3001: Заключительная Одиссея - Артур Кларк

– Я договорюсь по поводу этого. А какие парики вам нравятся?

Пулл засмеялся.

– Я не до такой степени забочусь о своей внешности – думаю, это создаст лишь хлопоты и быстро мне надоест. Что касается всего остального, я приму решение позже.

То, что в эту эпоху все лишали себя волос, было сюрпризом, который Пулл слишком поздно заметил. Впервые он сделал это открытие, когда обе медсестры отстегнули свои роскошные косы без всяких признаков затруднения, и окончательно убедился в этом, когда несколько совершенно лысых специалистов пришли, чтобы провести серию микробиологических тестов. Вокруг него никогда не было столько безволосых людей, и его первым предположением было, что это последний шаг бесконечной борьбы медиков с насекомыми.

Как и многие другие из его предположений, оно оказалось ошибочным, и когда он выяснил настоящую причину, он искренне повеселился сам над собой, поняв, как часто он был уверен, что волосы его посетителей настоящие. Ответ был прост: очевидно, это была великая эпоха париков, которыми мужчины пользовались редко, женщины – всегда.

Профессор Андерсон не терял времени зря: в тот день медсестры намазали голову Пулла каким-то зловонным кремом, и когда он, спустя час, взглянул в зеркало, он не узнал сам себя. Ну, подумал он, в конце концов, парик не такая уж и плохая идея…

Процедура подгонки мозгового шлема слегка затянулась. Сначала необходимо было сделать форму, в течение этого процесса он должен был сидеть неподвижно несколько минут, пока она не затвердела. Он думал, что ему скажут, что его голова имеет неправильную форму, когда медсестры очень непрофессионально хихикали – потеряв немало времени снимая слепок с его головы.

– Ой, больно! – пожаловался он.

Затем на него надели обтягивающую шапочку, металлический шлем, который сидел очень плотно, и почти достигал ушей, и застегивался, вызывая ностальгические мысли – видели бы меня сейчас мои друзья-евреи! Через несколько минут шлем стал таким привычным, что он забыл о его присутствии.

Теперь он был готов к установке – процессу, который вызывал у него нечто сродни страху, но который уже половину тысячелетия был важным обрядом почти для всего человечества.

– Закрывать глаза нет необходимости, – сказал техник, который носил вычурный титул «Инженер Мозга» – почти всегда сокращаемый до «мозговика» всеми, кто к нему обращался.

– Когда начнется установка, ваш мозг усвоит всю вводимую информацию. Даже если ваши глаза будут открыты, вы ничего не заметите.

«Интересно, все так же нервничают при этой процедуре?» – спросил себя Пулл. «Может, это последний момент, когда я контролирую себя самостоятельно? Все-таки я не до конца доверяю техническим достижениям этой эпохи, хотя до сих пор они меня не подводили. Но, как говориться, всегда бывает первый раз»…

Как ему и обещали, он не почувствовал ничего, кроме легкого покалывания нано-проводков, пробивающих себе путь сквозь его череп. Все его ощущения были вполне нормальными, когда он осмотрел знакомую комнату, все находилось там, где должно было быть.

Мозговик – надев собственный шлем, присоединенный, как и шлем Пулла, к оборудованию, которое можно было запросто перепутать с портативным компьютером двадцатого века, ободряюще улыбнулся.

– Готовы? – спросил он.

Бывают времена, когда нет ничего лучше старых избитых фраз.

– Всегда готов, – ответил Пулл.

Свет начал медленно гаснуть – или так казалось. Возникла полная тишина, и даже мягкая гравитация Башни ослабила свой захват. Он был эмбрионом, покачивавшимся в бесформенном вакууме в полной темноте. Он встречал такой едва заметный ультрафиолетовый полумрак лишь однажды – когда опустился глубже разумной меры в отвесную пропасть на другой стороне Большого Рифа. Глядя в кристальную пустоту, уходящую на сотни метров вниз, он испытал такое чувство потерянности в пространстве, что на какое-то мгновение поддался панике, и чуть было не разучился плавать, прежде чем самообладание вернулось к нему. Излишне говорить, что он никогда не упоминал об этом случае, общаясь с физиками из Космического Агентства…

Словно издалека в огромном вакууме раздался голос, он становился все громче, и теперь, казалось, окружал его. Но он не достиг его ушей: он мягким эхом звучал в лабиринтах его мозга.

– Начало калибровки. Время от времени вам будут задаваться вопросы – вы можете отвечать мысленно, это поможет вам произносить слова. Вы понимаете?

– Да, – ответил Пулл, гадая, шевелятся ли при этом его губы. Вряд ли он мог сейчас говорить.

В вакууме что-то стало возникать – сетка, состоящая из тонких линий, похожая на большой лист миллиметровки. Она растягивалась вверх и вниз, вправо и влево, уходя краями за пределы видимости. Он попытался пошевелить головой, но изображение не менялось.

По всей сетке замерцали числа, слишком быстро, чтобы он мог прочесть их – но, по-видимому, их записывала какая-то схема. Пулл не мог удержаться от улыбки (его щеки двигались?), поскольку все происходящее было ему знакомо. Это было похоже на компьютерное обследование, которое в его эпоху мог пройти любой желающий у своего окулиста.

Сетка исчезла, и ей на смену пришли размытые полосы, залитые цветными пятнами, полностью захватив все поле его зрения. Через несколько секунд они стали переливаться от одного участка спектра к другому.

– Я могу сказать, – тихо пробормотал Пулл, – что мое восприятие цветов безукоризненно. Думаю, дальше будет корректировка слуха.

Он был абсолютно прав. Послышался едва слышный звук барабанной дроби, он постепенно становился все громче, пока не достиг максимального уровня громкости, затем пронесся по всей музыкальной шкале, пока не исчез за пределами слышимости человека, перейдя в область ультразвука, который могли услышать только летучие мыши и дельфины.

Это был последний из простых тестов. Затем последовала быстрая проверка обоняния и вкуса, посредством ароматов, большинство из которых были приятными, но некоторые сразу изменялись на противоположные. Потом он превратился, или это ему казалось, в куклу, подвешенную на невидимые ниточки.

Он предположил, что это была проверка его нервно-мышечный контроля, и надеялся, что это не транслируют в прямом эфире; если транслировали, это, вероятно, выглядело, как завершающая сцена из «Танца Сент-Витаса». В какой-то момент он даже почувствовал, что его тело выпрямилось помимо его воли, но не успел понять, на самом деле или нет, поскольку уснул сном без сновидений.

Или ему приснилось, что он уснул? Он не имел никакого представления о том, сколько пролетело времени перед тем, как он проснулся. Шлема уже не было, как и Мозговика с его оборудованием.