборе.

Полному Федору было это все не по душе, но он был верен своему обещанию следовать за друзьями всегда и везде. Неторопливый и немногословный, он едва успевал за парочкой впереди. Зато он умел хорошо прикрывать их тыл. Добродушный и преданный друг, он не смог убедить своих друзей не влезать в дырку, поэтому следовал за ними, вздыхая на ходу.

С тихой покорностью, с тяжестью в ногах последним плелся Михасик. Он точно знал, какие неприятности ждут их по ту сторону забора, в лице сторожа с берданкой в саду и отца с ремнем дома. Как несправедливо, он ведь совсем не хочет лезть в сад через дырку – есть нормальный вход, и в разрешенное время можно пойти в ботанический сад. Лучше поиграли бы в шашки или шахматы, можно и за компьютером посидеть, а лучше почитать фантастику, и мысленно путешествовать хоть на Кассиопею, это лучше, чем в дырку в заборе. И только дружба могла заставить его принести себя в жертву всему, что может повысить его в глазах друзей.

Интуиция его не обманула. Объятия сторожа были крепкими, а ремень в руках отца коричневым.