Поворот - Вадим Фролов

— Положись на меня, Половинка. Со мной ты станешь человеком!

Ребята смотрели на меня с сожалением. Решили, наверно, что я дурачок какой-то. А Машка даже кулаком по парте стукнула со злости и закричала, что я какой-то не то Караваев, не то Каратаев. Какой там еще Караваев?! Надо будет спросить у кого-нибудь. А Аполошку я и сам пе-ре-вос-пи-таю. А Маша… Маша… ну, что ж Маша…

Немножко меня утешило, что Татьяна на перемене подошла ко мне и сказала, что я вел себя совершенно правильно.

— Игно-рируй, — сказала она.

— Что, что?

— Не обращай внимания, значит. Будь выше.

— Ага, — сказал я.

— С такими так и надо. Тогда они отлипнут.

Я хотел ей сказать, что еще сделаю из Аполошки человека, но ее зачем-то позвал наш великий староста — Герасим-Герман-Герка — Г. А., и она отошла. Интересно, почему это я, кажется, начинаю злиться на этого Г. А.? Он ведь ничего мне не сделал, наоборот, даже и внимания на меня не обращает, будто меня и в классе совсем нет. Мне, конечно, на его внимание начихать, но почему я все-таки злюсь, а?

Не успел я про это додумать, как Маша Басова выкинула второй номер. Ко мне вдруг подошли Зоенька и Юлька — есть у нас такие волнистые попугайчики-неразлучники — все время парой ходят и чирикают.

— Сеня, — прочирикали они хором, — мы тебе что-то хотим сказать.

— Валяйте, — сказал я.

— Ты нам нравишься, Сеня, — сказали они и опустили глазки.

— Вот еще… — сказал я.

— Правда, правда, — сказали они, — ты очень, — они хихикнули, — очень-очень-очень… мужественный и добрый.

— Очень приятно, — сказал я.

— Мы тебя приглашаем в кафе-мороженое, — сказали они.

— Спасибо, — сказал я вежливо, — но я занят.

— Ах-ах, — прочирикали они, — какая-какая-какая жалость! А мы так-так-так надеялись.

— Он стесняется, — услышал я за спиной чей-то ехидный голос. Обернулся, а там стоит М. Басова и ухмыляется во весь рот.

— Но почему же? — хором прочирикали попугайчики.

— У него, наверно, нет денег, а мороженое он очень любит. Прямо жить не может без мороженого. Уж я-то знаю.

Ах, вот в чем дело. Ну, ладно, М. Басова, посмотрим, что ты сейчас скажешь. И когда Зоенька и Юлька пропищали хором, что раз они меня приглашают, значит, они и угощают и что в наше время это необязательно, чтобы мальчик угощал, — я сказал совершенно спокойно:

— Я очень люблю мороженое. Прямо жить без него не могу. И я вас приглашаю сам в 19.00 в кафе-мороженое «Гном» на Литейном. Насчет денег не беспокойтесь — я угощаю. Маша, и ты, конечно, тоже приходи, — я поклонился, как рыцарь какой-нибудь, и даже ножкой шаркнул.

Девчонки раскрыли рты, а у М. Басовой глаза стали как щелочки и нос сморщился. Как будто сейчас чихнет.

— Будь здорова, — сказал я, и она, наверное, от неожиданности, действительно чихнула. Девчонки фыркнули, а я только зубы стиснул, чтобы не рассмеяться.

— Вы идите, — свирепо сказала Маша девчонкам. — А мне этому ррррыцарю пару слов сказать надо.

Зоенька и Юлька, хихикая, отошли, а Маша надвинулась на меня, как грозовая туча.

— Опять твои штучки?! — зашипела она.

— Какие штучки?

— Такие!

— Я по-хорошему.

— Ты со всеми по-хорошему!

— Не со всеми.

— И всех яблоками угощаешь. Тебя мороженым, а ты яблоками… чужими.

— Почему чужими?!

— Ты в «Мороженом» Татьяне мое яблоко отдал.

— Ты же его не взяла.

— Мало ли что!

— Знаешь, Басова, — сказал я, — ты, по-моему, все-таки… чокнутая.

На этом разговор кончился. Я отошел. А потом обернулся:

— Так я жду: в 19.00. «Гном». Запомнила?

Она ничего не ответила, и я посмотрел на нее. У нее был какой-то странный вид: не то она заплакать собиралась, не то засмеяться. И она была такой… такая… что у меня даже сердце вдруг екнуло. Мне захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но я выдержал и не сказал.

На большой перемене в коридоре меня подозвали к себе Татьяна, Гриня Гринберг, Коля Матюшин и Петька Зворыкин. Они стояли у окна и о чем-то спорили. Когда я подошел, Гринька сразу спросил:

— Что ты думаешь насчет Веньки Балашова и его компании?

Дался им Венька! Чего-то он у всех вроде бельма на глазу.

— А что вам Венька сделал? — спросил я. — Парень как парень.

— Да не о нем разговор, — с досадой сказал Гриня. — Ты на Моховой живешь?

— Ну, на Моховой.

— Ты этих… Фуфлу и Хлястика знаешь?

— Ну, знаю.

— Их надо в бараний рог скрутить! — заорал Петька Зворыкин.

— Ишь, расхрабрился, — сказал я.

— С. О. Р. — Союз Отважных Рохликов, — сказала Татьяна.

Я засмеялся. Петька надулся. А Гриня сперва вроде обиделся, а потом махнул рукой и тоже засмеялся.

— Уж лучше БОР — Боевой Отряд Рохликов, — сказал он, — а то СОР плохо звучит.

И тут все наперебой стали придумывать названия. МОР — Могучий Отряд Рохликов, ЛОР — Летучий Отряд, ГОР — Гневный…

— Просто чепуха собачья, — сказала Татьяна. — «И как вы ни садитесь…»

— Опять пословицы, — сказал Матюшин.

— И почему собачья? — спросил я. — У меня есть собака…

И тут мне в голову пришла великая мысль. Надо злить Повидлу. Натаскивать. Пусть рычит и показывает зубы. Клыки. Говорят, есть такие собаки, которые очень добрые, но охотятся на львов. Повидло — гроза Моховой! И пусть всякие шпаны берегут свои штаны! Ха-ха, опять стихи!..

— Я не хотела обидеть собак, — сказала Татьяна. — Собаки…

— …Лучшие друзья человека, — сказал Матюшин. — Мне надоели твои… цитаты.

— Шарова, — сказал Гриня, — дело серьезное, а ты к нему относишься несерьезно.

— А чего это ты заговорил как наш великий староста Герасим? — спросил я Гриню.

— Между прочим, — сказал Матюшин, — не мешало бы и его позвать. Все-таки…

— Дудки, — сказал Петька Зворыкин.

— Он по этому поводу пять собраний проведет, — сказал я.

— И постановит, что нам надо учиться. А все остальное не наше дело, — сказал Гриня сердито.

— Ага, — сказала Татьяна. — Есть план.

— Ну? — сказали все мы хором.

— Нужно смеяться, — сказала Татьяна.

— Ха-ха, — сказал Зворыкин.

— Петьку мы исключаем, — сказала Татьяна.

— Почему? — завопил Зворыкин.

— У тебя нет чувства юмора.

— У меня?!

— У тебя.

— Нет?

— Нет.

— Ну и ладно. Зато… я драться могу.

— Не драться! — строго сказала Татьяна. — Кулаки — это слабость. Мы сильнее. Мы будем смеяться.

— Я, кажется, понял, Шарова, — сказал Гриня. — Ты молодец!

— А я что говорил?! — сказал я.

— Ты ничего не говорил, — сказал Матюшин, — ты только хлопал ушами.

— Не отвлекайтесь, — сказал Гриня.

— Мы будем смеяться, — сказала Татьяна. — Они — лопухи. И они от нашего смеха завянут.

— Гыы! — выдал Зворыкин. — Ты что… того?

— Петя, — ласково сказала Татьяна, — все знают, что ты в классе самый сильный, самый смелый, самый веселый и самый умный.

Мы все заржали, и до Петьки, кажется, дошло. Он сказал:

— Ну и ладно. А я их бить буду.

— Или они тебя, — сказала Татьяна.

— Партизан-одиночка, — сердито сказал Гриня. — А как мы будем смеяться, Шарова? Хором или по одному?

— При любом случае и по любому поводу, — сказала Татьяна. — И хором и поодиночке.

— И будем мы называться РС, — торжественно сказал я.

— Как? — спросил Матюшин.

— Я знаю, — оказал Петька, — РС — это реактивные снаряды. Так «катюши» в войну назывались. Взззззз! Бумц!

— Ничего подобного, — сказал я. — РС — Рохлики Смеются.

— Отлично! — сказал Гриня. — Но все-таки нельзя допускать партизанщины. Неорганизованной. Надо, пожалуй, согласовать это с советом отряда…

— А Сеня будет у нас командиром, — быстро сказала Татьяна.

— Он новенький, — сказал Матюшин.

— А ты старенький, — сказала Татьяна. — Кто за?

Все подняли руки. Даже Петька.

— Кто против? — спросила Татьяна уже просто так.

— Я! — сказал кто-то сзади.

Вот так! Конечно, это была М. Басова. Я знал, что она в долгу не останется.

— Ты все слышала? — спросил ее Гриня Гринберг.

— Я ничего не слышала, — сказала Машка, — но вы его куда-то выбрали. А его нельзя выбирать.

— Почему? — спросил Гриня.

— Его никуда нельзя выбирать, — продолжала Басова. — Во-первых, он слишком добренький. А значит, он не будет требовать как следует. Во-вторых, у него не хватает… инте-ллек-та. Он не-ин-теллек-туальная личность. И вообще у него на первом плане… эмоции.

Ладно, заведу себе записную книжку и буду записывать все ее словечки. Все узнаю! Эмоции и не-ин-теллек-туальную личность и кто такой Каратаев-Караваев. И научу своего Повидлу. И он ее — М. Басову — растерзает в мелкие клочки.