Мобильные связи (сборник) - Мария Арбатова

Короче, мы шастали как Шерочка с Машерочкой по кабинетам, обедам и ужинам, и архитектура беспрецедентного автопробега звезд победоносно выстраивалась в воздухе, обрастая арками, колоннами и виньетками. Звезды должны были мчаться сквозь Россию-матушку, останавливаясь в каждом из пяти городов на день, устраивая концерты и общаясь с народом. Им предстояло увидеть страну и показать себя в натуральном соку, понять про себя и родину то, что совершенно не понятно и не видно в московской тусовке и гастрольном чёсе, и начать думать о том, как начать обустраивать себя внутри и страну снаружи.

Колонна автомобилей со звездами, телевизионщиками и организаторами должна была отправиться с благословления Арбатовой с Арбата, поскольку у Ильфа и Петрова автопробег начинался от города Арбатова. Американские раритеты собирались проделать путь до Красноярска на «фордовских» грузовиках, спускаясь на землю только перед въездом в города – дороги бы они не выдержали. Колонну должна была возглавить настоящая клубная «Антилопа-Гну», чудное авто, на котором, помимо Остапа Бендера, реально разъезжал Ленин. Мы с Веней планировали сидеть в ней как президенты автопробега. Ему, конечно, очень хотелось еще и вести концерты, поскольку он считал себя гениальным конферансье. Но я, имеющая опыт организации «Каравана культуры», отчетливо понимала, что в городах мы будем бегать как шавки, разгребая оргвопросы.

Сопровождающее нас охранное агентство запросило приличные деньги, пояснив, что за Уралом нравы простые: шоссе перегораживается фурой, выходит большое количество людей со стволами, и им совершенно по фигу, сколько звезд и телекамер находится в машинах; они вытряхивают оттуда и тех и других одинаково быстро и технологично. Рекламодатели бойко спорили, чьи наклейки на машинах будут крупнее, производители еды намекали на термосы и холодильники. Телекомпании заревновали друг к другу. Депутаты прикинули, как это можно подклеить к предстоящим выборам… и т. д. А я все это время как сумасшедшая давала интервью о масштабе и сути автопробега.

Мои песни о российском возрождении через пробег на американских автомобилях воспринимались неоднозначно. Одни подозревали, что это часть большого рекламного проекта, с которого я собралась снять большие деньги. Другие начинали сомневаться в моем патриотизме. Третьи полагали, что это начало нового политкорректного телепроекта, в котором я сумею совместить политические и телевизионные амбиции. А тут у меня еще начались бессмысленно раздутые прессой отношения с эмигрантом именно из Америки. Эдакая вялая половуха с исполнителем шансона, пытающегося раскрутиться в России, которого очень занимало появляться рядом со мной в кадре. Меня это не смущало, поскольку хоть после этого люди перестали задавать вопрос:

– Когда ты уже наконец выходишь замуж за Веню?

Герой вялой половухи был немолодым, но вполне товарным плейбоем. Из тех, кто, потеряв половину жизни на выживание в эмиграции, потерял чувство реальности про «здесь и там», но физически вполне сохранил себя для употребления по прямому назначению. Звали его, скажем, Миша. Он был обаятелен, весел, отвязан и искренне полагал, что его скромное певческое дарование изнурительно нужно сегодняшней России. По крайней мере сумел убедить в этом доверчивую тетеньку из министерства, которая протыривала его всюду всеми правдами и неправдами. На одном из протыриваний мы и познакомились: я вручала премию, он – получал. Подробно изучив мою физиономию в нью-йоркских повторах старой телепередачи, Миша рухнул на меня как коршун на ягненка, предвкушая, сколько пользы можно состричь с отношений со мной.

Не то чтобы мои женские прелести были замечены им меньше, чем мои социальные; но вторые, как мне кажется, все же перевешивали. Миша бил копытами и делал все, чтоб нравиться. Он был высокий, яркий, харизматичный мужик. Прямо на банкете, после вручения премий, демонстративно увернулся от известной необъятной певицы, готовой с первого взгляда брать его в совместный клип. Не то чтобы ему не был нужен клип, просто его оглушил факт протыренной премии и моей благосклонности, показалось, что вот она, капризница-слава, положила руку на его плечо, и теперь все покатится само… и он отправился за мной, как крыса за крысоловом с дудочкой, а не за певицей, что, безусловно, было его роковой ошибкой.

Степень неадекватности Миши стала ясной в первые полчаса. За нашим столом оказалась главная редакторша светски-эротического глянцевого журнала, которая стала немедленно предлагать ему интервью, влажно произнося фразу:

– Всего за три штуки баксов!

Миша повел плечом, поднял бровь и томно ответил:

– Три штуки – конечно, не деньги… Но я готов их взять.

От гогота, накрывшего стол, в «Метрополе» закачалась люстра. Миша не представлял себе, что, став известным в нью-йоркской межпухе, может быть объектом внимания российского журнала даже самого низкого пошиба, не заплатив за это главной редакторше на лапу. Как у большинства эмигрантов, мир в его голове выглядел совершенно перевернуто. По всем имеющимся параметрам он оценивал себя гораздо выше, чем обитатели бывшей родины, и от этого образовывался огромный понятийный барьер, не понимая механизмов образования которого Миша карабкался к признанию.

После банкета мы с ним, моей подругой Ниной и маргинальным физиком, исполняющим у Миши роль директора, отправились в кафе «Пушкин». В «Пушкине» Миша, конечно, вел себя как среднеарифметический эмигрант: громко орал матом, говорил официанту «ты», недоверчиво вопил о высоком качестве еды и просил у администратора «политического убежища». Администратор делал брови домиком, но вежливо не задавал вопросов.

Несмотря на полную кашу в Мишиной голове, его напор, обаяние, остроумие и отполированное тренажерными залами тело устраивали меня на текущий момент. Правда, он производил вокруг себя столько шума и суеты, столько пения и монологов, что после встречи с ним страшно хотелось упасть в постель к глухонемому.

Через пару дней после знакомства собрались на очередное мероприятие, кажется, в «Кристалл». Увидев Мишу в машине возле своего подъезда, я онемела: поверх вполне вменяемого пальто на нем красовался огромный белый шарф.

– Эту похабель никак нельзя снять? – мягко спросила я.

– Вы тут в «совке» совсем не умеете одеваться! Когда я иду в этом шарфе по Нью-Йорку, все оборачиваются и говорят: вон пошел известный певец Миша, – возмутился он.

– Я не была в Нью-Йорке, может быть, в его цветных кварталах твой шарф и смотрится органично, но здесь все будут перешептываться: «Что это за клоун с Арбатовой?»