Только один год - Гейл Форман

В итоге мое присутствие необходимо для завершения сделки продажи и оформления различных доверенностей. Марйолейн болтает без умолку, а я подписываю, подписываю, подписываю. Видимо, тот факт, что Яэль не голландка и не живет больше ни здесь, ни в Израиле, а порхает туда-сюда, как беглянка, не имеющая подданства, дает ей какие-то налоговые преимущества. По словам Марйолейн, она продала хаусбот[15] за семьсот семнадцать тысяч евро. Приличную долю придется отдать государству, но нам достается куда больше. К концу завтрашнего рабочего дня на мой банковский счет поступит сто тысяч евро.

Я подписываю, а Марйолейн смотрит на меня.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Я просто уже забыла, как сильно ты на него похож.

Моя рука повисает над очередным юридическим документом. Брам всегда говорил, что хоть Яэль и самая сильная женщина на свете, по какой-то причине его скромные гены сразили ее темные израильские войска.

– Извини, – говорит Марйолейн, возвращаясь к делу. – Где ты живешь после того, как вернулся? У Даниэля?

Она про дядю? Я не видел его после похорон, да и до того лишь несколько раз. Он сам где-то за границей, а свою квартиру сдает. С чего бы мне там жить?

Нет, я хоть и вернулся, но по ощущениям я еще в режиме путешественника. Я завис в районе вокзала, в недорогих хостелах неподалеку от вымирающей улицы Красных фонарей. Отчасти это было вызвано необходимостью. Я не знал, хватит ли мне денег на эти несколько недель, но по каким-то причинам средства на счету так и не кончились. Я мог бы остановиться у старых друзей семьи, но я не хочу, чтобы кто-то знал о моем возвращении; не желаю видеть старые места. К Нью-принсинграхт[16] я и близко не подходил.

– У друга, – расплывчато отвечаю я.

Марйолейн трактует это по-своему.

– А у подружки. Ясно.

Я несколько виновато улыбаюсь. Позволить людям делать собственные необоснованные выводы иногда проще, чем объяснять непростую правду.

– Убедись уж, что у нее нет другого, которому это может не понравиться.

– Постараюсь, – отвечаю я.

Бумаги заканчиваются.

– Ну, вот и все, – говорит она, открывает ящик стола и достает желтый конверт. – Вот почта. Я распорядилась, чтобы все, что придет на адрес баржи, отправляли сюда, пока ты не предоставишь мне новый адрес.

– Не факт, что это произойдет в ближайшее время.

– Ничего страшного. Я-то никуда не денусь, – Марйолейн достает из шкафа бутылку виски и две рюмки. – Ты только что стал человеком состоятельным. Достойный повод выпить.

Брам всегда шутил, что каждый раз, как стрелка переходит двенадцатичасовой рубеж, у Марйолейн находится повод выпить. Я беру рюмку.

– За что поднимаем тост? – спрашивает она. – За новые свершения? За новое будущее?

Я качаю головой.

– Давай за происшествия.

Марйолейн мое предложение шокирует, и я с опозданием понимаю, что прозвучало это так, будто я предложил выпить за то, что произошло с Брамом, хотя это нельзя даже назвать несчастным случаем, скорее, идиотским стечением обстоятельств.

Я имел в виду не это. Я подразумевал то случайное событие, после которого образовалась наша семья. Марйолейн наверняка слышала. Брам обожал рассказывать эту историю. Это был наш семейный миф, сказка о появлении нашей семьи, колыбельная, три в одном.

Брам с Даниэлем ехали по Израилю на «Фиате», который то и дело ломался. И однажды это случилось неподалеку от приморского городка под названием Нетания, и пока Брам пытался его починить, к ним подошла солдатка с винтовкой через плечо и сигареткой во рту. «Страшно было, вы и представить себе не можете», – говорил Брам. Эти воспоминания вызывали у него улыбку.

Яэль. Она добиралась автостопом на армейскую базу в Галилее после выходных, проведенных в Нетании у подружки, или, может, у парня, но точно не в квартире Сабы, где она выросла. Они сами направлялись в Цфат, и после того, как она починила им шланг радиатора, решили ее подвезти. Брам даже галантно предложил ей сесть на переднее сиденье (ведь это она отремонтировала машину), но увидев, как на заднем сиденье мало места, Яэль сказала, что там должен сесть тот, кто ниже всех. Она уверяет, что говорила про себя, и что не знала, кто из братьев выше, поскольку Даниэль все это время сидел спереди на пассажирском сиденье.

Но Брам понял ее неправильно, и после нелепых измерений заключил, что он выше сантиметра на три, и Даниэлю пришлось сесть сзади.

Они отвезли ее на базу, и, прежде чем попрощаться, Брам дал ей свой адрес в Амстердаме.

Через полтора года Яэль закончила военную службу и, намереваясь убраться как можно подальше от всего, среди чего выросла, она взяла все свои скудные сбережения и отправилась автостопом на север. На эти деньги она продержалась четыре месяца и успела добраться до Амстердама. И постучала в дверь. Брам открыл, и хотя он за все это время ее ни разу не видел и не знал, что она тут делает, да и это было не в его стиле, но, к собственному удивлению, он ее поцеловал. «Я как будто ждал ее все это время», – говорил он полным изумления голосом.

«Видишь, какая жизнь смешная штука, – так Брам обычно заканчивал эту легендарную любовную историю. – Если бы машина не сломалась именно там, если бы ей хватило денег доехать до Копенгагена, или если бы Даниэль был выше, ничего этого могло бы и не произойти».

Но я понимал истинный подтекст. Все случайно. Все происходит случайно.

Шесть

Два дня спустя у меня как по мановению волшебной палочки на счету появляется сто тысяч евро. Естественно, никакого волшебства тут нет. Я уже давно бросил экономить и успел понять, что во Вселенной существует такое же равновесие, как и на рынке. За все, что она дает, тебе приходится расплачиваться.

Я покупаю у какого-то наркомана обшарпанный велик, смену одежды на блошином рынке. Возможно, у меня теперь и есть деньги, но я привык жить просто, имея лишь то, что могу унести. К тому же я тут ненадолго, так что лучше не оставлять за собой слишком много следов.

Я хожу туда-сюда по Дамраку, глядя на окна туристических бюро, пытаясь решить, куда отправиться дальше: Палау. Тонга. Бразилия. Вариантов у меня теперь много, поэтому выбрать что-то одно становится трудно. Может, отыскать дядю Даниэля в Бангкоке, или он сейчас на Бали?

Когда я смотрю на объявления, приклеенные на окно агентства, рассчитанного на студентов, меня замечает темноволосая девушка и машет рукой, приглашая.

– Что подыскиваете? – спрашивает она по-голландски с небольшим акцентом. Она откуда-то с востока Европы, может, румынка.