Набег - Ольга Григорьева

— Уходи, Гюда. — Айша вытянула руку, указывая на дверь. — Ты плохо слушала Финна и не слышишь меня. Уходи и не докучай мне. У меня слишком много дел.

— Ты еще пожалеешь об этом! — Гюда резко развернулась, шелестя по полу юбкой, метнулась к выходу. Сигурд отскочил, присел за углом дома. Однако он мог и не прятаться — не замечая его, княжна пересекла двор и скрылась в большом доме.

— Испугался женщины, бонд? — насмешливо произнес кто-то над головой Сигурда. Он поднял взгляд. Над ним, ухмыляясь, возвышался желтоглазый Харек, поигрывал рукоятью ножа.

— Я только их и боюсь, — сказал Сигурд.

Волк рассмеялся, протянул бонду руку, помог встать. Его ладонь была крепкой и теплой, совсем не похожей на ладонь безжалостного берсерка.

— Тогда ты очень смелый человек, — признал Харек. — Будь ты воином, я бы взял тебя в свой хирд.

Ночью Сигурд вновь не мог заснуть. Лежал, уставившись в потолок, слушал привычное сопение домочадцев, стук дождя по крыше и думал. Он думал не о женщине с рысьими глазами, танцующей под дождем, и не о красивой княжне, полюбившей морского ярла, и не о мертвом колдуне, над которым нынче возвышался памятный камень, — Сигурд размышлял о себе.

Когда-то давно, когда он был молод, а его отец еще ходил в походы за море, Сигурд мечтал о великой воинской славе. Тихо выскальзывая из дома лунными ночами, он ходил на берег моря и слушал, как шепчутся меж собой непоседливые дочери Ньерда. А потом снимал одежду и бросался в их ласковые объятия, чувствуя прохладные пальцы на своей коже. Он мечтал, что когда-нибудь в жаркой битве, после удара чужого меча, он очутится в их чертогах, и представлял, как впервые увидит морских великанш, расскажет о дальних странах и громких битвах, которые ему довелось повидать. Он хотел стать ближе к дочерям моря, понять, о чем они поют, о чем перекликаются, на что сердятся. Он грезил о далеких берегах, ни разу не виденных, но, несомненно, прекрасных, о драккарах, летящих по спине моря, о подвигах, свершаемых ради славы и богатства.

Но мечты и надежды, царствуя ночью, с рассветом таяли, а днем его ждали обычные для усадебной жизни дела — рассуживание ссор меж родней, заготовка сена, охота, сбор урожая. И песни дочерей Ньерда исчезали за хлопотами. Отцу не на кого было оставить усадьбу — мать Сигурда умерла, а другая женщина так и не вошла в их дом, поэтому за делами приглядывал сам Сигурд. Он еще на что-то надеялся, когда однажды осенью в положенный срок отец не вернулся из похода. Корабли, пришедшие в Каупанг, привезли лишь обломок его меча. Хирдманны отца, те, кто еще не обзавелся семьей в усадьбе, нашли нового хозяина. Следующей весной они отправились в поход с другим хевдингом, а остальные осели на берегу, как и сам Сигурд.

Время плескалось неспешными волнами, все реже он выходил к морю, все реже разговаривал с дочерьми Ньерда, а потом и вовсе перестал мечтать о великих походах и далеких землях. Кажется, это случилось, когда он впервые женился. Юхта была хорошей женой, домовитой, хозяйственной, доброй. Она не нравилась Сигурду, однако породниться с дочкой херсира Кнута было полезно, ведь Кнут был самым ближним соседом. Потом усадьба разрослась, и у Сигурда появилась вторая жена — Гунна. Она оказалась мила и беззащитна, совсем как маленький ребенок. А на Снефрид бонд женился из-за глупой хмельной блажи. Однажды во время пира белолицая девушка, прислуживающая ему за столом, приглянулась Сигурду, и, не раздумывая, он разделил с ней ложе. Потом оказалось, что Снефрид — из хорошего рода, вот и пришлось назвать ее женой.

Три жены, большая усадьба, полная родичей и слуг, стада скота, крепкие торговые связи, — все было слишком хорошо, чтобы тосковать по ночным купаниям и детским мечтам. Но нынче на душе у бонда было тоскливо. Он ворочался с боку на бок, стараясь не разбудить спящую рядом Снефрид, вздыхал, подсовывал ладонь то под одну, то под другую щеку, но сон не шел. От множества людей в доме стоял тяжелый запах, открытая дверь не впускала достаточно воздуха. Перевалившись через сонно причмокнувшую жену, Сигурд спустил ноги с лавки, сел, опершись локтями о колени, уронил лоб в ладони. Веки были тяжелыми, голова побаливала, зато пол приятно холодил ступни. Тяжело вздохнув, бонд на ощупь отыскал в изголовье постели смятый плащ, накинул его на плечи и пошел к дверям.

На дворе было свежо, дождь забарабанил по голове и спине Сигурда крупными холодными каплями. Встряхнувшись, Сигурд двинулся к морю. Ему вдруг захотелось коснуться прежней, беззаботной детской жизни, услышать голос моря, поглядеть на корабли, посидеть на берегу, мечтая о чем-то несбыточном.

На сей раз бонд пошел прямо по дороге, переступая через лужи и стараясь выбирать места посуше. Дорога вильнула перед каменной грядой, окружившей торговую площадь и пристань Каупанга, поползла вдоль нее. Сигурд провел ладонью по влажным камням, улыбнулся. Этот жест вновь напомнил ему детство. Тогда он часто гладил мокрые спины валунов, представляя, что каменная гряда вовсе и не гряда, а спящий дракон, а он сам — бесстрашный воин, ничуть не хуже Тора [17], не боящийся разбудить чудище и вступить с ним в неравную схватку. Теперь-то он знал, что драконов не бывает, а если они и есть, то живут где-нибудь далеко, в подземных пещерах или на краю мира, где в яме сидит на цепи громадный Фернир [18] — пожиратель солнца.

Возможно, кто-то из воинов Бьерна или сам Бьерн видел драконов, во всяком случае, многие торговцы, приходящие в Каупанг из далеких земель, уверяли, что встречали их, но Сигурд им не верил. Лишь однажды он поверил подобным словам, когда о драконах рассказывал синекожий раб, привезенный издалека, с жаркого юга, где вместо снега и земли — горячий песок. У него были розовые ладони и пятки, очень плоский нос и большие губы. В носу у раба висело кольцо из железа, будто у быка, ведомого на случку. «Драконы огромны, у них длинный хвост с шипами, узкие глаза и пасть, усеянная двумя рядами зубов. У них короткая шея и ноги, но они очень быстро бегают. Они не умеют летать, зато умеют плавать, живут в реках и притворяются бревнами, поэтому люди и звери часто их не замечают. Нападение дракона невозможно отразить», — на плохом северном языке рассказывал раб. Над ним многие смеялись, говорили, что таких драконов не бывает, а Сигурд ему верил. Если где-то на земле и жили драконы, то как раз такие — похожие на огромные плавучие бревна, с короткими лапами и огромной пастью…

Дорога вывела Сигурда на площадь. Далеко, у кромки берега, горел костер, разведенный людьми Бьерна, — ярл оставил у драккаров надежных сторожей. Над костром, оберегая его от дождя, на четырех кольях был натянут кусок полотнища, вокруг огня горбились маленькие черные людские фигурки, до Сигурда доносились невнятные голоса, смех.