Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. Песни. Стихотворения - Владимир Высоцкий

Марине В.

Люблю тебя сейчас,не тайно – напоказ, —Не после и не до в лучах твоих сгораю;Навзрыд или смеясь,но я люблю сейчас,А в прошлом – не хочу, а в будущем – не знаю.

В прошедшем – «я любил» —печальнее могил,Все нежное во мне бескрылит и стреножит, —Хотя поэт поэтов говорил:«Я вас любил: любовь еще, быть может…»

Так говорят о брошенном, отцветшем,И в этом жалость есть и снисходительность,Как к свергнутому с трона королю,Есть в этом сожаленье об ушедшем,Стремленье, где утеряна стремительность,И как бы недоверье к «я люблю».

Люблю тебя теперь —без пятен, без потерь.Мой век стоит сейчас– я вен не перережу!Во время, в продолжение, теперь —Я прошлым не дышу и будущим не брежу.

Приду и вброд, и вплавьк тебе – хоть обезглавь,С цепями на ногах и с гирями по пуду, —Ты только по ошибке не заставь,Чтоб после «я люблю» добавил я «и буду».

Есть горечь в этом «буду», как ни странно,Подделанная подпись, червоточинаИ лаз для отступленья про запас,Бесцветный яд на самом дне стаканаИ, словно настоящему пощечина, —Сомненье в том, что «я люблю» сейчас.

Смотрю французский сонс обилием времен.Где в будущем – не так, и в прошлом – по-другому.К позорному столбу я пригвожден,К барьеру вызван я – языковому.

Ах, разность в языках, —не положенье – крах!Но выход мы вдвоем поищем – и обрящем.Люблю тебя и в сложных временах —И в будущем, и в прошлом настоящем!

Ожидание длилось,а проводы были недолги —Пожелали друзья:«В добрый путь! Чтобы – всё без помех!»И четыре страныпредо мной расстелили дороги,И четыре границышлагбаумы подняли вверх.

Тени голых берездобровольно легли под колеса,Залоснилось шоссеи штыком заострилось вдали.Вечный смертник – комарразбивался у самого носа,Превращая стеклолобовоев картину Дали.

Сколько смелых мазковна причудливом мертвом покрове,Сколько серых мозгови комарьих раздавленных плевр!Вот взорвался один,до отвала напившийся крови,Ярко-красным пятномзавершая дорожный шедевр.

И сумбурные мысли,лениво стучавшие в темя,Устремились в пробой —ну попробуй-ка останови!И в машину ко мнепостучало просительно время, —Я впустил это время,замешенное на крови.

И сейчас же в кабинуглаза из бинтов заглянулиИ спросили: «Куда ты?На запад?Вертайся назад!..»Я ответить не смог —по обшивке царапнули пулиЯ услышал: «Ложись! Берегись!Проскочили!Бомбят!»

Этот первый налетоказался не так чтобы очень:Схоронили кого-то,прикрыв его кипой газет,Вышли чьи-то фигуры —назад, на шоссе – из обочин,Как лет тридцать спустя,на машину мою поглазеть.

И исчезло шоссе —мой единственно верный фарватер,Только – елей стволыбез обрубленных минами крон.Бестелесный потокобтекал не спеша радиатор.Я за сутки путине продвинулся ни на микрон.

Я уснул за рулем —я давно разомлел до зевоты, —Ущипнуть себя зá ухоили глаза протереть?!В кресле рядом с собойя увидел сержанта пехоты:«Ишь, трофейная пакость, – сказал он, —удобно сидеть!..»

Мы поели с сержантомдомашних котлет и редиски,Он опять удивился:откуда такое в войну?!«Я, браток, – говорит, —восемь дней как позавтракал в Минске.Ну, спасибо! Езжай!Будет время – опять загляну…»

Он ушел на востоксо своим поредевшим отрядом,Снова мирное времяв кабину вошло сквозь броню.Это время гляделоединственной женщиной рядом,И она мне сказала:«Устал! Отдохни – я сменю!»

Всё в порядке, на месте, —мы едем к границе, нас двое.Тридцать лет отделяетот только что виденных встреч.Вот забегали щетки,отмыли стекло лобовое, —Мы увидели знаки,что призваны предостеречь.

Кроме редких ухабов,ничто на войну не похоже, —Только лес – молодой,да сквозь снова налипшую грязьДва огромных штыкаполоснули морозом по коже,Остриями – по-мирному —кверху,а не накренясь.

Здесь, на трассе прямой,мне, не знавшему пуль,показалось,Что и я где-то здесьдовоевывал невдалеке, —Потому для меняи шоссе словно штык заострялось,И лохмотия свастикболтались на этом штыке.

Шар огненный всё просквозил,Всё перепек, перепалил,И как груженый лимузинЗа полдень он перевалил, —Но где-то там – в зените был(Он для того и плыл туда),Другие головы кружил,Сжигал другие города.

Еще асфальт не растопилоИ не позолотило крыш,Еще светило солнце лишьВ одну худую светосилу,Еще стыдились нищетыПоля без всходов, лес без тени,Еще тумана лоскутыЛожились сыростью в колени, —

Но диск на тонкую чертуОт горизонта отделило, —Меня же фраза посетила:«Не ясен свет, когда светилоЛишь набирает высоту».

Пока гигант еще на взлете,Пока лишь начат марафон,Пока он только устремленК зениту, к пику, к верхней ноте,И вряд ли астроном-старикОпределит: на Солнце – буря, —Мы можем всласть глазеть на лик,Разинув рты и глаз не щуря.

И нам, разиням, на потребуУверенно восходит он, —Зачем спешить к зениту Фебу?Ведь он один бежит по небу —Без конкурентов – марафон!

Но вот – зенит. Глядеть противноИ больно, и нельзя без слез,Но мы – очки себе на носИ смотрим, смотрим неотрывно,Задравши головы, как псы,Всё больше жмурясь, скаля зубы, —И нам мерещатся усы —И мы пугаемся, – грозу бы!

Должно быть, древний гунн АттилаБыл тоже солнышком палим, —И вот при взгляде на светилоЕго внезапно осенило —И он избрал похожий грим.

Всем нам известные уроды(Уродам имя легион)С доисторических временУроки брали у природы, —Им апогеи не претилиИ, глядя вверх до слепоты,Они искали на светилеСебе подобные черты.

И если б ведало светило,Кому в пример встает оно, —Оно б затмилось и застыло,Оно бы бег остановилоВнезапно, как стоп-кадр в кино.

Вон, наблюдая втихомолкуСквозь закопченное стекло —Когда особо припекло, —Один узрел на лике челку.А там – другой пустился в пляс,На солнечном кровоподтекеУвидев щели узких глазИ никотиновые щеки…

Взошла Луна, – вы крепко спите.Для вас – светило тоже спит, —Но где-нибудь оно в зените(Круговорот, как ни пляшите) —И там палит, и там слепит!..

Ах, дороги узкие —Вкось, наперерез, —Версты белорусские —С ухабами и без!Как орехи грецкиеЩелкаю я их, —Говорят, немецкие —Гладко, напрямик…

Там, говорят, дороги – ряда пó триИ нет дощечек с «Ахтунг!» или «Хальт!».Ну что же – мы прокатимся, посмотрим,Понюхаем – не порох, а асфальт.

Горочки пологие —Я их щелк да щелк!Но в душе, как в логове,Затаился волк.Ату, колеса гончие!Целюсь под обрез —С волком этим кончу яНа отметке «Брест».

Я там напьюсь водички из колодцаИ покажу отметки в паспортах.Потом мне пограничник улыбнется,Узнав, должно быть, или – просто так…

После всякой заумиВроде «кто таков?» —Как взвились шлагбаумыВверх, до облаков!Взял товарищ в кителеСнимок для жены —И… только нас и виделиС нашей стороны!

Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу!Они – рукой подать – наискосок…Так я впервые пересек границуИ чьи-то там сомнения пресёк.

Ах, дороги скользкие —Вот и ваш черед, —Деревеньки польские —Стрелочки вперед;Телеги под навесами,Булыжник-чешуя…По-польски ни бельмеса мы —Ни жена, ни я!

Потосковав о ломте, о стакане,Остановились где-то наугад, —И я сказал по-русски: «Прошу, пани!»И получилось точно и впопад!

Ах, еда дорожнаяИз немногих блюд!Ем неосторожно яВсё, что подают.Напоследок – сладкое,Стало быть – кончай!И на их хербатку яДую, как на чай.

А панночка пощелкала на счетах(Всё как у нас – зачем туристы врут!И я, прикинув разницу валют,Ей отсчитал не помню сколько злотыхИ проворчал: «По-божески дерут»…

Где же песни-здравицы, —Ну-ка, подавай! —Польские красавицы,Для туристов – рай?Рядом на поляночкеДуши нараспах —Веселились панночкиС граблями в руках.

«Да, побывала Польша в самом пекле, —Сказал старик – и лошадей распряг… —Красавицы-полячки не поблекли —А сгинули в немецких лагерях…»

Лемеха въедаютсяВ землю, как каблук,Пеплы попадаютсяДо сих пор под плуг.Память вдруг разрытая —Неживой укор:Жизни недожитые —Для колосьев корм.

В мозгу моем, который вдруг сдавилоКак обручем, – но так его, дави! —Варшавское восстание кровило,Захлебываясь в собственной крови…

Дрались – худо-бедно ли,А наши корпуса —В пригороде медлилиЦелых два часа.В марш-бросок, в атаку ли —Рвались как один, —И танкисты плакалиНа броню машин…

Военный эпизод – давно преданье,В историю ушел, порос быльем —Но не забыто это опозданье,Коль скоро мы заспорили о нем.

Почему же медлилиНаши корпуса?Почему обедалиЭти два часа?Потому что танками,Мокрыми от слез,Англичанам с янкамиМы утерли нос!

А может быть, разведка оплошала —Не доложила?… Что теперь гадать!Но вот сейчас читаю я: «Варшава» —И еду, и хочу не опоздать!

Лес ушел, и обзор расширяется,Вот и здания проявляются,Тени их под колеса кидаютсяИ остаться в живых ухитряются.

Перекресточки – скорость сбрасывайте!Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!И такие, кому не до братства, те —Тоже здравствуйте, тоже здравствуйте!

Я клоню свою голову шалуюПред Варшавою, пред Варшавою.К центру – «просто» – стремлюсь, поспешаю я,Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.

Вот она – многопослевоенная,Несравненная, несравненная!Не сровняли с землей, оглашенные,Потому она и несравненная.

И порядочек здесь караулится:Указатели – скоро улица.Пред старушкой пришлось мне ссутулиться:Выясняю, чтоб не обмишулиться.

А по-польски – познания хилые,А старушка мне: «Прямо, милые!» —И по-нашему засеменила, иПовторяла опять: «Прямо, милые…»

…Хитрованская Речь Посполитая,Польша панская, Польша битая,Не единожды кровью умытая,На Восток и на Запад сердитая,

Не ушедшая в область предания,До свидания, до свидания!И Варшава – мечта моя давняя,‹До свидания, до свидания!›

Когда я отпою и отыграю,Где кончу я, на чем – не угадать?Но лишь одно наверное я знаю:Мне будет не хотеться умирать!

Посажен на литую цепь почета,И звенья славы мне не по зубам…Эй, кто стучит в дубовые воротаКостяшками по кованым скобам!..

Ответа нет, – но там стоят, я знаю,Кому не так страшны цепные псы.Но вот над изгородью замечаюЗнакомый серп отточенной косы…

Я перетру серебряный ошейникИ золотую цепь перегрызу.Перемахну забор, ворвусь в репейник,Порву бока – и выбегу в грозу!

Вот в плащах, подобных плащ-палаткам, —Кто решил ‹в› такое одевать! —Чтоб не стать останками, остатком —Люди начинают колдовать.

Девушка под поезд – все бывает, —Тут уж – истери не истери, —И реаниматор причитает:«Милая, хорошая, умри!

Что ты будешь делать, век больная,Если б даже я чего и смог?!И нужна ли ты кому такая —Без всего, и без обеих ног!»

Выглядел он жутко и космато,Он старался – за нее дышать, —Потому что врач-реаниматор —Это значит: должен оживлять!

… Мне не спится и не может спаться —Не затем, что в мире столько бед:Просто очень трудно оклематься —Трудно, так сказать, реаниматься,Чтоб писать поэмы, а не бред.

Я – из хирургических отсеков,Из полузапретных катакомб,Там, где оживляют человеков, —Если вы слыхали о таком.

Нет подобных боен на корриде —Фору дам, да даже сотню фор…Только постарайтесь в странном видеНе ходить на красный светофор!

Мы без этих машин – словно птицы без крыл, —Пуще зелья нас приворожилаПара сот лошадиных силИ, должно быть, нечистая сила.

Нас обходит по трассе легко мелкота —Нам обгоны, конечно, обидны, —Но на них мы глядим свысока – суетаУ подножия нашей кабины.

И нам, трехосным,Тяжелым на подъемИ в переносномСмысле, и в прямом,

Обычно надо позарез,И вечно времени в обрез, —Оно понятно – это дальний рейс.

В этих рейсах сиденье – то стол, то лежак,А напарник приходится братом.Просыпаемся на виражах —На том свете почтиправым скатом.

Говорят – все конечные пункты землиНам маячат большими деньгами,Говорят – километры длиною в рублиРасстилаются следом за нами.

Не часто с душемКонечный этот пункт, —Моторы глушим —И плашмя на грунт.

Пусть говорят – мы за рулемЗа длинным гонимся рублем, —Да, это тоже! Только суть не в нем.

На равнинах поем, на подъемах – ревем, —Шоферов нам еще, шоферов нам!Потому что – кто только за длинным рублем,Тот сойдет на участке неровном.

Полным баком клянусь, если он не пробит, —Тех, кто сядет на нашу галеру,Приведем мы и в божеский вид,И, конечно, в шоферскую веру.

Земля нам пухом,Когда на ней лежимПолдня под брюхом —Что-то ворожим.

Мы не шагаем по росе —Все наши оси, тонны всеВ дугу сгибают мокрое шоссе.

На колесах наш дом, стол и кров – за рулем,Это надо учитывать в сметах.Мы друг с другом расчеты ведемКратким сном в придорожных кюветах.

Чехарда длинных дней – то лучей, то теней…А в ночные часы переходаПеред нами бежит без сигнальных огнейШоферская лихая свобода.

Сиди и грейся —Болтает, как в седле…Без дальних рейсов —Нет жизни на земле!

Кто на себе поставил крест,Кто сел за руль как под арест —Тот не способен на далекий рейс.

Я скачу позади на полслова,На нерезвом коне, без щита, —Я похож не на ратника злого,А скорее – на злого шута.

Бывало, вырывался я на корпус,Уверенно, как сам великий князь,Клонясь вперед – не падая, не горбясь,А именно намеренно клонясь.

Но из седла меня однажды выбили —Копьем поддели, сбоку подскакав, —И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили,И надругались, плетью приласкав.

Рядом всадники с гиканьем дикимКопья целили в месиво тел.Ах дурак я, что с князем великимПоравняться в осанке хотел!

Меня на поле битвы не ищите —Я отстранен от всяких ратных дел, —Кольчугу унесли – я беззащитенДля зуботычин, дротиков и стрел.

Зазубрен мой топор, и руки скручены,Ложусь на сбитый наскоро настил,Пожизненно до битвы недопущенныйЗа то, что раз бестактность допустил.

Назван я перед ратью двуликим —И топтать меня можно, и сечь.Но взойдет и над князем великимОкровавленный кованый меч!..

Встаю я, отряхаюсь от навоза,Худые руки сторожу кручу,Беру коня плохого из обоза,Кромсаю ребра – и вперед скачу.

Влечу я в битву звонкую да манкую —Я не могу, чтоб это без меня, —И поступлюсь я княжеской осанкою,И если надо – то сойду с коня!

Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе,И силюсь разорваться на куски,Придав своей тоске значенье скорби,Но сохранив загадочность тоски…

Свет Новый не единожды открыт,А Старый весь разбили на квадраты,К ногам упали тайны пирамид,К чертям пошли гусары и пираты.

Пришла пора всезнающих невежд,Все выстроено в стройные шеренги,За новые идеи платят деньги —И больше нет на «эврику» надежд.

Все мои скалы ветры гладко выбрили —Я опоздал ломать себя на них;Всё золото мое в Клондайке выбрали,Мой черный флаг в безветрии поник.

Под илом сгнили сказочные струги,И могикан последних замели,Мои контрабандистские фелюгиХудые ребра сушат на мели.

Висят кинжалы добрые в углуТак плотно в ножнах, что не втиснусь между.Смоленый плот – последнюю надежду —Волна в щепы разбила об скалу.

Вон из рядов мои партнеры выбылиУ них сбылись гаданья и мечты:Все крупные очки они повыбили —И за собою подожгли мосты.

Азартных игр теперь наперечет.Авантюристы всех мастей и ранговПо прериям пасут домашний скот —Там кони пародируют мустангов.

И состоялись все мои дуэли,Где б я почел участие за честь.Там вызвать и явиться – всё успели,Всё предпочли, что можно предпочесть.

Спокойно обошлись без нашей помощиВсе те, кто дело сделали мое, —И по щекам отхлестанные сволочиБессовестно ушли в небытиё.

Я не успел произнести: «К барьеру!» —А я за залп в Дантеса все отдам.Что мне осталось – разве красть химеруС туманного собора Нотр-Дам?!

В других веках, годах и месяцахВсе женщины мои отжить успели, —Позанимали все мои постели,Где б я хотел любить – и так, и в снах.

Захвачены все мои одра смертные —Будь это снег, трава иль простыня,Заплаканные сестры милосердияВ госпиталях обмыли не меня.

Мои друзья ушли сквозь решето —Им всем досталась Лета или Прана, —Естественною смертию – никто,Все – противоестественно и рано.

Иные жизнь закончили свою —Не осознав вины, не скинув платья, —И, выкрикнув хвалу, а не проклятья,Беззлобно чашу выпили сию.

Другие – знали, ведали и прочее, —Но все они на взлете, в нужный год —Отплавали, отпели, отпророчили…Я не успел – я прозевал свой взлет.

Все ‹с› себя снимаю – слишком душно, —За погодой следую послушно, —Новсе долой – нельзя ж!Значит, за погодой не угнаться:Дальше невозможно раздеваться, —Да,это же не пляж!

Что-то с нашей модой стало ныне:Потеснили макси снова мини —Вновь,вновь переворот!Право, мне за модой не угнаться —Дальше невозможно ‹одеваться›,Но —и наоборот!

Скучно каждый вечер слушать речи:У меня за вечер по две встречи, —Тоти другой – не прост.Трудно часто переодеваться —Значит, мне приходится стараться, —Вот,вот ведь в чем вопрос!

Вот в набат забили:Или в праздник, или —Надвигается, как встарь,чума!Заглушая лиру,Звон идет по миру, —Может быть, сошел звонарьс ума!

Следом за тем погребальным набатомСтрах овладеет сестрою и братом,Съежимся мыпод ногами чумы,Пусть уступая гробам и солдатам.

Нет, звонарь не болен:Слышно с колоколен,Как печатает шагисудьба.Догорают углиТам, где были джунгли;Тупо топчут сапогихлеба.

Выход один беднякам и богатым:Смерть —это самый бесстрастный анатом.Все мы равныперед ликом войны,Только привычней чуть-чуть азиатам.

Не в леса одетаБедная планета,Нет – огнем согрета мать-Земля!А когда остынет —Станет мир пустыней,Вновь придется начинатьс нуля.

Всех нас зовут зазывалы из пекла —Выпить на празднике пыли и пепла,Потанцевать с одноглазым циклопом,Понаблюдать за всемирным потопом.

Не во сне все это,Это близко где-то —Запах тленья, черный дыми гарь.

Звон все глуше: видно,Сверху лучше видно —Стал от ужаса седымзвонарь.

Бей же, звонарь, разбуди полусонных,Предупреди беззаботных влюбленных,Что хорошо будет в мире сожженномЛишь мертвецам и еще нерожденным!

Миф этот в детстве каждый прочел —черт побери! —Парень один к счастью прошелсквозь лабиринт.Кто-то хотел парня убить, —видно, со зла, —Но царская дочь путеводную нитьпарню дала…

С древним сюжетомЗнаком – не один ты.В городе этом —Сплошь лабиринты:Трудно дышать,Не отыскатьвоздух и свет…И у меня дело неладно:Я потерял нить Ариадны!Словно в час пик,Всюду тупик —выхода нет!

Древний герой ниточку тукрепко держал:И слепоту, и немоту —все испытал;И духоту, и чернотужадно глотал.И долго руками одну пустотупарень хватал.

Сколько их бьется,Людей одиноких,В душных колодцахУлиц глубоких!Я тороплюсь,В горло вцеплюсь —вырву ответ!Слышится смех: зря вы спешите,Поздно! У всех порваны нити!Хаос, возня…И у меня —выхода нет!

Злобный король в этой странеповелевал,Бык Минотавр ждал в тишине —и убивал.Лишь одному это дано —смерть миновать:Только одно, только одно —нить не порвать!

Кончилось лето,Зима на подходе,Люди одетыНе по погоде, —Видно, подолгуИщут без толкуслабый просвет.Холодно – пусть! Всё заберите…Я задохнусь здесь, в лабиринте:Наверняка:Из тупикавыхода нет!

Древним затея их удалась —ну и дела!Нитка любви не порвалась,не подвела.Свет впереди! Именно тамхрупкий ледок:Легок герой, – а Минотавр —с голода сдох!

Здесь, в лабиринте,Мечутся люди:Рядом – смотрите! —Жертвы и судьи, —Здесь в темноте.Эти и течествуют ночь.Крики и вопли – всё без вниманья!..Я не желаю в эту компанью!Кто меня ждет,Знаю – придет,выведет прочь.

Только пришла бы,Только нашла бы —И поняла бы:Нитка ослабла…Да, так и есть:Ты уже здесь —будет и свет!Руки сцепились до миллиметра,Всё – мы уходим к свету и ветру, —Прямо сквозь тьму,Где – одномувыхода нет!..

Не впадай ни в тоску, ни в азарт тыДаже в самой невинной игре,Не давай заглянуть в свои картыИ до срока не сбрось козырей.

Отключи посторонние звукиИ следи, чтоб не прятал глаза,Чтоб держал он на скатерти рукиИ не смог передернуть туза.

Никогда не тянись за деньгами.Если ж ты, проигравши, поник —Как у Пушкина в «Пиковой даме»,Ты останешься с дамою пик.

Если ж ты у судьбы не в любимцах —Сбрось очки и закончи на том,Крикни: «Карты на стол, проходимцы!» —И уйди с отрешенным лицом.

Не гуди без меры,без причины, —Милиционерыиз машиныВрутаж до хрипоты, —Подлецамсигнальте не сигнальте —Пол-лицавпечаталось в асфальте, —Тутне до красоты.

По пути – обильныепроулки, —Все автомобильныепрогулкиВпредьнадо запретить.Ну а на моемна мотоциклеТесно вчетвером,но мы привыкли,Хотьтрудно тормозить.

Крошка-мотороллер —он прекрасен, —Пешеход доволен, —но опасен —МАЗили «пылесос».Я на пешеходовне в обиде,Но враги народав пьяном виде —Раз! —и под колесо.

Мотороллер – что ж,он на излетеОчень был похожна вертолетик, —Ух,и фасон с кого!Побежатьи запатентовать бы, —Но бежатьнельзя – лежать до свадьбыУСклифосовского!

Водой наполненные горстиКо рту спешили поднести —Впрок пили воду черногорцы,И жили впрок – до тридцати.

А умирать почетно былоСредь пуль и матовых клинков,И уносить с собой в могилуДвух-трех врагов, двух-трех врагов.

Пока курок в ружье не стерся,Стрелял и с седел, и с колен, —И в плен не брали черногорца —Он просто не сдавался в плен.

А им прожить хотелось дó ста,До жизни жадным, – век с лихвой,В краю, где гор и неба вдосталь,И моря тоже – с головой:

Шесть сотен тысяч равных порцийВоды живой в одной горсти…Но проживали черногорцыСвой долгий век – до тридцати.

И жены их водой помянут;И прячут их детей в горахДо той поры, пока не станутДержать оружие в руках.

Беззвучно надевали траур,И заливали очаги,И молча лили слезы в трáву,Чтоб не услышали враги.

Чернели женщины от горя,Как плодородная земля, —За ними вслед чернели горы,Себя огнем испепеля.

То было истинное мщенье —Бессмысленно себя не жгут:Людей и гор самосожженье —Как несогласие и бунт.

И пять веков – как божьи кары,Как мести сына за отца —Пылали горные пожарыИ черногорские сердца.

Цари менялись, царедворцы,Но смерть в бою – всегда в чести,Не уважали черногорцыПроживших больше тридцати.

Я был завсегдатáем всех пивных —Меня не приглашали на банкеты:Я там горчицу вмазывал в паркеты,Гасил окурки в рыбных заливныхИ слезы лил в пожарские котлеты.

Я не был тверд, но не был мягкотел, —Семья пожить хотела без урода:В ней все – кто от сохи, кто из народа, —И покатился ‹я›, и полетелПо жизни от привода до привода.

А в общем что – иду – нормальный ход,Ногам легко, свободен путь и руки, —Типичный люмпен, если по науке,А по уму – обычный обормот,Нигде никем не взятый на поруки.

Недавно опочили старики —Большевики с двенадцатого года, —Уж так подтасовалася колода:Они – во гроб, я – вышел в вожаки, —Как выходец из нашего народа!

У нас отцы – кто дуб, кто вяз, кто кедр, —Охотно мы вставляем их в анкеты,И много нас – и хватки мы, и метки, —Мы бдим, едим, других растим из недр,Предельно сокращая пятилетки.

Я мажу джем на черную икру,Маячат мне и близости, и дали, —На жиже – не на гуще мне гадали, —Я из народа вышел поутру —И не вернусь, хоть мне и предлагали.

Не однажды встречал на пути подлецов,Но один мне особо запал —Он коварно швырнул горсть махорки в лицо,Нож в живот – и пропал.

Я здоровый, я выжил, не верил хирург,Ну а я веру в нем возродил,Не отыщешь таких и в Америке рук —Я его не забыл.

Я поставил мечту свою на тормоза,Встречи ждал и до мести дожил.Не швырнул ему, правда, махорку в глаза,Но потом закурил.

Никогда с удовольствием я не встречалОткровенных таких подлецов.Но теперь я доволен: ах, как он лежал,Не дыша, среди дров!

Вы были у Беллы?Мы были у Беллы —Убили у БеллыДень белый, день целый:

И пели мы Белле,Молчали мы Белле,Уйти не хотели,Как утром с постели.

И если вы слишком душой огрубели —Идите смягчиться не к водке, а к Белле.И если вам что-то под горло подкатит —У Беллы и боли, и нежности хватит.

Препинаний и букв чародей,Лиходей непечатного словаТрал украл для волшебного ловаРифм и наоборотных идей.

Мы, неуклюжие, мы, горемычные,Идем и падаем по всей России…Придут другие, еще лиричнее,Но это будут – не мы, другие.

Автогонщик, бурлак и ковбой,Презирающий гладь плоскогорий,В мир реальнейших фантасмагорийПервым в связке ведешь за собой!

Стонешь ты эти горькие личные,В мире лучшие строки! Какие? —Придут другие, еще лиричнее,Но это будут – не мы – другие.

Пришли дотошные «немыдругие»,Они – хорошие, стихи – плохие.

Рты подъездов, уши арок и глаза оконных рамСо светящимися лампами-зрачками…Все дневные пассажиры, все мои клиенты – там, —Все, кто ездит на такси, а значит – с нами.

Смешно, конечно, говорить,Но очень даже может быть,Но мы знакомы с вами.Нет, не по работе…А не знакомы – дайте срок, —На мой зеленый огонекЗайдете, зайдете!

Круглый руль, но и «баранка» – тоже круглое словцо,Хорошо, когда запаска не дырява, —То раскручиваем влево мы Садовое кольцо,То Бульварное закручиваем вправо.

И ветер гаснет на стекле,Рукам привычно на руле,И расстоянье счетчик меряет деньгами,А мы – как всадники в седле, —Мы редко ходим по землеСвоими ногами.

Лысый скат – так что не видно от протектора следа, —Сдать в наварку – и хоть завтра жми до Крыма.Так что лысина на скате – поправимая беда, —На душе она – почти неисправима.

Бывают лысые душой, —Недавно сел один такой.«Кидаю сверху, – говорит, – спешу – не видишь?»Мол, не обижу. Что ж, сидай,Но только сверху не кидай —Обидишь, обидишь!

Тот рассказывает утром про удачное вчера,А другой – про трудный день, – сидит усталый…Мы – удобные попутчики, таксисты-шофера, —Собеседники мы – профессионалы.

Бывает, ногу сломит черт,А вам скорей – аэропорт, —Зеленым светом мы как чудом света бредим.Мой пассажир, ты рано сник, —У нас час пик, а не тупик, —Садитесь, поедем!

Мы случайные советчики, творцы летучих фраз, —Вы нас спрашивали – мы вам отвечали.Мы – лихие собеседники веселья, но подчасМы – надежные молчальники печали.

Нас почитают, почитай,Почти хранителями тайн —Нам правду громко говорят, пусть это тайна, —Нам некому – и смысла нет —Потом выбалтывать секрет,Хотя бы случайно.

… Я ступаю по нехоженой проезжей полосеНе колесною резиною, а кожей, —Злюсь, конечно, на таксистов – не умеют ездить все, —Осторожно – я неопытный прохожий!

Вот кто-то там таксиста ждет,Но я сегодня – пешеход, —А то подвез бы: «Сядь, – сказал бы, – человече!»Вы все зайдете – дайте срок —На мой зеленый огонек, —До скорой, до встречи!

Что-то брюхо-то поджалось-то —Нутро почти виднó?Ты нарисуй, пожалуйста,Что прочим не дано.

Пусть вертит нам судья волаЛогично, делово:Де, пьянь – она от Дьявола,А трезвь – от Самого.

Начнет похмельный тиф трясти —Претерпим муки те!Равны же в АнтихристеМы, братья во Христе…

Я прожил целый день в мируПотустороннемИ бодро крикнул поутру:«Кого схороним?»Ответ мне был угрюм и тих:«Все – блажь, бравада.Кого схороним?! – Нет таких!..»Ну и не надо.Не стану дважды я просить,Манить провалом.Там, кстати, выпить-закусить —Всего навалом.Я и сейчас затосковал,Хоть час оттуда.Вот где уж истинный провал,Ну просто чудо.Я сам шальной и кочевой,А побожился:Вернусь, мол, ждите, ничего,Что я зажился.Так снова предлагаю вам,Пока не поздно:Хотите ли ко всем чертям,Где кровь венознаИ льет из вены, как река,А не водица.Тем, у кого она жидка,Там не годится.И там не нужно ни гроша,Хоть век поститься,Живет там праведна душа,Не тяготится.Там вход живучим воспрещенКак посторонним,Не выдержу, спрошу еще:«Кого схороним?»Зову туда, где благодатьИ нет предела.Никто не хочет умирать —Такое дело.Скажи-кось, милый человек,Я, может, спутал:Какой сегодня нынче век,Какая смута?Я сам вообще-то костромской,А мать – из Крыма.Так если бунт у вас какой,Тогда я – мимо.А если нет, тогда ещеВсего два слова.У нас там траур запрещен,Нет, честно слово!А там порядок – первый класс,Глядеть приятно.И наказание сейчас —Прогнать обратно.И отношение ко мне —Ну как к пройдохе.Все стали умники вдвойнеК концу эпохи.Ну я согласен – поглядимСпектакль – и тронем.Ведь никого же не съедим,А так… схороним.Ну почему же все того…Как в рот набрали?Там встретились – кто и когоТогда забрали.И Сам – с звездою на груди —Там тих и скромен, —Таких, как он, там – пруд пруди!Кого схороним?Кто задается – в лак его,Чтоб – хрен отпарить!Там этот, с трубкой… Как его?Забыл – вот память!У нас границ полно навесть:Беги – не тронем,Тут, может быть, евреи есть?Кого схороним?В двадцатом веке я, эва!Да ну-с вас к шутам!Мне нужно в номер двадцать два —Вот черт попутал!

Склоны жизни прямые до жути —Прямо пологие:Он один – а жена в институтеТравматологии.

Если б склоны пологие – туго:К крутизне мы – привычные,А у нас ситуации с другомАналогичные.

А у друга ведь день рожденья —Надо же праздновать!Как избавиться от настроеньяБезобразного?

И не вижу я средства иного —Плыть по течению…И напиться нам до прямогоУма помрачения!

Мы с мастером по велоспорту ГалеюС восьмого класса – неразлейвода.Страна величиною с ПортугалиюВелосипеду с Галей – ерунда.

Она к тому же все же мне – жена,Но кукиш тычет в рожу мне же: на,Мол, ты блюди квартиру,Мол, я ездой по мируИзбалована и изнежена.

Значит, завтра – в Париж, говоришь…А на сколько? А, на десять дней!Вот везухи: Галине – Париж,А сестре ее Наде – Сидней.

Артисту за игру уже в фойе – хвала.Ах, лучше раньше, нежели поздней.Вот Галя за медалями поехала,А Надю проманежили в Сидней.

Кабы была бы Надя не сестра —Тогда б вставать не надо мне с утра:Я б разлюлил малиныВ отсутствии Галины,Коньяк бы пил на уровне ситра.

‹Значит, завтра – в Париж, говоришь…А на сколько? А, на десять дней!Вот везухи: Галине – в Париж,А сестре ее Наде – Сидней.›

Сам, впрочем, занимаюсь авторалли я,Гоняю «ИЖ» – и бел, и сер, и беж.И мне порой маячила Австралия,Но семьями не ездят за рубеж.

Так отгуляй же, Галя, за двоих —Ну их совсем – врунов или лгуних!Вовсю педаля, Галя,Не прозевай Пигаля —Потом расскажешь, как там что у них!

Так какой он, Париж, говоришь?Как не видела? Десять же дней!Да рекорды ты там покоришь —Ты вокруг погляди пожадней!

Позвольте, значит, доложить,господин генерал:Тот, кто должен был нас кормить —сукин сын, черт побрал!Потери наши велики,господин генерал,Казармы наши далеки,господин генерал.Солдаты – мамины сынки,их на штурм не поднять.Так что, выходит, не с руки —отступать-наступать.

Растревожили в логове старое зло,Близоруко взглянуло оно на восток.Вот поднялся шатун и пошел тяжело —Как положено зверю – свиреп и жесток.

Так подняли вас в новый крестовый поход,И крестов намалевано вдоволь.Что вам надо в стране, где никто вас не ждет,Что ответите будущим вдовам?

Так послушай, солдат! Не ходи убивать —Будешь кровью богат, будешь локти кусать!За развалины школ, за сир